Страница 15 из 72
Он вырезал из буклета красивое глянцевое красное «джи» и добавил его к цепочке букв на стене.
Парочке в соседнем номере, судя по всему, было действительно хорошо. Испанцы. Или итальянцы. Во всяком случае, иностранцы. По временам оттуда доносились шлепки и хихиканье на два голоса, потом скрип кровати и экстатические стоны. Господи, подумал Эдди. До чего же люди убогие существа, когда гормоны берут верх.
Он встал, пошел в ванную и электробритвой выбрил голову — всю, кроме «ирокеза». Выбрил гладко, так что голова стала напоминать яйцо, а потом принялся разглядывать себя в зеркальном шкафчике, развернув дверцы так, чтобы можно было любоваться собой под разными углами. Пробовал застать себя врасплох. Он знал, что с этим надо кончать. Дурная привычка.
Спустившись в холл, он позвонил в офис Джимми Шоу. К телефону подошла какая-то фифа, которая никак не могла выговорить фамилию Эдди. Наконец трубку взял Джимми; голос его звучал устало и раздраженно. Эдди здорово повезло, сказал он. Сегодня он задержался в конторе. У них тут серьезное дело, полно работы, иначе бы он давно был дома, возле Рут.
Эдди хотелось поговорить, но Джимми продолжал:
— Слушай, не хочу тебя задерживать, приятель. Ты ведь наверняка здорово занят, а?
Эдди сказал: да, он правда занят, совсем забегался, но, если Джимми хочет, он все уладит, и они встретятся попозже в «Виноградной грозди». Джимми рассмеялся.
— Это просто классно, Эдди, — сказал он. — Встретимся в восемь.
На улице было холодно, Эдди поднял воротник куртки и втянул голову в плечи. По Президент-стрит он дошел до Сент-Панкраса, размышляя об отце и матери. У вокзала стояли бастующие врачи «Скорой помощи», собирали подписи; в желтых отсветах жаровни их лица казались мокрыми и усталыми. Они притопывали ногами, пытаясь согреться, дышали на пальцы и прихлебывали из фляжек. Каждый раз, когда раздавался гудок автомобиля, они оборачивались и махали сочувствующим водителям, пытаясь сунуть подписные листы усталым, потасканного вида людям, входившим в здание вокзала. Эдди подписался под петицией, и парень в синей униформе сказал ему:
— Удачи, приятель!
Ирландец. Из Дублина. Кругом одни ирландцы.
На Грейз-Инн-роуд Эдди купил пахнущий псиной кебаб, откусил кусочек и немедленно выбросил остальное в сточную канаву. Потом подошел к газетному киоску, купил два батончика «Марс» и журнал «для мальчиков». Журнал он запихнул под рубашку, за брючный ремень.
В «Брайтсайде» он просмотрел журнальчик, лежа на животе и откусывая от батончика. Там сплошь были фотографии голых женщин на необъятных кроватях, они стояли на четвереньках, задом к камере, раздвинув ноги, и задумчиво оглядывались назад, будто коровы, застигнутые врасплох на лужке. На центральном развороте красовалась «Скромная Венди» — обнаженная женщина, которая умудрилась закинуть ноги за голову. Раздел «Письма читателей» пестрел рассказами о соблазнении секретарш на вечеринках и о слежке за соседками-лесбиянками. Не обошлось и без списков телефонных номеров: вы звоните, а через некоторое время вам перезванивает какая-нибудь домохозяйка и ведет с вами непристойные разговоры, пока вы мастурбируете. Эдди знал про таких. Дин Боб звонил по одному из подобных номеров, но для этого нужна кредитная карточка. Фотографии не возбудили Эдди, по крайней мере вначале. Даже вызвали чувство легкой тошноты. И он сказал себе: хорошо, что в Ирландии такое не продается. Конечно, он был против цензуры, но это откровенно порнографический хлам. Он швырнул журнал в мусорную корзину, причем с ощущением, будто за ним следят. Для пробы взял на гитаре несколько минорных квинт, но пальцы слишком озябли и плохо слушались, так что ничего сложнее терцквартаккордов к «Дыму над водой» изобразить не удалось.
Через полчаса он извлек из корзины журнал, пошел в ванную, расстегнул ширинку и занялся делом, глядя на себя в зеркало.
