Ковбои и индейцы

Голова у Эдди кружилась. Он машинально пожал горячую влажную руку. Старался не смотреть, но не мог отвести глаз, а отец Марион все время глядел в сторону, смущаясь Эддина смущения.

— Ты хороший парень, если приехал, — гнусаво проговорил он, глядя на кухню, смежную с маленькой комнаткой. От него пахло торфом.

— Это самое малое, что я мог сделать, мистер Мэнган, — хрипло сказал Эдди, покраснев до кончиков ушей.

— Джеймс, — поправил отец Марион, снова отворачиваясь, на этот раз к окну, — незачем звать меня «мистер».

Отец Марион предложил им сесть и опять уставился в печку. Эдди принес ему свои соболезнования; мистер Мэнган коротко кивнул и поблагодарил.

— Это трагедия, Эдди, — вздохнул он, — но на все воля Божия.

Он спросил, как Эдди добрался, поинтересовался перелетом на «Бритиш эруэйз», учебой Эдди в колледже, его музыкальной карьерой. Он и сам любит музыку, так он сказал. Казалось, об Эдди ему известно все. Марион явно рассказала о нем, что заставило Эдди покраснеть от гордости, к собственному удивлению.

В восемь часов мистер Мэнган послал своего младшего сына Паскаля в магазин. Марион с сестрами суетились вокруг, накрывая на стол; братья курили и молча смотрели телевизор. Через пятнадцать минут Паскаль вернулся с бутылкой дешевого вина в пластиковом пакете. Мистер Мэнган откупорил вино и первый бокал протянул через стол Эдди.

— Как оно тебе, Эдди? — спросил он. Эдди неуверенно рассмеялся. Все в комнате смотрели на него. Он сказал мистеру Мэнгану, что не очень-то разбирается в винах.

— Просто пригубь, — сказал мистер Мэнган, — и скажи нам, дрянь это или нет.

Марион под столом пнула Эдди в лодыжку. Он взял бокал, понюхал, отпил глоток и сказал, что вино вполне хорошее.

— Вот и отлично, — ответил мистер Мэнган, сдабривая картошку маслом.

— А вы сами не выпьете? — спросил у него Эдди.

— Нет, Эдди, — ответил мистер Мэнган. — Я пью только молоко. Это для тебя…

Эдди почувствовал, что краснеет.

— …и конечно, для всех остальных, — с неопределенным жестом закончил мистер Мэнган, — если им охота.

Кроме Марион, вино никто пить не стал.

Позже Эдди и Марион поехали прокатиться на «фиате» Катрин. Они припарковались за Окружным судом и занялись любовью прямо в машине; смесь эластичной мягкости и страсти. Потом они долго сидели обнявшись, слушая по радио Ван Моррисона в исполнении Дейва Фаннинга. Рычаг сцепления упирался Эдди в бедро. По ветровому стеклу текли дождевые струйки, размывали весь мир. Эдди коснулся щеки Марион. Она знала, о чем он думает.

— Господи, — сказал Эдди, — ты должна была мне сказать.

— А я и говорила, разве ты не помнишь?

— Я думал, ты шутишь.

— Нет. Я не шутила. У него нет носа. — Она рассмеялась и пожала плечами. Потом отодвинулась от Эдди и стала застегивать блузку. — Всякое случается. Это не его вина.

Эдди выключил радио.

— Он попал лицом в автомат на фабрике, — продолжала Марион. — В ту машину, которая разделывает свиные желудки, а потом набивает ими сосиски. Отец был в галстуке, галстук зацепился за что-то, и голову затянуло в машину.

— Господи, — ахнул Эдди.

— Да, а самое ужасное, что он никак не избавится от мысли, что его нос попал в чьи-то сосиски. Ему говорили, что машину вычистили, но он не поверил. Теперь он не может есть сосиски.

— Еще бы, я очень хорошо его понимаю, — сказал Эдди.

— Мама ругала его за это, — сказала Марион, — потому что все, кто работает на фабрике, получают сосиски бесплатно в течение всей жизни. Но отец вообще не позволяет держать дома сосиски. И галстук не носит. После того случая — никогда. Мама говорила, что он выглядит точь-в-точь как бродяга, когда приходит на заседания совета в рубашке с открытым воротом.

— Да брось ты, — сказал Эдди, и Марион вдруг улыбнулась. Совсем по-детски.

— Жаль, ты не был с ней знаком, — сказала она. — Вы бы поладили.

