Страница 22 из 88
Опять прошли столетия, и вот в России появилось нечто весьма напоминающее рыцарский орден, хотя на сей раз никто таких сравнений не делал. Это подразделения Белой армии, сплошь состоящее из офицеров, которые замещали там рядовые должности. Офицерские роты — уникальный военно–психологический феномен, какого мировая история не знала ни «до», ни «после». Это и есть то самое «войско из одних эмиров», о котором писал Сергей Смирнов. У Смирнова юный Саладин недоумевает: «Такого войска не может быть… Не бывает эмира без собственного войска, которым он предводительствует. На то он и эмир, чтобы иметь войско, хотя бы малое. Каждая вершина имеет под собой гору и неизбежно отделена от другой вершины значительным расстоянием. Если десять вершин собрать в одно место, то они перестанут быть вершинами и превратятся всего лишь в груду камней».
Рыцарь Онфруа Торонский с удовольствием подхватывает это сравнение: «Теперь представь себе, славный воин, что десять вершин в одночасье срываются вниз. Какова мощь такого падения?».
Поэтому так страшны были атаки офицерских рот. Здесь никого не надо было поднимать в атаку, потому что каждый привык поднимать в атаку других. Здесь невозможно было выбить офицеров — все рядовые были офицерами, и любой из них готов был командовать ротой. Здесь у каждого было представление о личной чести, не позволявшей по огнём сделать ни шагу назад. Как это похоже на тамплиерские атаки! Воистину, идти парадным шагом на пулемёты способны были только тамплиеры.
К началу XX века русское дворянство впитало в себя уже достаточно предсталений о чести и личном достоинстве. Малюту Скуратова Иван Грозный мог приказать хоть на конюшне выпороть. Но даже до последнего подпоручика старший по званию не смел и пальцем коснуться. Подпоручик мог и полковника на дуэль вызвать, потому что они оба — дворяне.
Конечно, Корниловский полк — не Корниловский орден, там до ордена ещё многого не хватало, но уже стало заметно, то между русской и европейской военной элитой нет непроходимой пропасти. Впрочем, в советскую эпоху стало заметно, что родимые пятна торгашества — плебейство и холопство могут оказаться во всю рожу.
Вывод приходится сделать такой: отсутствие на Руси рыцарства было связано с причинами экономическими, политическими, социальными, но нет ни малейших признаков того, что этот пробел обусловлен причинами духовными. Иными словами, рыцарский идеал ни в чём не противоречит православию.
Да, надо признать тот факт, что русский национальный характер сформировался в условиях господства откровенно антирыцарской психологии. Никакие рыцари на Руси не могли появится ни при Владимире Святом, ни при Иване Грозном, ни при Петре Великом. Ментальное наследие наших предков торгашей мы очень отчётливо ощущаем в себе до сей поры. Но разве национальный характер — нечто раз и навсегда данное, не подлежащее никаким изменениям? Разумеется, в одночасье не переломить того, что складывалось веками, но к настоящему времени мы уже четвёртое столетие весьма активно поглощаем плоды европейской культуры. Не только гнилые плоды либерализма, на которые русский организм реагирует рвотой, но и здоровые плоды европейского христианства, многие из которых наш национальный организм очень хорошо усваивает.
Может ли сегодня появиться настоящий русский орден? Не раньше, чем в России появятся рыцари. Для начала же должны появится люди, очень точно знающие, что такое рыцарство, и способные честно ответить на вопрос, насколько их внутренняя душевная организация соответствует рыцарскому психотипу.
Так возможно ли появление русских рыцарей, если учесть, что они не будут иметь опоры в национальной традиции? Да, возможно. Хотя Русь не имела школы классического феодализма, но русские люди вполне способны впитывать ценности им порождённые. Почему мы не может жить согласно тем законам, открыть которые нам помешали исторические условия?
