По ту сторону Псоу

— Но русские…

— А если русские получат приказ не вмешиваться?

— Этого не будет.

— Это уже было.

— Но Путин это вам не Ельцин.

— А долго ли ещё будет Путин?

— Ещё довольно долго. Русские больше не предадут Абхазию.

— Но предположим русские получат приказ не вмешиваться. Для нас это даже лучше. Ты ведь знаешь, что тогда будет. Сюда хлынут добровольцы со всего Кавказа.

— Знаю. И не только с Кавказа, но и со всей России. Добровольцев будет даже больше, чем в прошлый раз. Тогда у нас не многие знали про Абхазию, а теперь многие знают.

Нодар улыбается и кивает.

— Но чем больше здесь будет добровольцев, тем больше здесь будет крови.

Нодар кивает и разводит руками.

Две боли

Возвращаюсь как–то из Абхазии, разговорился в поезде с одним армянином об абхазских делах. В какой–то момент он улыбнулся и немного ехидно заметил:

— Я смотрю, вы уже как они, говорите «Сухум».

— Когда я впервые побывал в этом городе, он назывался уже так. Я никогда не был в «Сухуми».

Потом я не раз об этом задумывался. Да, я предвзят и предубежден. Я смотрю на ситуацию, если не абхазскими глазами, то во всяком случае с абхазской стороны. Извиняет меня то, что это неизбежно. Невозможно увидеть конфликт сразу с двух сторон, как невозможно оказаться одновременно сразу в двух точках пространства. Даже если человек последует совету древних римлян и выслушает вторую сторону, у первой стороны — всегда преимущество. Первая сторона дает тебе базовую информацию, а вторая уже такой возможности не имеет, она уже вынуждена опровергать, что всегда не просто. Первая сторона заходит в твоё сознание беспрепятственно, а вторая вынуждена пробиваться с боем, пытаясь сломать уже сформированные представления.

Вот я и думаю: а что если бы я увидел грузино–абхазский конфликт впервые с грузинской стороны? Если бы у меня были друзья в Грузии и не было бы друзей в Абхазии? Недавно натолкнулся в сети на словосочетание «абхазские зверства» и сразу же подумал: «Что за чушь?» А если бы я много раз бывал в Грузии и никогда в Абхазии, сейчас, должно быть, услышав про «грузинские зверства», я так же подумал бы, что это полная ерунда.

Да, я не сомневаюсь, что с грузинской стороны всё выглядит совершенно по–другому, но мне уже никогда не удастся полностью встать на грузинскую точку зрения, даже если бы я этого хотел, а к тому же и не хочу. Я стараюсь быть честным, объективным и беспристрастным настолько, насколько это возможно. До известной степени это всё–таки возможно, потому что грузины всегда были мне интересны и симпатичны, к грузинскому народу как таковому у меня нет ни какого предубеждения. Поэтому я с большим интересом посмотрел фильм Мамуки Купарадзе «Абхазия — сторона конфликта».

И я почувствовал грузинскую боль об утрате Абхазии. Вот ездит Мамука по той земле, которая когда–то была его землей, и каждую минуту помнит: потеряно, не наше. Разве его боль не понятна? Мамука не обостряет и ни кого не осуждает. И его, наверное, не стоит осуждать за тоску в глазах.

А в Абхазии демонстрация этого фильма вызвала резкий протест. И правда, как решились здесь это показать? Здесь это не может быть воспринято иначе как вражеская пропаганда. Душа абхазского народа ещё не вернулась с войны. Демонстрация любого грузинского фильма об Абхазии здесь воспринимается, как без пяти минут измена Родине. Иначе не может и не должно быть. Этот фильм безобиден? Бенгальские огни тоже безобидны, но не для тех, кто живет на бочке с порохом.

Читаю, как грузины пишут о «возвращении изгнанного большинства народа Абхазии в свои дома». У меня уже выработались абхазские рефлексы, и эти слова сначала кажутся мне бесстыдно циничными. А потом я их понимаю. Жили мирные грузины в Сухуми. И рождались в Сухуми. Здесь были их корни, здесь были могилы их родителей. И вот они «под грохот канонады» паковали чемоданы и бежали, бежали, бежали, бросая отчие дома, бросая могилы предков Это же страшная трагедия. Кто виноват — другой вопрос. Если человек испытывает сильную боль, эта боль не пройдет, когда он узнает, кто виноват.

