Эго и Архетип (ЛП)

Все, что происходит в этой книге, логически вытекает из первого абзаца. Вся трагическая драма насилия и инфляции развивается из первоначаль­ного состояния отчуждения и самоубийственного отчаяния. Здесь содер­жится пример короткозамкнутого цикла, состояния отчуждения, которое возвращает индивида к инфляции с вытекающими отсюда катастрофичес­кими последствиями.

Другие классические произведения также начинаются с описания со­стояния отчуждения. Данте начинает "Божественную комедию" следую­щими строками:

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу!

Так горек он, что смерть едва ль не слаще.

Но, благо в нем обретши навсегда,

Скажу про все, что видел в этой чаще"

Гете также начинает своего "Фауста" с описания состояния отчуждения. В первой сцене Фауст говорит о чувстве опустошенности и бесплодности:

Ах! Назло своей хандре

Еще я в этой конуре,

Где доступ свету загражден

Цветною росписью окон!

Где запыленные тома

Навалены до потолка...

Гельдерлин описывает переход от ребенка к взрослому как переход от не­ба к пустыне:

Благословенны золотые мечты детства!

Их сила скрыла от меня унылую бедность жизни.

Вы помогли расцвести всем добрым семенам сердца

Вы дали мне все недостижимые вещи!

О, Природа! В твоей красоте и в твоем свете

Свободно и непринужденно

Плодотворная любовь достигла царственного положения,

Богатого, как урожаи в Аркадии.

То, что взрастило меня, мертво и рассечено,

Погиб юный мир, служивший мне щитом,

И грудь, вмещавшая небо,

Иссохла и мертва, как поле со стерней".

Мы не испытываем недостатка в современных описаниях состояния отчуждения. Действительно, они встречаются так часто, что наш век вполне можно было бы назвать веком отчуждения. Возьмем в качестве примера не­сколько фрагментов из сборника "Бесплодная земля" Т.С. Элиота:

Какие корни цепляются за эту груду щебня?

Какие ветви прорастают из нее? Сын человеческий,

Ты не способен ответить на вопрос, ибо ты знаком

Лишь с грудой разбитых образов, где солнце безжалостно светит,

Сухое дерево не дает убежища, сверчок не знает устали.

В иссохшем камне не слышен звук воды.

Здесь нет воды. Здесь только скалы.

Здесь скалы, ни капли нет воды, песчаная дорога.

Дорога вьется вверх средь гор,

Скалистых гор, без капли влаги.

Если бы там была вода, мы бы остановились и напились.

Средь скал нельзя остановиться и задуматься.

Пот высох, ноги в песке.

Если бы только вода была средь скал.

Иссохшая пасть гор не способна даже плюнуть.

Здесь невозможно ни стоять, ни лежать, ни сидеть.

В горах нет даже тишины.

Здесь только гром сухой, ни капли нет дождя.

В горах нет даже одиночества.

Из дверей растрескавшихся мазанок

Лишь рожи красные скалятся глумливые.

Это очень сильная поэма. В ней отражаются характерные для нашего времени индивидуальные и коллективные формы отчуждения. Вне сомне­ния, "груда разбитых образов" относится к традиционным религиозным символам, утратившим для многих людей свой смысл. Мы живем в пустыне и не можем найти источник животворной воды. Горы изначально были ме­стом встречи человека с Богом. Теперь в горах лишь сухо гремит гром, не при­нося дождя.

Современный экзистенциализм можно рассматривать как свидетель­ство коллективного отчуждения. Многие современные романы и пьесы изображают потерянные, бессмысленные жизни. Современный художник вынужден непрестанно изображать, разъяснять всем нам переживание бессмысленности. Тем не менее, это нельзя рассматривать как исключи­тельно негативный феномен. Отчуждение—это еще не тупик. Мы надеем­ся, что отчуждение способно привести к большему пониманию высот и глубин жизни.

