Страница 31 из 51
«Конечно, — с улыбкой заключил Этьен. — И еще проводить отпуск в Северной Корее. Нет, меня очень устраивает мир, где люди имеют право нарушать закон. Но как судья, я тоже хочу иметь право требовать его соблюдения. Такова суть либерализма. Или я не прав?»
~~~
Этьена разбирает смех, когда он вспоминает о своей первой встрече с Жюльетт. В дверь его кабинета постучали, он отозвался: «Да, войдите», и, когда поднял голову от бумаг, увидел, как она направляется к нему, опираясь на костыли. Этьен невольно подумал: «Замечательно! Хромая!»
Но не сама мысль веселит его даже сейчас, хотя с тех пор прошло уже много времени, а то, что родилась она так внезапно и, едва сформировавшись, вылилась в пару слов, за точность которых он ручается. В следующий момент он увидел над костылями открытое приятное лицо с красивой улыбкой, веселое и в то же время серьезное, что, несомненно, положительно сказывалось на общем впечатлении. Но на передний план, прежде всего, выступали костыли посетительницы и ее хромота: он тут же воспринял это как подарок и испытал радость от того, что может ответить ей тем же. Никаких проблем: достаточно встать и обогнуть стол — она увидит, что он тоже хромает, только обходится без костылей.
В начале осени я решил съездить во Вьен, чтобы посетить дворец правосудия и понять, в чем, собственно, заключается работа судьи малой инстанции. Тогда же я понял, что пришло время позвонить Патрису. Я опасался этого звонка, потому что еще не говорил с ним по поводу моего проекта, о нем знали только Этьен и Элен. Патрис был немного удивлен, но возражений с его стороны не последовало. Он коротко сказал: «Приезжай».
Он встречал меня на перроне вокзала с Дианой на руках и, поздоровавшись, спросил, не буду ли я возражать, если мы сходим за покупками в «Интермарше». Девочки не ходят в школьную столовую, ему нужно готовить три раза в день на трех маленьких дочек, а самой младшей исполнилось всего полтора годика. Патрис вел себя совершенно спокойно, разве что иногда слегка повышал голос, когда девочки слишком уж расходились. Я помогал ему, как мог: носил продукты из машины в дом, накрывал на стол, убирал посуду, загружал ее в посудомоечную машину потом доставал оттуда, протирал стол из желтого огнеупорного пластика, собирал с пола рис, просыпанный Дианой, и баночки йогурта, разбросанные ею с высоты детского стульчика; одним словом, спустя час я уже считался одним из домочадцев. Патрис воспринимал мое присутствие с невозмутимостью и спокойствием, я не мешал ему и, тем более, детям. После обеда он уложил Диану спать, Амели и Клара отправились через площадь в школу, а мы устроились в саду под катальпой выпить по чашечке кофе. Разговор шел понемногу обо всем, в том числе о повседневном укладе жизни семьи после смерти Жюльетт. Патрис не проявлял ни заинтересованности, ни желания обсуждать эту тему, и совсем не походил на человека, спокойно выжидающего, когда это дойдет до его собеседника. Я приехал провести с ними несколько дней, мы пили кофе, болтали о том о сем, и этого было достаточно. По дороге во Вьен я с волнением обдумывал, как буду строить с Патрисом разговор, какие аргументы позволят мне завоевать его расположение, но теперь подобные вопросы меня совсем не волновали. Когда чашки опустели, я достал блокнот, как это было на кухне у Этьена, и сказал: «А теперь расскажи мне о Жюльетт. Но для начала немного о себе».
