Священные камни Европы

Итак, торгаши, финансисты, толстосумы, существование которых неизбежно, а может быть и полезно, по мнению Наполеона в здоровом обществе должны находиться в положении строго подчиненном, и не должны иметь ни грамма власти. Естественно, Британия, где власть принадлежала торгашам, увидела в такой постановке вопроса угрозу своему существованию.

Тарле с удовольствием пересказывает такой случай. В 1806 году Наполеон узнал, что миллионер Уврар и фирма «Объединенные негоцианты» причинили убыток казне. Он вызвал их во дворец и просто сказал, что приказывает вернуть награбленное. Уврар попробовал прельстить Наполеона предложением новых «интересных для казны комбинаций». Но Наполеон сказал, что наиболее интересной для казны комбинаций он считает немедленное заключение Уврара и его товарищей в Венсенский замок и отдачи их под уголовный суд. «Объединенные негоцианты» в ближайшее время отдали казне 87 млн. франков золотом, не настаивая ни на каких бухгалтерских и юридических уточнениях.

Вам не захотелось ненадолго воскресить Наполеона? Он бы тут некоторые наши проблемы решил быстрее, чем мы успели бы до ста сосчитать.

К банкирам и финансистам император испытывал органическую неприязнь. Его концепция была такова: во–первых — сельское хозяйство, во–вторых — промышленность, развитие фабрик, и наконец — торговля — умелое использование результатов двух первых сфер. Он перевернул схему, лишив торгашей власти, поставив их с первого места на третье. Он созидал естественную, органичную экономику и боролся с извращенной, противоестественной экономической моделью, когда торговля и финансы, нечто по определению служебное, производное от реального сектора экономики, встают на первое место и начинают всем заправлять. Эта извращенная экономическая модель тогда под предводительством Британии активно утверждалась в мире, а в наше время она уже окончательно победила. Наполеон этому последовательно противостоял. Сколько раз я находил его концепцию в работах современных православных экономистов. И эти же самые люди до сих пор видят в Наполеоне чужого.

Итак, Наполеон не понимал своего предназначения, не ставил перед собой сознательно той задачи, которую, по–видимому, ставил перед ним Бог, и в этом сказался опять же недостаток его религиозности. Но он, просто следуя своей природе, которой было присуще здоровое нравственное чувство, часто и во многом делал именно то, в чем более всего нуждался тогда мир. Император был рыцарем Света, который сражался с силами Тьмы, которые прятались за личиной циничных торгашей.

На троне вечный был работник

(Наполеон и благо общества)

Пушкин писал о Петре I: «То мореплаватель, то плотник, на троне вечный был работник». У Наполеона, конечно, не было времени на то, чтобы махать топориком на верфях, но он не в меньшей степени был «вечным работником» на троне. Он говорил про себя: «Работа — это моя стихия. Я был рожден и воспитан для работы. Я определил для себя границы, за пределами которых у меня не оставалось сил даже идти пешком». То, что он ежедневно делал, не смогли бы сделать вместо него даже несколько очень работоспособных человек. Тарле восхищается: «Он умел как–то вопреки поговорке разом видеть и лес, и деревья, и даже сучья и листья на деревьях».

Стендаль писал: «Изумительная быстрота, с которой он путешествовал, способность противостоять любому утомлению являлись частью его таинственного обаяния. Все, вплоть до последнего форейтора, чувствовали, что в этом человеке была какая–то нечеловеческая сила».

О людях, с которыми император работал, он всегда заботился, хорошо им платил, но уж и выжимал из людей все, что только было можно, даже чуть больше. Сам работая непрерывно почти круглые сутки за вычетом нескольких часов для сна, 15 минут на обед и меньше 15 минут на завтрак, Наполеон не считал нужным проявлять к другим больше снисходительности, чем к самому себе. Чиновники империи корчились под железной пятой этого «тирана» и… любили его до самозабвения, стараясь превзойти самих себя, только бы оправдать доверие великого человека. Император видел это и весело усмехался: «Министр моего правительства через четыре года работы уже не должен быть в состоянии самостоятельно помочиться». Тиран, что с него возьмешь.