3. ОТЧУЖДЕНИЕ И РЕЛИГИОЗНОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ

Если переживание активной инфляции служит необходимым аккомпане­ментом развития эго, то переживание отчуждения служит необходимой прелюдией к осознанию Самости. Патриарх современного экзистенциа­лизма Кьеркегор рассматривает смысл переживания отчужденности в сле­дующем фрагменте:

" ...так много говорят о потерянных жизнях,—но потерянной можно на­звать жизнь только того человека, который продолжал жить, будучи на­столько обманутым радостями или печалями жизни, что так никогда и не осознал себя как духа навсегда и бесповоротно... или (что то же самое) не осознал и, в глубочайшем смысле, не воспринял тот факт, что существует Бог, и что он сам... существует перед этим Богом, чья беско­нечность достигается только через отчаяние (курсив автора).13 В сущности, Юнг выражает ту же мысль в психологических терминах:

"В своем стремлении к самореализации Самость выходит за пределы эго-личности, распространяясь во все стороны; благодаря своей всеобъем­лющей природе она ярче и темнее, чем эго, и поэтому ставит перед ним проблемы, от решения которых оно стремится уйти. Человека подво­дит либо моральное мужество, либо интуиция, либо и то, и другое, пока, в конечном счете, судьба не определит... что он стал жертвой решения, принятого без его ведома или вопреки велению сердца. Отсюда можно заключить о существовании нуминозной силы Самости, которую едва ли возможно воспринимать иным путем. Поэтому восприятие Самости всегда означает поражение для эго".

Существует немало описаний религиозных переживаний, которым обычно предшествует то, что Иоанн Креститель назвал "темной ночью души", Кьеркегор называл "отчаянием", а Юнг—"поражением эго". Эти тер­мины обозначают одно и то же психологическое состояние отчуждения. В документальных описаниях религиозных переживаний нередко встреча­ются глубокие чувства подавленности, вины, греховности, никчемности и полное отсутствие ощущения сверхличностной поддержки или основы существования человека.

Классическим символом отчуждения является образ пустыни. Характер­но, что именно в пустыне встречаются проявления Бога. Источник боже­ственной пищи появляется в тот момент, когда затерянный в пустыне странник стоит на грани гибели. Израильтяне в пустыне питаются ман­ной небесной (Исход, 16:4) (рис.10). В пустыне вороны кормят пророка Илию (Книга Царств, 17:2-6) (рис. 11). Согласно легенде, в пустыне ворон кормил отшельника святого Павла (рис. 12). В психологическом отноше­нии это означает, что восприятие поддержки со стороны архетипической психики может состояться, когда эго, исчерпав свои ресурсы, осознает свое существенное бессилие. "В отчаянном положении человеку может помочь только Бог".

В своей книге "Многообразие религиозного опыта" В. Джемс приводит ряд примеров состояния отчуждения, которое предшествует нуминозному переживанию. В качестве одного из таких примеров он рассматривает слу­чай Льва Толстого:

"В возрасте пятидесяти лет Толстой сообщает, что он стал иногда испы­тывать замешательство. Эти моменты он называл моментами остановки, словно он не знал, "как надо жить", что надо делать. Очевидно, что это были те моменты, когда исчезали волнение и интерес, вызываемые на­шими естественными функциями. Полная очарования жизнь теряла свои краски, мертвела. Стали бессмысленными вещи, чей смысл всегда был очевиден. Все чаще стали тревожить вопросы "почему?" и "что дальше?". Вначале, казалось, такие вопросы должны иметь ответы, и он легко нашел бы их, если бы потратил на них время; но по мере того, как они становились более насущными, он заметил, что они стали походить на первые признаки дискомфорта, на которые больной обращает мало внимания, пока они не превращаются в одно непрерывное страдание, и тогда он осознает, что то, что он считал временным расстройством, означает для него самую важную вещь в мире—его смерть. Вопросы "почему?", "по ка­кой причине?", "для чего?" не находили ответа. "Я чувствовал,—говорит Тол­стой,—что у меня внутри сломалось нечто такое, на чем всегда была ос­нована моя жизнь; у меня не осталось ничего, на что я мог опираться, в моральном отношении моя жизнь остановилась. Непреодолимая сила побуждала меня покончить, так или иначе, со своим существованием. Нельзя сказать, что я хотел покончить жизнь самоубийством, ибо сила, уво­дящая меня от жизни, была более полной, могучей и всеобщей, чем про­стое желание. Эта сила походила на мое прежнее стремление жить, только она побуждала меня двигаться в противоположном направлении. Это было стремление всего моего существа уйти из жизни. И вот я, счастливый и в добром здравии человек, прячу веревку, чтобы не повеситься на балках в комнате, куда я каждую ночь отправляюсь спать в одиночестве; я больше не хожу на охоту, чтобы не поддаться искушению застрелиться из ружья.