Карповы эпопеи

— А, ну то дело другое. — И Карпов сам стал выбирать шпалу. Выбрал, откатил. — Пойдет?

— Да! — обрадовался сосед. — Вот ее и продай мне. Скольки она?..

— Шо — скольки?

— Скольки положишь?

— Да ты шо? — обиделся Карпова.

— Ты ж деньги платил за них...

— Какие там деньги, — поморщился Карпова. — Шпал вон какая куча, а денег — вот такусенькая, — засмеялся, взялся за конец шпалы. — Бери, понесем.

Подхватили шпалу, понесли через улицу в Неботов двор. Вышла Ульяна на порог, смотрит им вслед, качает сокрушенно головой. А когда Карпов прибежал за топором, сказала с ехидцей:

— Ну вот, уже одну шпалу определил. Не успел во двор притащить, как тут же со двора понес.

Остановился Карпова, развел руки в стороны, поднял удивленно брови:

— Да чи тебе жалко?.. Што ты их, солить будешь, чи шо! Глянь, какая куча!

— Дак ты ж что-то думал, когда покупал?..

— Эх, — досадливо крякнул Карпов и пошел к соседу.

Вернулся он после обеда, подошел к яме, постоял, почесал затылок: чужую работу сделал, а своя никак не продвигается. Приуныл. А делать что-то надо, без погреба нельзя.

Вечером на другой день шел Карпов с работы и внизу, под железнодорожной насыпью, споткнулся о рельс. Вернулся, долго смотрел на него: пропадет добро, а ведь можно ж куда-то приспособить. И вдруг осенило: так вот же то, что нужно для погреба. Матица! Положить ее по центру и сделать погреб на длину двух шпал. Один конец шпалы будет лежать на стене, а другой — на рельсе. Выдержит рельс, лучшей балки и не придумать. И ступеньки в погреб сделать, как у Симакова. А над ступеньками крышу не обязательно делать сводчатой, кирпичной, можно из шпал соорудить, вроде сарайчика, — теплее даже будет, чем из кирпича. Шпал много, — на все хватит, еще и останутся...

Стоит над рельсом, размечтался. Паровозный свисток разбудил его, очнулся Карпова, побежал домой.

Прибежал, подхватил тачку, мобилизовал с собой домашних — жену, Марью, старшего сынишку Никиту прихватил, подались за посадку к насыпи. Взвалили с трудом рельс на тачку, везут. Ульяна попыталась охаить Карпову находку — мол, горбатая рельса, куда она..., но он резко пресек и не допустил обсуждения: Зато крепкая. А горбатая — разогнуть можно, это не человек, которого только могила выпрямит.

Везут, хекают. Карпов в оглоблях. На неровностях дороги мотает мужика из стороны в сторону, еле удерживает равновесие. Попадет колесо в выбоину — так всех и отбросит от тачки. Длинный, тяжелый груз, того и гляди, заденет концом кого. А не дай бог свалится да попадет кому на ногу — инвалид навеки. Но довезли благополучно, окантовали на землю — упала, бомкнула глухо тяжелая железина. Вздохнул Карпов облегченно, закрыл ворота: от чужих глаз подальше.

Теперь задача — выпрямить рельс. Поддел один конец под кухню, на другой, который торчал вверх, встал ногами, стал прыгать на нем. Потрескивает кухня, пружинит рельс, но не разгибается.

— Что удумал, черт такой? — кричит на Карпова Ульяна.— Кухню развалишь. Для того ее делали, порались столько?

— Чем ругаться, иди лучше помогни.

Пришла, залезла на рельс к Карпу. Хоть и весу у нее пуда три, не больше, а все же помощь. Принялись вдвоем прыгать под Карпову команду. Прыгали, прыгали, пока не выворотился угол кухни. Полетел рельс в одну сторону, а Карпов с Ульяной — в другую. Хорошо — легко отделались, не зашибло рельсом. Ульяна только коленку сбила. Пошла в дом, захромала, ругает Карпова. А тот починяет кухню, а сам думает, куда бы еще приспособить рельс, чтобы выпрямить его. Думал, думал — придумал.

Приволок камень — возле шпал в заготовленное гнездо уложил его, чтобы не качался. Потом рельс подтащил, один конец занес на штабель, другой приподнял и бросил горбом на камень. Подпрыгнул рельс, бомкнул на всю округу, будто самый большой колокол на старой церкви ожил.

Постоял с минуту Карпов у затаившегося рельса и снова один конец занес на штабель, а второй приподнял и ударил о камень.

