Страница 15 из 50
— Можно еще один вопрос? — осведомился он.
— Валяйте, только я, как видите, не способен дать нужные вам ответы. Вам, очевидно, нужна Катынь номер два или, точнее, вечная Катынь. А я вам могу дать только Бермудский треугольник для поляков под Смоленском.
— Кто будет следующим президентом Польши?
— А-а! — погрозил ему пальцем Енисеев. — Вижу, вижу, что вы из команды Ярослава Качиньского!
— Как же вы это видите? — несколько оторопело, но с любопытством спросил поляк.
— Мои скромные пророческие способности здесь ни при чем. Если бы вы были центристом или даже левым, то спорили бы со мной о Катыни до хрипоты. А вы лишь сдержанно возражали мне. Стало быть, вы из правых, которым отлично известно, что всё именно так, как я говорю, потому что вы и есть творцы Катыньского мифа об исключительной вине русских. Но вы искренне считаете, что Катынь — одна из польских основ, от которой ни в коем случае не следует отказываться.
— Вы не знаете всех наших основ, пан Енисеев, хоть и прорицатель. Между прочим, покойный Лех Качиньский всегда открыто предъявлял претензии Германии за шесть миллионов уничтоженных нацистами поляков. Так кто же станет будущим президентом Польши, пан Енисеев?
— Ярослав Качиньский не станет.
— Почему?
— Из-за апрельской катастрофы в том числе. Время Качиньских прошло. Но вы свою работу не потеряете. И Сикорский останется министром иностранных дел. Он ведь американская креатура.
Цеханович убрал с колен салфетку, встал, оправил пиджак.
— Что ж, благодарю вас, пан Енисеев. Сколько я вам должен?
— Нисколько. Не подумайте, что я бессребреник, просто мистическое чутье подсказывает мне, что деньги, полученные за так называемые предсказания в этой кровавой истории, мне на пользу не пойдут. Да и вы явно не услышали от меня того, что хотели.
— Отчего же? То, что вы сказали обо мне и пане Сикорском, стоит гонорара. Не стесняйтесь, пожалуйста.
— Мне не нравится ваш пан Сикорский, да и от вас я не в восторге. Вот вы, бьюсь об заклад, заготовили для меня толстый конверт, а сейчас хотите заплатить из него только за благоприятные предсказания о вас и Сикорском. Вы, очевидно, из тех, кто признает только хорошие пророчества. Считайте, что вы расплатились со мной водкой и закуской.
— Что ж, не смею настаивать. — Цеханович улыбался, но по лисьему лицу его было видно, что слова о конверте не пришлись ему по вкусу. — Могу ли я передать ваше предсказание пану Сикорскому?
— И Сикорскому можете передать, и Ярославу Качиньскому.
— В случае с Ярославом Качиньским мы всё же попытаемся изменить судьбу, — усмехнулся Цеханович.
— Вы еще не поняли, что это такое, на примере моего предсказания? Дело ваше, пробуйте. Только пусть не летает больше в Смоленск.
— Это тоже предсказание?
— Это пожелание. И тоже совершенно бесплатно.
Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны, как в свое время Польша и Россия.
Чтобы попасть к знаменитому старцу, Енисеев полдня отстоял в очереди у его скита. Батюшка в прошлом был доктором физико-математических наук. Прикрыв веками глаза, он выслушал Енисеева, а потом, прямо и ясно глядя ему в лицо, сказал:
— Дар пророчества — удел немногих. Из миллионов людей Господь выбирает единицы праведников, обладающих зорким духовным зрением, и их устами вещает нам о будущем. Нам не дано знать, зачем Он делает это, но, по человеческому скудному размышлению, можно предположить, что знание о будущем, явленное нам в пророческом слове, не имеет того практического смысла, какое имеют, скажем, объявления о том, что нельзя курить у бензоколонки или переходить железнодорожные пути в неустановленном месте. Христианин призван жить не только в рамках отпущенного ему земного времени, но и в вечности — в «жизни будущаго века», как сказано в Символе Веры. Сама суть нашей веры такова, что мы живем будто в малой реальности, перерастающей в большую — сверхчувственный мир, где обитает Сам Господь с сонмом небесных сил бесплотных. Наше тело есть олицетворение мира конечного, а душа — мира бесконечного. Наше существование гармонично и правильно только тогда, когда мир нашей души не вступает в противоречие с миром нашего тела. Если же плотские заботы начинают в человеке преобладать, то неизбежно сужается его способность обращаться душой к высшему, горнему миру. Есть известное домашнее животное, никогда не поднимающее глаз к небу; оно делает это не потому, что небо ему неприятно, а потому, что оно постоянно озабочено поисками пищи на земле. Этому животному неведомо, что откармливают его только для того, чтобы к холодам заколоть. При