Русский народ по основному своему призванию — народ–хранитель. Хранитель прежде всего православия, но так же и всего того, что православию не противоречит, а может быть и поддерживает его. Запад отрёкся от рыцарских идеалов, втоптав их в грязь. Русские люди могут эти идеалы подобрать, отмыть от либеральной грязи и сделать своими. И тогда русский народ станет последним в мире хранителем рыцарства.
Диакон Андрей Кураев сказал как–то, что русские — староевропейцы, то есть мы нисколько не напоминаем современных европейцев, но весьма похожи на их славных европейских предков. Представьте себе, что родной сын достойного человека отрёкся от отцовских идеалов, а приёмный сын стал ближе родного, потому что продолжил дело его жизни. Русские — приёмные дети Хлодвига и Карла Великого. Теперь это наши предки. Осознание этого факта сделает нас духовно богаче.
Русским патриотам надо бы основательно вдуматься в слова славянофила Ивана Кирееевского: «Всё прекрасное, благородное, христианское нам необходимо, как своё, хотя бы оно было европейское».
6. Зачем России рыцари?
Остаётся, конечно, вопрос — нужны ли России рыцари? Жили же без них. Но всегда ли и во всём ли хорошо мы без них жили? У русских людей есть одна очень глубокая и очень тяжёлая ментальная проблема. Это наше отношение к власти. Русским совершенно чуждо представление об «общественном договоре», то есть о наёмном характере власти. Мы воспринимаем власть, как нечто подавляющее народ, и наша власть охотно подтверждает такое о себе представление. Русская власть на протяжении многих веков постоянно унижала людей, относилась к своему народу, как к чужому, как к некой биомассе, на которой удобно паразитировать. Отсюда две русские тенденции отношения к власти. Первая — анархическая, то есть отрицание любой власти, как заведомо враждебной к человеку, вторая — холуйская, то есть готовность охотно унижаться перед властью, ползать на брюхе даже перед самым маленьким начальником. И власть наша в упор не видит человека, который не ползает перед ней на брюхе. Это очень тяжёлая проблема, уходящая корнями вглубь истории на тысячу лет, когда власть наша формировалась, как не привязанная к земле, не видевшая в людях «своих», и смотревшая на них не как на объект защиты, а как на способ «кормления».
Нездоровое отношение к власти, равно как и нездоровое отношение власти к гражданам, русским людям надо сейчас выравнивать. Вот этому–то и могло бы способствовать развитие в нашем народе рыцарского начала. Рыцарь органично связан с властью, то есть легко признаёт над собой руководство тех, кто выше его на иерархической лестнице. Вместе с тем, рыцарь совершенно чужд холуйскому и раболепному отношению к власти, рыцарь перед начальством никогда не заискивает. Рыцарь уважает власть и требует равного уважения к себе. Рыцарь — не солдат, ему нельзя отдать приказ, противоречащий его представлениям о чести, он такой приказ не выполнит, при этом всегда будет готов пожертвовать жизнью во имя высшей цели.
Развитие в русском народе рыцарского начала поможет нам скорректировать некоторые дефекты национального характера. Конечно, таких людей не может быть много. Рыцарских полков никогда не будет и не надо. Но и несколько настоящих рыцарей могут значительно повлиять на судьбу Отечества.
Так появятся ли настоящие русские рыцари? Да они уже появились, только они и сами об этом пока не знают. Современные русские рыцари — это потеряшки, люди, которые не вписываются в систему, живут против общих правил, не знают на чём утвердить свои правила и в каком направлении развиваться. Русских рыцарей не надо изобретать и придумывать, им только надо помочь с самоопределением, а дальше всё само пойдёт.
7. Второй Царьград
Мне не нравится идея «Москва — третий Рим». В чём она нас убеждает? То, что Москва приняла эстафету центра православной империи от Константинополя — это не вызывает сомнений, и это очень важно для нас. Та мысль, что Русская держава является преемником Византии, отражает величие судьбы русского народа. Это преемство духовное и суть его — в охранении и сохранении Вселенского Православия. Но скажите, при чём тут первый Рим, то есть собственно Рим? У него–то мы что унаследовали и какие из «римских ценностей» намерены сохранять?