Страница 5 из 12
И меня осеняет. Окно! Конечно же.
Быстро встаю и двигаюсь к мелкому окошку по которому бьет все тот же пронизывающий холодом ливень. Но мне без разницы. Даже плевать, что второй этаж. Меня ждут, и я хочу извиниться перед Джудит за ту сцену.
Но, кажется, не только я вспомнила о такой выгодной мелочи. Ключ в дверях заскрипел, заставляя замок щелкать. Дрожащие пальцы с трудом справились с простой защелкой на раме. Он вбегает в комнату как раз в тот момент, когда я перекидываю ногу без обуви через подоконник.
— Помогите! — меня не надо уговаривать, чтобы покричать.
— Упадешь!
— Аааа, пусти!
Но опять, попытка не увенчалась успехом. И через пару секунд я вновь на полу.
— Да что тебе надо? Иди, спасай кого-нибудь другого. Почему я?
— Где твои родители, Эйприл?
Лицо перекашивает от одновременно непонимания и злости. Вскакиваю на ноги, готовая ударить его в лицо.
— Да какая тебе разница?
Он спокоен на вид, только потому, как он часто и глубоко дышит можно понять, что это не так.
— Ты хочешь сказать им тоже на тебя наплевать?
— Да! — выкрик получается резкий.
Он какое-то время молчит, видимо, так подталкивая меня продолжать.
— Эти гады бросили меня, как и все остальные. Им дела не будет, даже если я умру.
— Этого не может быть, — Натан немного сердито, не веря, сдвигает брови.
Мужчина медленно отходит к двери спиной вперед, опасаясь, что я опять сорвусь. Он молчит и, кажется, о чем-то судорожно вспоминает.
— Я ведь тебя помню. Ты приходила с матерью в нашу больницу около четырех лет назад, — от этих его слов у меня все стынет внутри. Нет. Только не это. Неужели он знает? — Сидели на стульях счастливые, разговаривали. Я сразу узнал твою мать, она не сильно-то изменилась, а потом и тебя. Ты была беременна. Срок не маленький, ведь я издалека увидел твой круглый живот. Жаль, не получилось подойти и поздороваться.
Меня начинает колотить больное прошлое. И нижняя губа дрожит от уже еле сдерживаемых эмоций.
— Что случилось?
— Не твое дело, — жалко и неуверенно.
— Где твой ребенок?
— Замолчи.
— Ты героиновая мать? Оставила малыша родителям, а сама во все тяжкие? Почему?
— Заткнись, кому говорю, — мой тон низок и злобен.
— Да? Ты его бросила? Где он?
— УМЕР! — одним громким выкриком срываю голос. — МОЙ СЫН УМЕР!
Глаза наливаются горячими слезами, мне больно держаться, больно дышать, жить больно. Только от этого хочется умереть, забыться вечным сном. Не дышать, не знать, не чувствовать. Сколько раз я пыталась когда-то наложить на себя руки. И Натан видел шрамы у меня на запястьях. Два ребра были сломаны, в попытке разбиться на машине. Под волосами не видно шрама. Сколько раз я травилась таблетками? А сволочь жизнь, все не хотела отпускать меня. Зачем я ей? Зачем она мне?
Палмер замирает, он стоит с приоткрытым ртом, глаза его широко распахнуты. Он шокирован.
— Сукин сын, ты слышал?! Оставь меня в покое!
Задыхаюсь, сквозь слезы, падая на колени, раздираемая ненужной памятью.
— Я…
Уже не слышу, что он там говорит, упираюсь лбом в шершавое ковровое покрытие и обнимаю себя руками. И кричу сорванным, сиплым голосом куда-то в пол.
Как же я ненавижу себя.
Он безмолвно уходит, а приведенный в движение электрический моторчик опускает уличное металлическое жалюзи.
Комната с ракетами становится моей тюрьмой.
Акт 5. То, что нас не убивает…
Время. Такое неуловимое понятие. Оно то тянется, то бежит, то ускользает сквозь пальцы, оставляя тебя вне его реки. И тогда ты не знаешь ни часы, ни минуты. Дни сливаются, а жизнь, вдруг становится несущественной. Особенно в твоем знании того, что конец один и тот же. Всегда. У всех. И сейчас я не знаю, живу ли я во времени или же меня снова выкинуло. Лента. Сплошная серая лента из полубреда, боли и сигарет.
