Вор (ЛП)

Если бы она вернулась и встала на это место под моим номером, я, вероятно, выпрыгнул бы к ней прямо с балкона. «Ещё не все потеряно, — твердил я себе. — Ты можешь узнать, где она остановилась. Иди к ней».

Я любил Оливию. Я любил её каждой своей клеточкой, но был женат. И у меня были обязательства перед Лией, даже если это и глупо. Я был с ней. В болезни и здравии. В какой-то момент я думал, что больше не выдержу, но это было давно. До того, как она забеременела от меня и проглотила упаковку снотворного.

Верно?

Верно.

Я потряс бутылкой. Наполовину пуста.

Когда женщина носит под сердцем твоего ребенка, на всё начинаешь смотреть по-другому. Невозможное становится тем, над чем стоит побольше попотеть. Всё уродливое приобретает прекрасное сияние. Женщина, которую не мог простить, становится не такой уж и плохой. Похоже на состояние, когда ты пьян. Я допил бутылку и поставил её на пол. Она покатилась и со звоном упала с балкона. Я пребывал в коме. И должен был пробудиться.

Я закрыл глаза и увидел её лицо. Потом открыл глаза и снова увидел её лицо. Я встал, пытаясь сфокусироваться на дожде, огнях города, чертовой испанской лестнице, но видел её лицо. Пора это прекращать, если я собираюсь быть хорошим мужем для Лии. Она заслужила это.

Верно?

Верно.

Через четыре дня мы улетели. Едва оправились от предыдущей смены часовых поясов, как пришла пора возвращаться назад. И я не мог сосредоточиться на путешествии, когда где-то в городе была моя бывшая. Я искал Оливию в аэропорту, в ресторанах, в такси, которые обрызгивали меня водой, когда проезжали мимо. Она была везде и нигде. Каковы шансы, что она полетела бы с нами одним рейсом? Если так, то я бы…

На нашем рейсе её не было. Но я думал о ней все девять часов, пока мы пролетали над Атлантикой. Мои любимые воспоминания — дерево, Jaxson’s, апельсиновая роща, битва пирогами. Затем я вспомнил о плохом — постоянной мысли о том, что она бросит меня, о том, как она вопиющим образом отказывалась признавать, что любит меня. Все было так по-детски и трагично. Я посмотрел на свою жену. Она читала журналы и пила дешевое вино. Сделала глоток и, проглотив, сморщилась.

— Зачем тогда заказывала, если не нравится?

— Полагаю, это лучше, чем ничего, — ответила она, повернувшись к окну. Я открыл книгу, которую взял с собой, и уставился на чернила. На девять великолепных часов Лия оставила меня в покое. Никогда еще не был так благодарен дешевому вину. Когда мы приземлились в Майами, она пошла в туалет, чтобы обновить макияж, пока я стоял в очереди в ««Старбакс»». К тому времени, когда мы добрались до выдачи багажа, я был в самом худшем настроении за всю свою жизнь.

— Что с тобой случилось? — спросила она. — Ты был рассеян всё путешествие. Это очень раздражало.

Я посмотрел на неё из-за стекол очков и схватил за ручку одну из её сумок. Какая же она тяжелая. Кто путешествует с двумя гигантскими чемоданами, когда уезжает всего на пять дней?

— Предполагается, что мы вместе будем над этим работать. Но в данный момент твои мысли где-то в другом месте.

Она была права.

— Поехали домой, — сказал я, целуя её в макушку. — Хочу проспать двенадцать часов и наесться в кровати.

Она встала на цыпочки и поцеловала меня в губы. Потребовалось усилие, чтобы ответить на поцелуй, не вызвав у неё подозрений. Когда она прижалась к моим губам, я понял, что обманывал себя так же хорошо, как и врал ей.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Настоящее

Гравий летит из-под колес, когда я выезжаю с парковки. Как она могла? Я провожу рукой по волосам. Почему никто из них не сказал мне? Они злые, завистливые женщины, а ты наивно полагал, что они прибегут к тебе со всей информацией. Все о чем я могу думать, пока несусь по 95-му шоссе к Лие, так это о маленькой девочке, которая всё ещё носит мою фамилию. К которой, по её словам, я не имею никакого отношения. Было ли это все ложью? Если Лия солгала про отцовство Эстеллы, я собственноручно её прибью.

