Священные камни Европы

Итак, одним из факторов, сформировавших рыцарство, как военно–властную корпорацию, было христианство, а не «Церковь», понимаемая, как сумма попов. Меч — отец рыцарства, Церковь — его мать. Сам факт наличия двух родителей не несет в себе противоречия. Разумеется, мужское начало заметно отличается от женского, но без союза этих двух начал, извините, ничего не рождается.

Рыцарство — едва ли не единственная в истории человечества корпорация, которая не только никогда не была нехристианской, но и не может быть нехристианской даже теоретически. Дело в том, что развитие рыцарского психотипа шло по пути суверенизации личности, но, если этот процесс довести до полного логического завершения, мы получим классического сатаниста — существо максимально суверенизированное. Но сатанизм по сути своей деструктивен, лишен созидательного начала. Ни сатанинского общества, ни сатанинского государства существовать не может. А ведь рыцарство было главным гарантом стабильности в средние века и худо–бедно справлялось с этой задачей. Так вот это только благодаря следующему факту: в архитектуру рыцарской души было изначально вмонтировано христианство, которое четко обозначило пределы суверенизации личности.

Империя может существовать без Христа, мы знаем тому множество примеров. Рыцарство без Христа существовать не может, потому что быстро превратится в разрозненных маньяков–сатанистов, ни один из которых не может думать ни о чем, кроме себя. Такие особи не способны создать устойчивую группу даже из трех человек, не то что контролировать всю Европу.

Рыцарство находится в центре между двумя полюсами: крайняя десуверенизация личности, олицетворяемая стадом баранов или армией зомби–рабов, и крайняя суверенизация — разрозненные одиночки–деструкты. Только христианство не позволяет рыцарству окончательно скатиться во вторую крайность, а без этого «держателя» рыцарство и появиться не могло.

Даже рыцарские ритуалы носят «чисто светский» характер лишь до тех пор, пока рыцарства–то собственно и не было. Когда же рыцарство оформляется, его ритуалы уже христианские.

После строгого поста и нескольких дней, проведенных в молитве, кандидат в рыцари исповедался и причащался. Потом он одевался в белые одежды и шёл в церковь, при этом на шее у него висел меч, который священник благословлял, а затем возвращал кандидату. Получив «рыцарский удар» от посвящающего рыцаря, кандидат слышал: «Во имя Господа нашего, архангела Михаила и святого Георгия, делаю тебя рыцарем. Будь отважен, учтив и верен».

С конца XI века рыцари получают свой меч с алтаря, на котором его предварительно освящают. Рыцарю говорят: «Прими с Божьего благословения этот меч, да обретет он с помощью Духа Святого такую мощь, чтобы ты мог противостоять всем противникам Святой Церкви с помощью Господа Иисуса Христа».

Рыцарь дает обет служить алтарю и давать Богу ответ за свой меч. Этот ритуал не был строго кодифицирован, он мог варьироваться, но христианский смысл его был неизменен.

Изначально фрагмент литургии, когда рыцарь приносил клятву, что поднимет оружие лишь в битве за правое дело, входил составной частью в церемониал коронации королей, но постепенно он достался всему рыцарству. Это очень важный факт — рыцарю сообщалось достоинство, равное монаршему.

Итак, рыцарство родилось в XI в. В конце этого века мы уже отчетливо его видим, но и в первой половине века встречаются фигуры, бесспорно наделенные рыцарскими чертами. Вот, например, герцог Нормандии Роберт Дьявол. Милое прозвище, не правда ли? Времена тогда были жестокие, дикими выходками трудно было кого–то удивить, и чтобы заслужить такое прозвище, надо было постараться. Его обвиняли, например, в отравлении своего брата Ричарда и других столь же скверных деяниях.

И вот, как поется в русской народной песне: «Вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил». Угрызения совести заставили Роберта совершить паломничество в Святую Землю, он прибыл туда, сопровождаемый большим количеством рыцарей и баронов, с котомкой и посохом в руках, босоногий, в «саване покаяния». Роберт говорил, что он ставит бедствия, испытываемые им за Христа, выше лучшего города в своём герцогстве.