Губы истрескались, в глотке сухо, а тело влажное от пота. Не понимаю тот кавардак, что воцарился в голове. Все, что мне известно: я открыла глаза, лежу в кровати, и у меня болит все тело. Каждая клеточка трепещет от боли. Стон сквозь сомкнутые губы, бессвязное бормотание и я зарываюсь в одеяло, кладу сверху на голову подушку и плачу. Почему я плачу? Сейчас уже и не разобрать.
Может, это из-за того, что в прошлый раз, когда я открыла глаза, то увидела мать, которая стояла на коленях у моей кровати и упрашивала меня поехать с ней в лечебницу? Она рыдала, а её глаза, цвета пасмурного неба, что я унаследовала, лили слезы по раскрасневшимся щекам.
Или это потому, что Брэдли совсем недавно заходил и шутил невпопад. Мой друг подбадривал меня, совсем по-братски обнимал и гладил мои волосы, успокаивая, что-то ласково шепча на ухо.
Странно, я уверена, что он умер год назад. Но…откуда он в этой спальне?
А сейчас меня разбудил детский плач. Сквозь головную боль и густой туман в мыслях, я протираю глаза и устало беру сына на руки, укачиваю и пою ему колыбельную. Ту же самую, которой мама усыпляла меня до лет пяти:
— Зайка мой, ты спи скорей.
Будем мы с утра бодрей.
Когда солнышко взойдет,
Много нас открытий ждет.
Поспи и бу….
Резко замолкаю, чувствуя, странную неестественность. Сын на руках смотрит куда-то в потолок, не мигая, шевелит губками и сопит так, будто усердно размышляет о чем-то серьезном. Эта картина заставляет меня улыбаться. Но потом он переводит взгляд на мое лицо, и я вздрагиваю в ужасе от того, какими безжизненными выглядят глаза у моего ребенка. Крепче прижимаю крохотное тельце к себе, только чтобы прогнать наваждение и почувствовать его тепло.
В следующий момент пораженно, еле сдерживая слезы, смотрю на обычную подушку в моих руках. Наваждение все-таки проходит и это причиняет мне еще бо?льшие страдания.
Электрический свет рассекает полумрак в комнате, когда Натан в очередной раз прибегает на мои истеричные вопли.
— Нет, его нет! Почему я не могу его обнять?! Дайте мне моего сына! — наверное, мои крики слышит весь район. Как соседи доктора еще не вызвали полицию? По-моему, я впадаю в припадки каждый день.
— Эйприл, успокойся! — он пытается докричаться до меня и осторожно подходит к дальнему углу, где я неудачно прячусь от всего.
Моя голова взрывается болью.
— Прекрати! У тебя же сотрясение будет!
— Отойди от меня, урод! — игнорирую его руки, хватающие за плечи и вновь со всего размаху бьюсь головой об стену. Лишь бы только все это прошло. Эти видения, они меня убивают.
Ему удается оттащить меня от стены, и нагое тело начинает колотить от холода в его руках.
— Иди в кровать, Эйприл. Слышишь? Почему ты сняла футболку, которую я тебе дал?
— Мне было жарко, — думаю, он не понимает моих слов за рыданиями. — Мое солнышко, его нет.
Он молчит, поджимая губы и с жалостью смотря на меня.
— Я знаю…
— Натан, мне плохо, — совсем по-детски, всхлипывая и вытирая соленые дорожки на лице, жалуюсь я. — Больно. Все тело ломает. Больше так не могу. Я умираю. Прошу…
Предвещая мои слова, он резко отрицательно мотает головой. Конечно, этот хренов «рыцарь», «благодетель» никуда не собирается меня отпускать. Он решил, будто таким образом спасает меня, излечивает. Каждый раз я говорю, что уже поздно, но он не слышит и продолжает держать меня взаперти, приносит еду в пластиковых тарелках, внимательно следит пока я не начну есть. Но мне не хочется совсем. Я лишь желаю отсюда выбраться и уйти назад. Вернуться к тому, от чего убежала. Мне не важно, каких демонов он душит в себе, думая, что спасает мою жизнь. Или это страдания по тому, что не смог помочь брату, или та непонятная хрень, что заставляет врачей помогать людям, может он просто извращенец и упивается моей ломкой. Кто знает. Мне плевать. Здесь он держит меня незаконно, это уже уголовное дело. Чертовски везет Натану, что никому давно уже нет до меня дела. А сколько я здесь торчу.
— Дай мне хоть что-нибудь! — вновь повышаю голос.