Ковбои и индейцы

Старик фотограф с «полароидом» опять подошел ближе; от него несло грязным бельем и «Гиннессом». Голос у старика был глухой и хриплый, Эдди пришлось наклониться к его вонючему рту, чтобы разобрать слова. Старик сказал, что все-таки сделал снимок и Эдди может купить его за цену пары чулок. Эдди вздохнул и дал ему пятьдесят пенсов. Старик с несчастным видом уставился на монетку и прошептал несколько слов, которых Эдди не разобрал, потом резко повернулся и, воинственно размахивая фотоаппаратом, зашагал прочь, спустился в подземку.

Эдди смотрел на лица, медленно проступавшие на липкой фотобумаге. Он держал снимок двумя пальцами, помахивая им в воздухе, чтоб быстрее высох. Да, точно, не шедевр. Глаза у Эдди получились красными, а Марион выглядела так, словно вот-вот на него набросится. Напоминает скверные фотографии, какие показывают по телевидению, когда разыскивают пропавших. Однако ж Эдди сунул снимок в карман, сам не понимая зачем.

Пока Эдди спускался по эскалатору, ему вдруг пришло в голову, что прощальная фраза Марион звучала как-то странно. «Тогда пожелай мне удачи». Она же всего-навсего поехала в Луишем повидать сестру! «Пожелай мне удачи». Черт побери, он слыхал, что этот район пользуется не лучшей славой, но ведь не дикари же там обитают! Все-таки женщины — странные создания. В этом Эдди был уверен на сто процентов. Женщины все со сдвигом. А эта еще более странная, чем все прочие. «Пожелай мне удачи» — надо же!

Эдди сидел на грязной платформе, пропустив уже три поезда. Усталые мужчины и женщины высыпали из вагонов, другие мужчины и женщины, такие же бледные и усталые, расталкивая друг друга локтями, протискивались внутрь; двери шумно вздыхали и с грохотом захлопывались. Спешить Эдди не хотелось. Да и куда спешить-то? Он смотрел, как люди пробираются к выходу, держа над головой сумки, портфели и зонты, и пытался представить себе, откуда они, куда направляются и имеет ли это хоть какое-нибудь значение.

Вдыхая теплый затхлый воздух подземки, Эдди чувствовал себя как никогда свободно. Впервые в этом году. Он достал ежедневник, нашел адрес матери. Пропустил еще несколько размалеванных граффити поездов, полагая, что если побудет на станции подольше, то непременно увидит что-нибудь интересное.

Но ничего интересного так и не увидел.

В половине пятого, проторчав сорок пять минут на холоде, Марион взбежала по ступенькам и отворила черные стеклянные двери. Лифтом поднялась на последний этаж, как велено.

Меркнущий закатный свет проникал сквозь жалюзи, расчерчивая вестибюль золотыми и черными полосами. В приемной было уютнее — множество пышных растений в больших керамических горшках, напротив стойки диван и два черных кофейных столика. Марион назвалась; ей предложили посидеть и немного подождать. Какая-то женщина озабоченно порхала вокруг, протирая листья, опрыскивая растения водой из белой пластиковой бутылки. На одном из кофейных столиков были разложены буклеты с рекламой презервативов и прочих контрацептивных средств. Взгляд Марион упал на слово «секреция», и ее почему-то передернуло. На втором столике лежали аккуратные стопки глянцевых журналов с портретами Кайли Миноуг, Роберта де Ниро, Горбачева, принцессы Уэльской, Мадонны и худенькой бледной ирландки, Саломеи Уайлд, восходящей телезвезды.

На секунду Марион вообразила себя на месте этой Саломеи.

На полке в углу пыхтела кофеварка. Над нею к стене была пришпилена карточка «Угощайтесь!» но чашек рядом не наблюдалось. Где-то в отдалении играло радио — «Старомодный танец», медленный, с завываниями саксофонов. Кафельный пол застлан черной резиной. Спокойно, рационально, чисто. Телефон на стойке звонил тихо и мелодично, а красивая блондинка, которая снимала трубку, нараспев спрашивала: «Здравствуйте, чем могу помочь?» Будто и правда хотела помочь, а не говорила так по долгу службы, за деньги. Ногти у нее были длинные, красивой формы, как у фотомодели или манекенщицы, и поблескивали темно-красным лаком.