В Константинополе он отказался от подарков императора и от роскошного приёма, который ему приготовили, прибыв ко двору простым пилигримом. Когда в Малой Азии он заболел, то отказался от услуг своей свиты и позволил нести себя на носилках только сарацинам. Один нормандский пилигрим, встретив его, спросил, не хочет ли герцог передать что–либо своим подданным? Роберт ответил: «Иди сказать моему народу, что ты видел, как дьяволы несут христианского князя в рай». На наш вкус, религиозность герцога Роберта была малость диковата. Человеку, заслужившему прозвище «Дьявол» вряд ли стоило кого–либо называть дьяволами, а его уверенность в том, что он уже едет в рай выглядит преждевременной. Но это уже искренняя религиозность, пусть ещё очень несовершенная.

Прибыв к воротам Иерусалима, Роберт нашёл там толпу пилигримов, которые не имели средств заплатить пошлину мусульманам за вход в Святой Град. Роберт заплатил за каждого из них по золотой монете и вступил в Иерусалим посреди восторженной толпы христиан. Во время своего пребывания в Иерусалиме он отличался благочестием и особенно щедростью, которая распространялась даже на мусульман.

Герцог умер на обратном пути в Европу, в Никее, занятый мыслями исключительно о мощах, которые он вывез из Святой Земли, и сожалея о том, что не окончил своих дней в Иерусалиме. Было это в 1035 году.

Кстати, наследовавший герцогу Роберту его внебрачный сын — знаменитый Вильгельм Завоеватель, отличался верностью в браке, воздержанностью и искренней набожностью. Вильгельм много воевал, но всегда был чужд бессмысленному кровопролитию и жестокости.

По–настоящему и окончательно рыцарство родилось в первом крестовом походе. Европу тогда охватил невероятный религиозный подъем, ставший закономерным результатом духовного развития европейской цивилизации за последние полтысячи лет.

Современник тех событий, аббат Гвиберт Ножанский, писал: «Мы видели, как волновались все нации и, закрыв своё сердце для всех других влияний, привычек и привязанностей, устремились в изгнание, чтобы ниспровергнуть врагов имени Христова, причем с таким жаром и радостью, какие никогда не обнаруживаются людьми, отправляющимися на пиршество или торжественный праздник… Никто не обращал внимания ни на почести знатных, ни на владение замками и городами, пренебрегали самыми красивыми женщинами… При этом внезапном изменении воли, каждый охотно предавался предприятию, к которому никто не мог принудить силой… Ни один священник не имел надобности говорить в церквях, чтобы воодушевить народ к походу, ибо каждый давал обет отправиться в путь дома или на улице и ободрял других своими речами и примером. Все выражали один и тот же жар. Люди, лишенные всяких средств, находили их так же легко, как и те, которые, продав свои огромные имущества, запасались большими средствами.

Так исполнились слова Соломона: «Саранча не имеет царя, а ходит строем». У крестоносцев не было короля, ибо каждый верный считал Бога своим руководителем и смотрел на себя, как на Его союзника. Никто не сомневался в том, что Господь ему предшествует, поздравляли себя с тем, что путь предпринимается по Его воле, и радовались в надежде иметь Господа Помощником и Утешителем в нужде…

Графы были заняты той же мыслью, что и простые рыцари, даже бедняки были до того воспламенены рвением, что никто не обращал внимания на скудость своих доходов и не спрашивал себя, может ли он оставить свой дом, виноградники и поля. Всякий считал долгом продать лучшую часть имущества за ничтожную цену, как будто он находился в жестоком рабстве или был заключен в темницу и дело шло о скорейшем выкупе.

Христос сильно занимал умы всех, Он разрушил оковы жадности. То, что казалось дорого в спокойное время, продавалось по самой низкой цене, когда все тронулись с места для предпринятия этого пути. Так как многие стремились окончить свои дела, произошло удивительное явление — внезапное и неожиданное падение всех цен: за денарий можно было купить семь овец. Дорого покупалось всё, что необходимо для дороги, а то, чем следовало покрыть издержки продавалось весьма дешево. В прежнее время темницы и пытки не могли вырвать того, что теперь отдавалось за безделицу.