Граф Лас Каз писал про своего возлюбленного тирана: «Ни когда в течение любого периода нашей истории почести не распределялись так справедливо, ни когда заслуги человека не определялись и не вознаграждались, не взирая на его происхождение и на его положение в обществе, ни когда государственные деньги не расходовались с такой пользой, ни когда различные виды искусства и науки так не поощрялись, ни когда слава страны не достигала таких вершин».

А вам не хотелось бы пожить под властью такого тирана? Обращаю этот вопрос к православным консерваторам. Ответ либералов мне известен.

Наполеон, кстати, полностью растоптал свободу прессы. Ему некогда было возиться с идиотами. Идиотам он просто затыкал рты — походя, несколькими окриками, брошенными через плечо.

Можно без ложного пафоса и без малейшего преувеличения сказать, что Наполеон поставил свой гений на службу людям. Когда он уже был на св. Елене, в Европе начали дебатировать вопрос о том, где спрятаны сокровища Наполеона (прямо, как по поводу тамплиеров). Император, узнав об этом из английских газет, ответил:

«Вы хотите узнать о сокровищах Наполеона? Это правда, что они безмерны, но все они открыты для обозрения. Вот они: замечательные гавани Антверпена и Флиссингена, способные принять самые крупные эскадры и защитить их зимой от морского льда, гидравлические сооружения в Дюнкерке, Гавре и Ницце, огромная гавань Шербура, морские сооружения в Венеции, прекрасные дороги из Антверпена в Амстердам, из Майнца в Мец, из Бордо в Байону. Перевалы Симплона, Мон — Сени, Мон Женевра и Ла Корниша, которые открывают дорогу через Альпы в четырех различных направлениях и превосходят в мастерстве исполнения все сооружения древних римлян. Далее: дороги из Пиринеев в Альпы, из Пармы в Специю, из Саванны в Пьемонт. Мосты Йены, Аустерлица, Севра, Тура, Роаны, Лиона, Турина, Бордо, Руана… Канал, соединяющий Рейн с Роной, рекой Ду и таким образом соединяющий Северное море со Средиземным, канал, соединяющий реку Шелда с рекой Сома и таким образом связывающий Париж с Амстердамом… Осушение болот Бургундии, Котантена, Рошфора. Восстановление церквей, разрушенных во время революции, строительство новых церквей. Сооружение многочисленных работных домов для искоренения нищенства. Сооружение государственных зернохранилищ, банков, водоснабжение Парижа… Восстановление фабрик Лиона, строительство многих сотен фабрик по производству хлопчатобумажных тканей, давших работу нескольким миллионам рук, накопление капитала для строительства фабрик по производству сахара из свеклы, которые бы предоставляли сахар по той же цене, что и сахар Вест — Индии. Замена краски индиго краской из вайды, которая бы наконец сравнялась по своему качеству с индиго и не превысила бы цену последней. Несколько миллионов, накопленных для поощрения сельского хозяйства, разведение во Франции породы мериносов и т. д. Вот сокровища в сотни миллионов, которые будут сохранены на века! Вот памятники, которые опровергнут клевету… Все это было достигнуто, несмотря на участие Франции в беспрерывных войнах, не прибегая к каким–либо займам, в то время, как национальный долг с каждым годом все уменьшался, а налоги на сумму почти 50 млн. франков были отменены…»

Мы еще подсократили этот «отчет о проделанной работе», а то от географических названий уже в глазах рябить начинало. А ведь тут Наполеон лишь привел примеры своей созидательной деятельности. Исчерпывающий перечень того, что он сделал для Франции и Европы, составил бы пухлый том, но еще о некоторых вещах необходимо вспомнить.

При Наполеоне было положено начало той системе образования, которая существует почти без изменений вплоть до нашего времени.

Уже после Маренго Наполеон издал постановление об образовании комиссии для выработки проекта гражданского кодекса, который получил впоследствии название «Кодекса Наполеона». Его действие было подтверждено декретом 1852 года, он и до сих пор не отменен. Император говорил: «Один мой кодекс благодаря своей простоте, более полезен для Франции, чем вся масса законов, предшествовавших ему. Мои школы и моя система образования готовят поколения, которых пока еще не было. Во время моего правления количество преступлений быстро уменьшалось, в то время как в Англии оно увеличивалось в угрожающей степени».