И всё–таки боль не должна лишать разума. Сильный человек не боится посмотреть правде в глаза, какую бы боль не причиняла ему эта правда. Самообман — удел слабых, только окончательно раскисшие люди могут утешать себя несбыточными мечтами. Истина не зависит от того, чего мы хотим, или чего мы боимся. А в данном случае истина заключается в том, что Абхазия ни когда уже не станет частью Грузии. Ваш покорный слуга редко делает безапелляционные заключения, но тут у меня есть все основания для того, чтобы себе это позволить.

Дело совершенно не в моей «проабхазской ориентации». Даже если бы я всеми силами души хотел возвращения Абхазии в Грузию, я и тогда понимал бы, что это невозможно. Даже если бы я готов был отдать жизнь за «восстановление территориальной целостности Грузии», у меня хватило бы мужества признать, что это невозможно. Абхазия никогда не станет частью Грузии так же, как, например, Эстония никогда не станет частью России. Этого не может быть, потому что это противоречило бы всем законам бытия. Поэтому меня так удручает грузинское нежелание посмотреть правде в глаза.

Госминистр Грузии по вопросам реинтеграции Паата Закарешвили говорит: «Абхазы не знают, что хотят. Они не имеют ни какой перспективы независимости. Абхазия должна понять, что её идентичность возможна только на территории Грузии и другой родины она просто не имеет…»

— О–о–о-о… Это такой классический пример политической слепоты, что хоть в учебники его помещай. Если господин госминистр не в курсе, то скажем: весь абхазский народ, как один человек, даже мысли не допускает о возвращении в Грузию. Это же не мнение сухумских вождей, которых при определенном раскладе можно и поменять, опираясь на оппозицию. В Абхазии вы не найдете и трех абхазов, из которых можно было бы составить «прогрузинскую оппозицию». Если абхазы совершенно единодушно вас не хотят, то как вы сможете вернуть их под своё крыло? Вся абхазская молодежь воспитана на преклонении перед подвигом абхазского народа в Отечественной войне 1992–93 годов. Они впитали горькую радость этой победы (над вами!) с молоком матери. Как вы думаете их «переформатировать»?

Представьте себе, что грузинская власть возвращается в Абхазию, а вся Абхазия покрыта памятниками победы над грузинами. Грузины смогут вытерпеть существование этих памятников? А вы думаете абхазы позволят тронуть хоть один из них? Они же скорее умрут, чем позволят убрать камни с именами погибших. И вам останется только один лозунг: «Абхазия без абхазов», но и этого вы не сможете, потому что, понимаете ли — горы. Вы получите такую бойню, такую кровь, которой грузинский народ не выдержит.

Что же касается «абхазской идентичности, которая возможна только на территории Грузии», то это, воля ваша, совсем антинаучно. Даже не стану вам рассказывать о том, что когда–то абхазские цари были владыками Картли и Кахети, о том как «грузинская идентичность была возможна только на территории Абхазии». Я знаю, что вы ответите: абхазы исказили историю. Да, я не сомневаюсь, что в Грузии другая версия истории. Но невозможно ни отменить, ни исказить тот факт, что этнически абхазы не имеют к грузинам отношения. История — это то, что было, то есть ври что хочешь, а язык — это то, что есть, и тут уж не соврешь.

Предположим я очень люблю грузин и совсем не люблю абхазов, но тот факт, что грузины и абхазы принадлежат к разным языковым группам совершенно не зависит от моих симпатий или антипатий. Для начала надо сказать, что грузинского народа не существует. Есть карталанцы, кахетинцы, имеретинцы, сваны, мегрелы, гурийцы и так далее. Грузины — не народ, а группа народов, причем, народов бесспорно родственных — все они принадлежат к карталанской языковой группе. Так вот абхазы к этой группе не принадлежат. Родственные абхазам народы — адыги и абазины, проживающие, кстати, не в Грузии, а в России. Эти народы принадлежат к абхазо–адыгской языковой группе. Этнически между абхазами и грузинами так же нет ничего общего, как, например, между армянами и азербайджанцами. И вот теперь попробуйте понять, почему абхазская идентичность может состояться только на территории Грузии?