Марион огляделась и сняла темные очки. Глупо так психовать. Ведь в приемной нет других посетителей — только она да красотка блондинка, которая, тихо посмеиваясь, нашептывала что-то в телефонную трубку. Марион потерла переносицу. В глазах у нее потемнело, она прижала пальцы к вискам, ощутив биение крови. Ничего страшного: просто от напряжения заболела голова. Обычное дело. Знакомо по опыту.

Она взяла журнал, перелистала страницы. «Изменяет ли вам муж?» — задумчиво вопрошал один заголовок. «Блаженство с Роком Хадсоном» — возвещал другой. «Все, что вы хотели узнать о Большом О.» — соблазнял третий. Марион достала ручку и принялась отвечать на вопросы теста «Настойчивы ли вы?» но, заглянув в конец журнала, обнаружила, что страница с результатами вырвана. Интересно, зачем это человеку, который вырывает страницы из чужих журналов, понадобились результаты теста на настойчивость?

Она пробежала глазами статью в одном из воскресных приложений. «Сто вещей, которые любая женщина должна знать о мужчинах». Как выяснилось, большая часть этих вещей уже была ей известна. Потом она прочла рекламу насчет так называемой пересадки жира, и ее едва не стошнило. Ей живо представился потный хирург в маске, сующий руку в чан с растопленным жиром и запихивающий его в чей-то вскрытый живот каким-то совком или шпателем.

Она подумала об Эдди Вираго. Эдди не толстяк. У него был небольшой животик, но жирным его не назовешь. Пупок у него выпуклый. Как говорил ее отец, именно в это место Бог целует каждую человеческую особь, сходящую с небесного конвейера, — в знак завершения своего труда. Иногда пупок выпуклый, иногда впалый. Это вроде как винтик, говорил отец: если его вывинтить, у тебя задница отвалится. Типичная папочкина шутка. Марион снова передернуло. Холодно здесь.

Мысль об Эдди вновь согрела ее. Странное чувство, ускользающее, смутное, но приятное. Марион прикрыла глаза, вспоминая его язык, пальцы, губы, нежные и мягкие, как у девушки. Он был совершенно непохож на парней, которых она встречала до сих пор. Тем более на баллибраккенских. Надутые фермерские сынки, рассуждающие о бочках с цементным раствором и о скорой смерти родителей, чьи фермы они унаследуют, — вот так они соблазняют девчонок. Алкоголики из муниципального совета, которые наобещают с три короба, лишь бы забраться к тебе под юбку, а потом сбегут на свои испанские виллы к морщинистым женам. Прилизанные менеджеры музыкальных групп, с их преждевременной эякуляцией и подержанными машинами, — липкая кожа сидений, холодящая голую спину поздно вечером на стоянке за церковью. Может быть, думала Марион, Эдди окажется другим. Боже милостивый, молила она, пусть он окажется другим!

— Следующий, пожалуйста, — прощебетала пожилая женщина с серебряными волосами, уложенными в изящную прическу, в синей шерстяной двойке; она стояла рядом с блондинкой, положив руку ей на плечо. Обе смотрели на Марион, мягко, по-доброму. Их поза напомнила Марион одну из картин в Национальной галерее, но название она забыла. Странно, что именно сейчас приходят такие мысли.

Седая женщина была немного похожа на королеву-мать, наверно из-за прически. И говорила так же.

— Следующий? — повторила она, глянув в блокнот и приподняв брови. — Миссис?..

Марион улыбнулась и встала.

— Мисс, — поправила она. — Уайлд.

— Мы здесь называем друг друга по именам, — сказала пожилая дама.

— Слоуми, — ответила Марион, с усилием сглотнув. — Слоуми Уайлд.

— Приятно познакомиться, Слоуми. — Дама чуть подалась к Марион. — Какое красивое имя.

Марион подошла к стойке, пожилая дама открыла дверцу, отступила назад, улыбнулась и жестом показала — проходите. Снова зазвонил телефон.

— Следующая мисс Каллаган, Одри, — напомнила пожилая женщина блондинке, та кивнула, плечом придерживая телефонную трубку. У старой дамы были приятные духи, дорогие, но не экзотические. На шее у нее на цепочке висело пенсне, на пальце поблескивало золотое обручальное кольцо. Она обняла Марион за плечи.