этом оно вовсе не лишено того, что мы называем интуицией, и обыкновенно чувствует, когда его приходят убивать. Иногда даже чувствует, когда приходят убивать хряка-соседа. Не так ли и мы, люди, с нашей заботой о хлебе насущном и бедной верой в экстрасенсов и магов? Мы печемся о своей жизни, о своем теле, о недалеком будущем, не смея помыслить о жизни вечной, хотя вроде бы должны понимать, что слишком ревностная забота о своем теле мало отличается от постоянной заботы упомянутого животного о пропитании, обреченного на заклание. Оно, напротив, имеет шанс отсрочить казнь, если будет кушать мало и не наберет к осени нужного веса. Вроде бы всё так просто и ясно, но иногда понять это погрязшему в плотских заботах человеку так же трудно, как и свинье поднять глаза к небу. Есть такие люди и среди христиан — они соблюдают все обряды, регулярно посещают церковь, исповедуются и причащаются, но делают это точно так же, как язычники, озабоченные благосклонностью богов. Они не веруют не душой, а телом. И может быть, именно для того, чтобы побудить их вспомнить о бессмертной душе, о жизни вечной, и приходят в мир пророки, как пришел к ветхозаветным иудеям, забывшим разницу между Соломоновым храмом и языческим капищем, пророк Иеремия? Преподобный отец Лаврентий Черниговский неоднократно повторял, что в ад души идут, как люди из храма в праздник, а в рай — как люди в храм в будний день. Он сидел и плакал: жалел людей, которые погибают. «Сколько же людей набито в пекле, словно в бочке селедки», — говорил преподобный. Чада его утешали, а он отвечал сквозь слезы: «Вы не видите. А если бы видели, то как жалко! А в последнее время ад наполнится юношами».
Старец замолчал и задумался, склонив голову набок.
— А тебе, пророче, доводилось видеть ад? — спросил он вдруг у Енисеева.
Тот растерялся, а потом сказал:
— Только на земле. Мне приходилось по работе бывать в местах заключения, так там тоже теперь всё набито юношами и девушками.
— Нет, милый, это еще не ад. В миру и не найти того, что можно сравнить со адом. Не зря его еще называют — пекло. Как ты думаешь: стал бы лукавый показывать преподобному Лаврентию это пекло?
— Да нет, не стал бы пугать, наверное.
— Вот и я так думаю. Выходит, Лаврентий был не оракул лукавого, а пророк Божий. А вот ты чей пророк, я еще не знаю. Но ведь и то правда, — неожиданно улыбнулся монах, — что без Божиего произволения ничто не обходится.
— Батюшка, простите мое невежество: а кто такой Лаврентий Черниговский? — робко спросил Енисеев.
— Не знаешь? Отче, — повернулся старец к стоящему в углу монаху-келейнику, — принеси ему книжку о преподобном Лаврентии. Это хорошо, что я о нем вспомнил. Мне силы пророчествовать Господь не дал. Не могу я тебе сказать: не пророчествуй, и не могу сказать: пророчествуй, как тот батюшка, к которому ты ходил. Я ведь не знаю, к чему ведут твои пророчества.
— К смерти людей иногда ведут, батюшка! — вырвалось у Енисеева.
— Я не об этом — мы все умрем. Есть пророчества, которые устрашают человека, уводят его от истинной веры, а есть те, которые веру в нем укрепляют. Какие твои, если ты сам не знаешь, веруешь ли ты? Должен ли ты удалиться от людей, зажить аскетической жизнью, чтобы обрести право пророчествовать? Тоже не знаю. Сказано, что антихрист тоже до поры до времени будет жить в сокровенном уединении, изображать из себя праведника. Если священник, с которым ты разговаривал, прав, и Господь тебя испытывает, то доверься Господу. Господь и Пречистая Богородица изначально вели преподобного Лаврентия, еще до того, как он стал монахом и пустынником. Больше ста лет назад жил Лаврентий, тогда еще крестьянский сын Лука Проскура, тихо и безмятежно послушником Николо-Рыхловского монастыря, служил регентом, ибо имел хороший слух и голос. Но пришел указ епископа Черниговского Антония о переводе Луки регентом в Черниговский Троице-Ильинский монастырь. Тяжело было Луке оставлять место своего спасения, где он в тиши и благодати учился живому молитвенному общению с Господом. Но вот снится ему сон: храм, а на паперти храма — лик Царицы Небесной, Которая его благословляет. Проснулся Лука, душа его умирилась, и поутру, не медля, он отправился в Троицкий монастырь. Добрался до города и — сразу к владыке Антонию: «Владыка святый, я приехал». «Хорошо, — ответил епископ Антоний, — будешь обучать пению мальчиков-семинаристов». Когда же Лука вошел в храм, узнал на иконе лик Владычицы нашей Богородицы, явленный ему во сне. Вот так-то, брат. Лаврентий-пророк кроток был. Кротции наследуют землю. А ты кроток ли?