В пабе «Виноградная гроздь» его уже поджидали Джимми и Рут — они сидели на длинной скамье, лица у обоих раскраснелись и блестели от пота. Последний раз он видел их без малого год назад. Они не то чтобы вызывали у Эдди особую симпатию, но познакомился он с ними в первую же неделю занятий в колледже, как случается, когда впадаешь в отчаяние и уже не надеешься найти друзей, по крайней мере пока не опустишь планку своих запросов и не начнешь водить дружбу с первым попавшимся болваном. Когда в восемьдесят седьмом они перебрались в Лондон, Эдди конечно же обещал время от времени их навещать. Он им еще надоест своими визитами, говорил Эдди. Надоест. Но как-то так вышло (впрочем, они это и предсказывали), что он ни разу к ним не выбрался.
Лицо у Джимми округлилось, а волосы были подстрижены до того коротко, что уши (в одном блестела сережка) казались чересчур большими. Рут не изменилась — миниатюрная, на добрых восемнадцать дюймов меньше Джимми, похожая на красивую куколку, она умела ругаться как торговка, а ее каштановые кудри по-прежнему оставались непокорными. На ней был темно-бордовый блейзер с липовым гербом на лацкане, лицо сильно напудрено, губы красные, как пачка «Мальборо».
Рут и Эдди один раз переспали — на первом курсе, в тот вечер, когда сдали первую сессию. Но Рут, наверно, успела забыть об этом, а Джимми тем более; вдобавок с тех пор столько воды утекло, что это уже не имело ни малейшего значения.
Углядев над толпой чопорных молодых бизнесменов и секретарш в облегающих платьях Эддин «ирокез», Джимми приветственно помахал рукой.
— Эдди Вираго! — взревел он во всю глотку.
Эдди протиснулся к их столику и уселся на табурет, разматывая шарф.
— Как жизнь? — поинтересовался он. Джимми и Рут украдкой смерили его взглядом с ног до головы, как принято у друзей после долгой разлуки.
— Только что из зала, — сказал Джимми.
— Из зала суда? — спросил Эдди. — Что натворил на сей раз?
— Да нет, дурень, — ответил Джимми, — из спортивного зала. В сквош[10] играл. — Он взмахнул воображаемой ракеткой.
Эдди закатил глаза:
— Да понял я, понял, дурачок ты наивный. Похоже, чувством юмора ты так и не обзавелся.
Джимми сардонически расхохотался:
— Чувство юмора! Наш Эдди в своем амплуа! Кто бы говорил!
— Как бы то ни было, — сказал Эдди, — рад вас видеть, ребята. Как вам мой причесон?
Джимми вздохнул, пристально разглядывая Эдди.
— Думаю, дюймов шесть будет.
Он протянул руку и хлопнул Эдди по ляжке. Джимми прожил в Англии всего два года, но успел начисто избавиться от дублинского акцента. Теперь он говорил как местный уроженец.
— Ну, — хихикнул он, — а ты как, старина?
— Как всегда, — ответил Эдди, — в полном дерьме.
— Старый добрый циник Эдди, — сказала Рут.
Эдди изобразил снисходительную усмешку:
— Отвали, Рут!
— Отвянь, Эдди, — просияла она.
— Ну ладно, ребята, — Джимми потер руки, — вступительные церемонии закончены. Как насчет выпивки? Что возьмете?
Эдди сказал, что закажет пинту «Гиннесса».
— Ты уверен? — Джимми скривился от отвращения. — Здесь не пиво, а коровья моча.
— Уверен, — ответил Эдди.
— Деревенщина, — вздохнула Рут, потягивая «Перрье».
— Я уверен, — повторил Эдди.
Джимми заказал выпивку и вернулся с подносом кружек.
Минуту-другую они молчали. Никто не хотел начинать разговор.
— Извините, — сказала Рут. — Пойду освежусь.
Она встала, качнув столик, и протиснулась мимо Джимми, который притворно пытался ущипнуть ее за ягодицы. Эдди уставился в потолок (пластиковый, выкрашенный под дуб) и сосчитал в уме до десяти.
— Как бы там ни было, — сказал Джимми, — прическу ты сохранил.
— Нет, это астральная проекция.
— Ясное дело, именно так она и выглядит.
У Эдди не было настроения продолжать привычную перепалку, поэтому он отхлебнул из кружки, вытащил из пачки Рут сигарету, закурил и спросил:
— Ну, как вам рекламный бизнес, придурки яппи?[11]
10
Сквош — род упрощенного тенниса, играют на закрытом корте ракетками и мягким резиновым мячом.
11
Сокр. от: молодой работающий горожанин (англ.).