У Эстеллы прекрасные рыжие кудряшки и голубые глаза, но она унаследовала мой нос. Я был так в этом уверен, пока Лия не заявила, что она от кого-то другого. Тогда её нос изменился. И я решил, что видел сходство только потому, что отчаянно хотел, чтобы она была моей.

Во рту пересыхает, когда я подъезжаю к дому. Миллион лет назад это была моя подъездная дорожка. Моя жена жила в этом доме. Я всё это разрушил из-за любви к призраку, замужнему призраку.

Боже. Сейчас я вспоминаю Оливию, и меня накрывает покой. Может, она и не моя, но я принадлежу ей. С этим даже бороться бесполезно. Я просто снова и снова с треском проваливаюсь и возвращаюсь к ней. Если я не смогу быть с Оливией Каспен, тогда останусь один. Она моя болезнь. Спустя десять лет, я наконец-то осознал, что никакой другой женщине не под силу меня исцелить.

Я открываю дверь машины и выхожу. Внедорожник Лии припаркован на обычном месте. Прохожу мимо него и поднимаюсь по ступенькам к входной двери. Открыто. Захожу в фойе и закрываю за собой дверь. Оглядываюсь и замечаю, что вся гостиная завалена игрушками: пупсы фирмы «Cabbage Patch» лежат рядом с раздетыми куклами Барби. Перешагнув через трехколесный велосипед, я иду на кухню. И тут слышу свое имя.

— Калеб?

Лия стоит в дверном проеме с полотенцем в руках. Несколько секунд я молчу. Никогда не видел, чтобы Лия держала в руках что-то, кроме бокала с мартини. Она вытирает руки полотенцем, кладет его на шкаф и направляется ко мне.

— Всё в порядке? Что ты здесь делаешь?

Грудная клетка разрывается от всех слов, которые хотят вырваться наружу. Я так сильно стискиваю зубы, что удивляюсь, как они не крошатся. Лия замечает, что я делаю, и поднимает брови.

— О, — произносит она и манит меня на кухню. Я иду за ней и вижу, как она достает из шкафа бутылку текилы. Потом наливает два шота, выпивает один из них и наливает ещё.

— Лучше ссориться под текилой, — объясняет она, протягивая мне стакан.

Не хочу пить. Если добавить алкоголь к тому пламени, которое и так рвется наружу, получится опасная смесь. Я смотрю на прозрачную жидкость и подношу её к губам. Если Лия хочет огня, то она его получит.

— Где Эстелла?

— Спит.

Я ставлю стакан на стол.

Хорошо.

Я подхожу к бывшей жене. Она откинулась в стуле, её ноздри раздуваются.

— Скажи мне, что ты сделала.

— Я делала множество вещей, — пожимает плечами она, пытаясь выглядеть расслабленной, — давай поконкретнее.

— Оливия.

Ее имя проносится между нами, вскрывая старые раны и разбрызгивая кровь по комнате. Лия в ярости.

— Не произноси это имя в моем доме.

— Это мой дом, — спокойно отвечаю я. Лия бледнеет. Проводит языком по зубам и медленно моргает.

— Ты знаешь Тернера?

— Да.

— И ты попросила его сблизиться с Оливией... чтобы держать её подальше от меня?

— Да.

Я киваю. Сердце ноет. Наклоняюсь над столом, чтобы подавить нарастающую ярость, прежде чем та выплеснется наружу. Я проталкиваю её вниз, сглатывая презрение, и смотрю ей в глаза. У нас с Оливией никогда не было шанса. Все это время, когда мы уничтожали друг друга, кто-то другой тоже в этом участвовал.

— Лия, — спрашиваю я, закрывая глаза. — В больнице, после того, как ты приняла эти таблетки… — мой голос надрывается. Я провожу рукой по лицу. Я так устал. — Ты была беременна?

Она задирает подбородок, и я уже знаю ответ.

О Боже. Она солгала. Если она солгала про ребенка, о чем еще она врала? Я вспоминаю кровь. Кровь по всей простыне. Она сказала, что потеряла ребенка, и я ей поверил. Вероятнее всего, это были просто месячные. Как скоро после этого была зачата Эстелла?

Я хожу по кухне, скрестив руки за спиной. И снова называю ее имя, но теперь это похоже на мольбу.