Священная Русская империя

Только вот ведь что удивительно: если каравеллы доплывут, осуществится как идея адмирала, так и мечта команды. И счастливые матросы, зашивая золото в свои пояса, благодарно посмотрят на адмирала и подумают: «А правильно он этих вздернул», хотя вздернули не их по чистой случайности.

Итак. Поймите. Наконец. Национальная идея и народная мечта почти никогда не совпадают. При демократии, когда вопросы решаются большинством голосов, никакой национальной идеи не может быть. Всегда победит обывательская народная мечта. А какая русская мечта? А вы почитайте русские народные сказки. Там нет идей, там мечты. И вот вам русская мечта — Емеля лежит на печи, которая сама едет, а щука исполняет все желания.

Сегодня русская мечта — поменьше работать, побольше получать. И чтобы цены не росли. И чтобы ни каких мигрантов — нет сил смотреть на эти рожи. И чтобы вообще никакой преступности. Да хорошо бы богатых вообще не было — раздражают, падлы. И чтобы никакой коррупции. Потому что если кто–то ворует и это не я, то очень обидно. А как всё это сделать? Вы извините, но способы в мечту не входят. Чертеж двигателя, при помощи которого движется печка, к сказке не прилагается.

А русская идея? Доберемся и до этого, а сначала ещё одна тонкость. Национальную идею не надо путать с национальными задачами. Вот напали на нашу родину враги. Национальная задача — отразить агрессию. Если иноземцы не первую сотню лет владеют нашей землей, национальная задача — очистить родину от иноземцев. Решение общенациональной задачи может сплотить весь народ в единое целое, но это не идея. Вот выполнили задачу, а как жить дальше — не известно. Если нет идеи. Задачи возникают разные, а идея всегда одна.

Сегодня иногда говорят: «Достойная жизнь для каждого — наша национальная идея». Под «достойной жизнью», не извольте сомневаться, имеют ввиду повышение уровня потребления. Но это задача, тут нет никакой идеи. И преодоление кризиса, и борьба с коррупцией — это задачи. Правильные задачи, но не имея ни каких идей, их невозможно выполнить. Вот напали на нашу родину марсиане. Изгнать их — наша задача. Все этого хотят? И вдруг мы замечаем, что не все. Кто–то уже шепчется: «Да при марсианах–то не хуже». Как поднять народ? Надо сказать: у нас идеи хорошие, а у марсиан — плохие. У нас вера — правильная, а у них — нет. У нас — закон, у них — кулак. И сразу понятно, почему надо изгнать марсиан. Особенно, если всё сказанное — правда. Потому что, если не правда, народ перед собой никакой национально–освободительной задачи не поставит.

Итак, национальные задачи вытекают из национальной идеи, но одно не равно другому, а национальная мечта — это уже нечто третье.

Вот, скажем, готовится исход евреев из Египта. Национальная идея евреев — сохранение чистого монотеизма. Евреи — народ даже не богоизбранный, а богосозданный, то есть специально созданный Богом для сохранения веры в единого Бога. В этом главное предназначение евреев, в этом их призвание, этим определяются их национальные задачи. В тот момент задача была — вырваться из египетского плена, завоевать Палестину и создать своё государство. А мечта? Ну это совсем просто. Чтобы египтяне не били их палками по спине, да ещё желательно и самим по чьим–нибудь спинам палками пройтись, потому что ведь надо же на ком–то отыграться за годы унижений. Чтобы никто не отбирал у них плодов их труда, а хорошо бы и самим у кого–нибудь отбирать те самые плоды. Ну и ещё множество маленьких радостей жизни в том же духе.

Когда евреи смотрели на то, как гибнет в волнах Красного моря фараон со своим войском — это был высший пик национального единства. Тут сошлось всё. Во–первых, погибель вождя язычников, посягнувшего на народ монотеистов, вполне соответствовала национальной идее. Во–вторых, это отвечало требованиям национальной задачи- унести ноги. В-третьих, тут же сбылась и народная мечта — разве не приятно видеть, как гибнет главный гад, столько лет вас унижавший?