Она добавила, что, конечно, и раньше так говорила, но все равно, это лишний раз подтверждает, что никогда не знаешь, как оно обернется в жизни.

— Ну и что? — сказал Эдди.

Она нежно поцеловала его в щеку:

— А вот что: пожалуйста, ради бога, позвони своей матери, Эдди. Ведь вправду же никогда не знаешь, что случится. Невозможно угадать, что ждет тебя за углом.

Само собой, сказал Эдди, Марион права. Он непременно позвонит.

Окна машины запотели. Наверно, пора ехать домой, сказала Марион. Эдди протер стекло тыльной стороной руки, потом включил «дворники».

— Боже милостивый, — ахнул он. — Ну надо же…

На крыльце дома, ярдах в десяти от машины, стоял под дождем какой-то человек и смотрел на них сквозь ветровое стекло. Эдди включил фары и вздрогнул, узнав эту фигуру.

Марио неподвижно стоял в потоках дождя, уставившись на машину. Он явно злился, но молчал. Потом улыбнулся. Зубы у него были кривые и желтые. Он резко повернулся, сунул руки в карманы брюк и медленно зашагал прочь.

Дождь барабанил по крыше машины. Марион сказала, что не стоит обращать внимание на Марио. Ничего не поделаешь, он немного простоват. Сердце у Эдди колотилось как безумное. Нелюдим он — вот в чем штука, сказала Марион.

Внезапно Эдди почувствовал дурноту. Он проводил взглядом Марио: ссутулив широкие плечи, тот свернул за угол. Эдди открыл окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Темнота словно подступала ближе, чем всегда.

Ночь перед похоронами Марион вместе с отцом и сестрами провела у старшей сестры и ее мужа.

Эдди ночевал в доме родителей Марион, с пятью ее братьями, на полу маленькой верхней спальни. Ему не спалось. В душной комнате пахло гнилью и потом. Эдди тосковал по Марион. И почти физически ощущал, что за тонкой стеной в соседней комнате лежит покойница.

В три часа ночи Лео, один из младших братьев, разбудил его и прошептал:

— Эдди, да?

— Угу, — буркнул Эдди.

— Слушайте, Эдди, вы вообще пьете?

Эдди сказал, что это как будто бы уже всем известно.

— Как насчет пропустить стаканчик? — просипел Лео.

— Господи, — сказал Эдди, — ведь только половина четвертого.

Парень взглянул на Эдди как на психа.

— Но вы не против, если я выпью? — нервно спросил он.

— Мне все равно, — ответил Эдди.

Он опять улегся и ощутил прилив раскаяния. Зря он так говорил с парнем. Когда взошло солнце, Эдди увидел, как дергаются руки Лео под одеялом.

Наутро вся семья безмолвно ждала прибытия катафалка. Когда мужчины несли гроб по лестнице, мистер Мэнган посмотрел на часы и отвернулся.

— Папа, — сказала Марион, — ты разве не наденешь галстук?

Он жестко ответил «нет», потом снова разрыдался. Сыновья растерянно переглянулись.

— Не стойте тут, — сказала Марион, — достаньте ему галстук, ради бога.

Паскаль снял с себя галстук и передал Марион. Мистер Мэнган плакал, низко склонив голову; Марион подняла жесткий воротничок его рубашки и медленно повязала галстук. Слезы текли по желтым морщинистым щекам мистера Мэнгана. Он уткнулся в плечо Марион и заплакал навзрыд, как ребенок, а она гладила его лысую голову.

— Ну-ну-ну, дорогой, — повторяла она, — ну, успокойся…

Эдди заметил, что из-под ее черного платья виднеется краешек белой комбинации.

Во время похорон не переставая шел дождь. В церкви мужчины сидели по одну сторону прохода, женщины и дети — по другую. Холодные капли дождя постукивали в стекла. То и дело кто-нибудь приглушенно кашлял.

Из церкви все прошли на маленькое кладбище неподалеку от новой электростанции. Идти было всего около полумили — на дальний конец городка, дальше по горбатому мостику и мимо кемпинга. Полицейский, стоявший в карауле возле барака, где размещался участок, отсалютовал гробу. На кладбище кто-то попытался накрыть гроб трехцветным флагом, но отец Марион сказал: нет, ей бы это не понравилось.

— Она не интересовалась политикой.

Это был один из шинфейнеров, шепнула Марион на ухо Эдди. На вид вполне приятный человек, который явно не знал, куда деть флаг, мешавший ему перебирать четки. Молился он с закрытыми глазами.