Семья

— Майкл, — сказал Паоло более спокойным тоном. — У тебя прекрасный маленький ребенок. Хотя бы на некоторое время перестань думать о себе.

Когда братья были совсем молодыми, Паоло восхищался той легкостью, с какой Майкл относился к женщинам. Он восхищался тем, как женщины висли на нем гроздьями, как легко в него влюблялись и как он всегда выходил сухим из воды. Потом эта легкость куда-то исчезла. Паоло надеялся, что с появлением Наоко — столь не похожей на тех многочисленных блондинок, с которыми Майкл имел дело в Эссексе, — тот угомонится. Но, как оказалось, эти надежды тщетны.

— Когда у женщины появляется ребенок, — продолжал Майкл, тоже несколько успокоившись, — все меняется. Ты перестаешь для нее значить столько, сколько значил прежде. И в ее сердце ты занимаешь гораздо меньше места.

— Все равно у тебя замечательная семья, — не слушал никаких доводов Паоло. — Неужели ты хочешь ее разрушить? Ты этого хочешь? Ты хочешь, чтобы Хлоя росла без отца? Как все эти маленькие бедолаги, которых так много в округе?

Майкл энергично потряс головой.

— По-твоему, все так просто, Паоло? По-твоему, главное в жизни — иметь работу, женщину, дом, а потом ребенка? И с этим можно жить счастливо до скончания веков?

— А чего тебе еще надо? Ты и так должен быть благодарен судьбе и считать себя счастливчиком!

— Ради бога, не читай мне нотаций, ты, добродетельный болван! Я люблю свою дочь и люблю жену. Причем люблю их настолько, насколько вообще способен любить других людей.

— Какая у тебя странная манера это доказывать.

— Но ребенок не может полностью заполнить твой мир! По крайней мере, если ты мужчина. Ребенок — это соперник! Но соперник, с которым ты не можешь конкурировать ни при каких обстоятельствах. — Майкл взял из рук Паоло гаечный ключ и аккуратно положил его на стол. — Она нашла себе существо, гораздо более достойное любви, чем я. Нашу дочь. И что в таком случае остается делать мне?

— Идти домой, Майкл. И благодарить бога за все его благодеяния.

— Когда у женщины появляется ребенок, она меняется. Я не знаю, как тебе это объяснить. — Майкл грустно улыбался. — Это можно сравнить разве что с тем, что она полюбила другого мужчину.

— Мое бедное дитя, — с сожалением произнесла мать Меган, приглашая младшую дочь войти в свою квартиру. — Я знаю, что эту гадкую вещь из тебя скоро выбросят.

Каблуки и полный макияж, подумала Меган, глядя, как Оливия цокает по паркетному полу. Даже дома в одиночестве она носит каблуки и макияж.

— У нас у всех случаются такие маленькие неприятности, — продолжала Оливия. — Мне тоже надо было соблюдать осторожность, когда мы снимали вторую серию «Викария». И еще задолго до этого… задолго до твоего отца у меня был фотограф, который помогал мне делать портфолио для съемок. — Оливия, которая очень редко дотрагивалась до своих детей, тут погладила Меган по спине, словно проверяя ее состояние. Она все еще красивая, думала про себя Меган. Понятно, почему мужчины оборачиваются ей вслед — хоть на секунду, но оборачиваются. — Но надо тебе сказать, дорогая, что ты выглядишь не так плохо.

— Я решила сохранить ребенка.

— Что?

— Я не собираюсь делать аборт, мама. Я оставлю ребенка.

— Да… то есть… зачем тебе это понадобилось?

Меган пожала плечами. Она не могла рассказать матери о миссис Саммер. И не могла объяснить, что родить этого ребенка, конечно, тяжело, но не рожать его будет еще тяжелее, причем, в неизмеримо большей степени. Как описать ей это ощущение разорванности, опустошенности? Меган села на диван. Приступы тошноты уже прошли, но их место заняла постоянная усталость.

— Я хочу его иметь, и все, — просто объяснила Меган. — Я хочу родить этого ребенка.

— Да… то есть… ты еще слишком молода, чтобы иметь детей!

— Мне двадцать восемь лет, мама! Я уже старше, чем была ты, когда у тебя появилась Кэт.

— Но я была замужем, дорогая! С кольцом на пальце! И все равно — это была ужасная катастрофа.