Но дальше всё пошло куда сложнее. Идея всегда неизменна, а вот мечты и представления о задачах в душе народа постоянно меняются. Когда евреи подыхали от голода в пустыне, мечта у них была только одна — пожрать. А задача? Народ склонялся к тому, чтобы повернуть обратно в Египет, потому что там хоть и плохо, но кормили («А в тюрьме сейчас — макароны») То есть плевать на все идеи, лишь бы пожрать, лишь бы выжить.

Вообще–то «пожрать» — это тоже была задача, выполнение которой было необходимо для реализации идеи. Поэтому Господь и послал евреям манну небесную. И опять произошел момент единения идеи, задачи и мечты. Один из лучших моментов в судьбе еврейского народа. Но дальше опять начала проявляться склонность предать идею и переориентировать задачи на осуществление обывательской мечты.

В пустыне было очень тяжело и никакого просвета. Евреи перестали доверять Богу, который обрек их на такие страдания, о манне небесной они уже забыли, они начали искать куда более гуманных покровителей, более «эффективных менеджеров», чем Единый Бог, они создали идола — золотого тельца. Это был момент сознательного отречения от национальной идеи. И что же Моисей — народный вождь? Может быть он сказал: «Ну раз народ проголосовал за тельца, значит будет телец, ибо такова воля народа — она для нас превыше всего»? Нет, он сказал полководцу Иисусу Навину: «Резать». И спецназ Навина вырезал 14 тысяч евреев. Во имя идеи. Ведь если бы еврейский народ изменил своему предназначению и предал своё призвание, в существовании этого народа больше не было бы смысла. Погиб бы весь народ, лишенный своей души — главной еврейской идеи.

А в конечном итоге ни один еврей из тех, что когда–то вышел с Моисеем из Египта, ни один их тех, кто радовался потоплению фараона, так и не вышел из пустыни. Ни один рожденный в рабстве так и не достиг земли обетованной — только их дети, в пустыне рожденные. Об этом мечтали они во время радостного исхода? Нет, конечно, не об этом. А согласились бы они на исход, заранее зная, что все до единого умрут в пустыне? Подавляющее большинство — точно не согласились бы. Лучше рабство в плодородной дельте Нила, чем подыхать среди раскаленных камней.

А Моисей, Аарон, Иисус Навин и горстка верных? Эти — точно бы согласились бы, даже если бы знали обо всем заранее. Для них следование идее и было мечтой, и задачи они могли ставить, только направленные на реализацию идеи. И готовы были жизнь отдать и в пустыне подохнуть, чтобы хотя бы их потомки осуществили наконец их идею — мечту. Они, идейное меньшинство, и были носителями еврейской национальной идеи, а большинство (у любого народа и в любую эпоху) готово следовать за идеей только тогда, когда она совпадает с обывательской мечтой. Если по дороге к национальному предназначению плохо кормят, так на хрен нам такое предназначение. Обывательские массы так устроены, они не могут быть устроены иначе. И ни на кого тут не надо обижаться, потому что реальность — это реальность. И если мы что–то делаем, то надо исходить из реальности.

Итак, национальная идея — вещь чрезвычайно суровая, порою совершенно безжалостная, она требует самоотречения, как минимум- самоограничений и всегда — ограничения других, вплоть до безжалостного подавления тех, у кого другие идеи или ни каких идей. Активными носителями национальной идеи в любом народе является меньшинство, а большинству ни чего такого не надо. Идейные вожди всё–таки зажигают часть безыдейного большинства своей идеей и с опорой на эту часть подавляют остальных, кого поджечь не удалось. Мы так не хотим, это не гуманно, мы хотим на печке лежать, и чтобы она ехала, и чтобы щука… Но вот ведь какое дело. Народ без идеи разлагается, вырождается и умирает. И никакой печки. А щуки и не было никогда.

В древнем Риме народная мечта была сформулирована предельно лаконично, рельефно и чеканно: «Хлеба и зрелищ!» Откуда возьмется хлеб и на какие сестерции зрелища великому римскому народу было совершенно по барабану. Это геморрой сената. Ну что ж, сенат покряхтел и решил эту проблему. Плебс хочет — плебс получит. Не надо их грузить идеями, дадим им то, что они хотят.