Его отец, высокий сухощавый мужчина с суровым нравом, был преподавателем математики. Он носил бороду, и она придавала ему еще более строгий вид. Мама работала учительницей, но оставила работу ради воспитания детей. Общая любовь к горам заставила их обосноваться сначала в Альбервиле, потом перебраться в деревню близ Бург-Сен-Мориса, где они купили дом. Отец с самого начала был одним из активных борцов за сохранение экологии и имел репутацию непримиримого противника крупных горнолыжных курортов, рекламы, телевидения — он категорически отказывался иметь его в своем доме — и общества потребления в целом. Сыновья очень любили его, и в то же время немного побаивались. Мать, со своей стороны, чересчур опекала их. Она хотела, чтобы ее мальчики были открытыми и уверенными в себе. Патрис считал, что она слишком уж нянчилась с ними, во всяком случае именно с ним. Например, она заставила его провести два года в пятом классе начальной школы, ибо не считала его готовым к переходу в шестой из-за того, что он побаивался приставаний старших детей на школьном дворе. Пока он и его братья были детьми, все шло хорошо: вместе с приятелями они играли в ковбоев на деревенских улицах. Но когда детвора подросла, обстановка изменилась. Приятели забросили учебу после окончания колледжа, но о том, чтобы трое братьев поступили так же, не могло быть и речи. Дружки носились на мопедах, курили, болтались с девчонками; у братьев не было мопедов, они не курили и не заводили себе подружек: они довольно быстро усвоили семейные ценности, чтобы понимать бессмысленность подобного времяпрепровождения. Вместо похода на танцы в субботу вечером они гасили свет в своей комнате и слушали альбомы Грэма Оллрайта[41] и «Пинк Флойд». Они не чувствовали себя выше других, но отличными — да. Друзья детства, а они видятся с ними и по сей день, работают автомеханиками, каменщиками, выдают лыжи на горнолыжных базах или прокладывают трассы на склонах вокруг Бург-Сен-Морис; оба брата Патриса пошли по стопам матери и стали учителями, сам Патрис устроился художником-мультипликатором в Изере: уезжать из Савойи никому и в голову не приходило. Никто их них не добился заметных успехов, но и неудачниками их не назовешь, однако же различия остались. После дневного сна встала Диана, и мы отвели девочку к няньке — днем в течение нескольких часов та присматривала за малышкой. Патрис между делом заметил, что она и ее муж принадлежали совсем к другой среде. Под этими словами подразумевалось, что они жили с включенным телевизором, болели за какие-то футбольные команды, а в плане политики придерживались правых взглядов, даже крайне правых. В заключение он добавил, что это замечательные люди, и я совершенно уверен в искренности его слов. Констатируя различия в жизненных ценностях, Патрис был далек от какого бы то ни было высокомерия и снобизма, кажущихся особенно злобными в тех случаях, когда дистанция между этими ценностями, при взгляде со стороны, представляется незначительной. Все это не мешало Патрису беседовать с соседями об Attac[42] и налоге Тобина[43], конечно, без особого успеха, без малейшего сомнения в справедливости своих убеждений, но и без презрения к тем, кто их не разделяет и сетует на засилье иностранцев во Франции.
В школе он учился не очень хорошо и сам себя называл лентяем. Больше всего он любил мечтать, забравшись в уютный утолок, представлять себя героем вымышленного мира, населенного рыцарями, великанами и принцессами. Свои мечты он облек в сочинение книг-игр. Завалив экзамен на бакалавра, Патрис отказался от пересдачи: из того, что преподавали в лицее, его не привлекал ни один предмет. Проблема заключалась в том, что ему не нравилось ничего, ни одна специальность за исключением профессии рисовальщика комиксов. На затруднительный вопрос: чем ты хочешь заниматься, когда станешь взрослым, он нашел свой ответ. Это было не столько настоящим призванием, сколько своего рода убежищем, признавал он, способом уходить из реального мира, где требовалось быть сильным и сражаться за свое место под солнцем. Родители согласились отправить его в Париж, где ему предстояло делить маленькую комнатушку с кем-то из родственников и упорно работать над рисунками, что могло бы открыть ему двери издательств. По прошествии времени Патрис сожалел, что не закончил курсы рисования, где смог бы освоить технику рисунка. Он был самоучкой, рисовал шариковой ручкой на листах бумаги в клеточку и, по сути дела, понятия не имел о том, что происходит в выбранной им сфере деятельности. Впрочем, кое-какие имена и названия были у него на слуху: Йохан и Пивит, «Спиру», Тинтин, Блуберри, и этого ему было достаточно. Время от времени Патрис заходил в книжный магазин «Жибер Жён» и листал журналы «Эхо саванн» и «Флюид Гласьяль» с комиксами для взрослых, но они вызывали у него неприятие: ему казалось, что просматривая агрессивные, изощренные, отточенные картинки, он предает мир детства, связь с которым чувствовал очень остро. В прогулках по улицам Парижа его часто сопровождал двоюродный брат, учившийся в музыкальном лицее по классу альта и такой же неисправимый романтик. Иногда они ходили в парк Со и взбирались на дерево. Устроившись на ветвях, они проводили там весь день, мечтая о грядущей встрече со сказочной принцессой. Тем не менее, под самый новый год Патрис написал слово «конец» внизу последнего листа своего комикса и попытался куда-нибудь его пристроить. В издательстве «Кастерман» ему любезно сказали, что комикс неплох, но чересчур наивен и сентиментален. Разочарованный, но не удивленный, Патрис вышел на улицу с папкой под мышкой и больше никуда не ходил. Как видно, мир комиксов оказался более жестким, чем мир его комиксов.
41
Грэм Оллрайт (род. 7.11.1926 в Веллингтоне) — новозеландский певец, аранжировщик и композитор. — Прим. пер.
42
Attac или АТТАС (фр. Association pour la taxation des transactions financières et pour l'action citoye
43
Джеймс Тобин (1918–2002) — американский экономист, лауреат Нобелевской премии по экономике. Среди широкой публики Тобин стал знаменитым благодаря своему предложению, высказанному в начале 1970-х гг., что введение налога на операции с иностранными валютами в размере хотя бы 0,1–0,25 % могло бы резко ограничить трансграничные валютные спекуляции, сделав большую часть из них невыгодными и уменьшить их вред, особенно для развивающихся стран. По мнению Тобина, этот налог приносил бы ежегодно не менее 150 млрд, долларов, которые он предлагал разделять между МВФ и национальными банками. — Прим. пер.