— У меня никакой катастрофы не будет.

— А где его отец? Он хотя бы в кадре?

— Нет, он не в кадре.

— Меган, ты соображаешь, что творишь? Бессонные ночи, неделями, месяцами непроходимая усталость, орущее и какающее существо, у которого случаются приступы истерии?

— Но ведь в этом же и состоит материнство, не так ли? — Меган перевела дыхание. — Я знаю, что будет тяжело. Что тяжелее этого я еще ничего в жизни не испытывала.

— Ты просто плохо понимаешь, о чем говоришь. Это тяжело, когда у тебя есть муж, и няня, и пара миллиончиков в банке. Но ты попробуй это одолеть в одиночку, да еще на те гроши, которые вам наверняка платят в больнице. Это все равно что совершить самоубийство.

— Джессика сказала, что будет мне помогать.

— У Джессики есть своя собственная жизнь!

— Она обещала и сдержит слово. Она сказала, что ее уже тошнит от сидения дома, от ожидания Паоло с работы, от маникюра и всего прочего. Она с радостью присмотрит за ребенком, пока я буду на работе.

— А что, если Джессика в конце концов сдастся?

О такой возможности Меган как-то не подумала. После всего, что она видела в больницах и клиниках, ей казалось, она уже знает все, и мать ничего нового сказать не может. Но тут по спине Меган пробежал холодок. А если вдруг окажется, что помочь некому? Во что она ввязывается? Перед ее мысленным взором прошла череда будущих лет: восемнадцатилетнее проклятие. Но тут она увидела перекошенное от злости лицо матери и подумала: кажется, ты так и не смогла полностью освободиться от своих детей?

— А как насчет карьеры? — продолжала Оливия. — Все эти годы учебы в колледже, бесчисленные экзамены?

— Я не собираюсь бросать работу, — ответила Меган, но на сей раз не столь уверенно, как прежде. — А как же иначе? Ничего другого я себе не могу позволить. Как ты верно заметила, у меня на пальце нет кольца.

— Ты маленькая дурочка, Меган.

Мать не скрывала своего недовольства.

— Почему ты так на меня злишься? — спросила Меган.

— Потому что ты калечишь свою жизнь!

— Неужели? А, может быть, тебя бесит, что ты станешь бабушкой? Потому что это будет неопровержимым доказательством того, что ты уже вышла из возраста цветущей юности?

— О, не говори глупостей!

— Прошу тебя, мам, не злись на меня! Я не хочу, чтобы ты злилась. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

— Счастлива? Дочь ведет себя, как последняя торговка, и я должна быть счастлива?

— Я хочу, чтобы ты тоже полюбила этого ребенка. И была счастлива.

— Уходи, — твердо сказала Оливия. — Если хочешь, чтобы я была счастлива, уходи отсюда.

И Меган ушла, и впервые все трудности ее нового положения предстали перед ней со всей очевидностью. Например, где этот безымянный, еще невообразимый малыш будет спать? В ее крошечной квартирке так мало места! А если музыка, которую постоянно заводит сосед снизу, будет его беспокоить, что тогда? И как в реальности сложатся обстоятельства, когда она выйдет на работу? А вдруг Джессика не сможет каждый день присматривать за ребенком (Каждый день! Словно это ее работа!). И во что превратятся ее ночи, когда у нее под боком будет спать — или кричать — ребенок?

А затем Меган прошла свое первое сканирование, и хотя сомнения и темные мысли не исчезли, но какой-то голос в ее голове шептал, что она приняла правильное решение.

После того как Меган решила сохранить ребенка, Кэт тоже изменилась.

Рори никак не мог этого понять, но вдруг женщина стала вести себя так, словно его операция оказала на ее жизнь огромное влияние.

Малюсенькая операция, по существу надрез, иссечение протоков спермы. В прошлом ее это совершенно не волновало, потому что она не собиралась иметь детей. Но, видит бог! Он ведь тоже не хотел иметь детей! И операция дала ему необходимое облегчение. А потом Меган аннулировала свою запись на аборт, и все вокруг изменилось.

Впрочем, вполне возможно, что дело не только в Меган, но и в его бывшей жене Эли. Однажды Эли появилась в его квартире с пятилетней Сэди на руках и потребовала от Джейка, чтобы тот вернулся домой.