— Перестань, — крикнула Ульяна. — Придумал!..

Карпов не обращал на нее внимания, заносил один конец рельса на шпалы, а другой приподнимал и бросал горбом на камень. Про себя считал — сколько раз ударил. На двадцатом притомился, сел на камень отдохнуть, стал смотреть на рельс. И показалось ему, что кривизна стала меньше, обрадовался.

На другой день поднимали конец рельса они уже вдвоем с Ульяной, бомкали, пока не стемнело. И так — недели полторы. Соседи сначала недоумевали: что за звон несется по вечерам из Карпова двора? А потом узнали, привыкли и уже не обращали внимания. Если на окраине появлялся новичок и спрашивал, что это такое, отвечали просто: Карпов с Ульяной рельсу распрямляют.

Но вот однажды наступил вечер, а звон не раздался. И стало всем как-то непривычно от наступившей тишины, узнавали друг у друга, в чем дело. Неужели разогнули? Приходили смотреть. И дивились силе человеческой и терпению: рельс уже не горбатился, — прямой, он лежал поперек ямы, где ему предстояло служить матицей до скончания века.

Построил Карпов погреб, открыл дверь, повел Ульяну вниз по ступенькам на осмотр. Осторожно ведет ее, поддерживает под руку, будто молодую в храм божий вводит. Ульяна улыбается, довольна погребом.

— Тут гостей можно заводить, есть где развернуться, — остановилась на середине, развела руки в стороны.

— В кадушки земля теперь ссыпаться не будет, — сказал Карпов, взглянув на потолок. — Шпалы — само собой, а потом я ишо их сверху толью накрыл. — Подошел к Ульяне: — Ну, че ж не ругаисси?

— А че ругаться, если хорошо, — возразила добродушно Ульяна.

Карпов повернулся к стене.

— Вот тут будут стоять кадушки, насолим всего — и кавунов, и яблок. Все штоб было! В углу яма — для картошки. Тут вот будет лежать бурак, морковка и... Што там ишо такое?.. Полки сделаю — банки разные будешь ставить. А? Хватит места? Тут можно столько наготовить всего — ишо трех детей прокормим. — Карпов разошелся, привлек Ульяну к себе, заглянул ей в глаза. — А?..

— Ну, ишо што удумал! Трех! — она зарумянилась, скосила глаза на дверь — не смотрят ли на них дети, продолжала: — Одного ишо куда ни шло...

— Ладно, нехай пока одного, — согласился Карпова, нагнулся и поцеловал Ульяну в губы, поцеловал крепко, смачно, как давно уже не целовал. Ульяна от неожиданности чуть не задохнулась.

— Во, совсем ополоумел... — проговорила она, поправляя платок. — У погребе...

— А шо погреб? Ну, шо погреб, хуже твоей хаты, скажешь? — Карпов вбежал по ступенькам, закрыл дверь, В погребе стало темно. Ульяна покорно молчала, стояла, ждала Карпова. — Иде ты?.. — спросил он негромко.

— Тут... — ответила она шепотом и шагнула к нему навстречу.

Построил Карпов погреб, а шпалы опять остались. Не много правда, но лежит штабелек. Не пропадать же добру, в дело определить надо. А куда? Свояченица Марья надоумила. Пришла как-то домой, у подружки какой-то гостила, рассказывает, что видела. Больше всего пол поразил ее. Дощатый, краской выкрашен, чисто так. И мазать его не надо, тряпкой помоют, и он блестит, как новый.

У Карпова в доме пол земляной, то есть глинобитный. По субботам бабы смазывают его серой глиной с коровяком.

Слушает Карпов рассказ Марьи, а сам думает: А что, если пол настелить? Шпалы остались, распилить их на доски и настелить?..

Пришла такая мысль и уже не покинула Карпову голову. Залезла и давай сверлить до того, что даже уснуть не мог: придумывал, как шпалы будет пилить, как пол будет настилать. Сначала выдолбить надо земь, потом песку насыпать, матицы уложить... Все это можно самому сделать, ничего хитрого нет. Шпалы вот только распилить бы. Поперечной пилой? Не с кем, другого мужика в доме нет, бабы не помощники. Хорошо бы циркульной... А как? Мотор нужен, где его возьмешь...

Думал, думал... Думал день, другой... Придумал наконец.

У соседа за сараем свалка. Среди разного хлама остатки от лобогрейки. Когда-то Симаков, как и Карпова, зигзаг сделал: в разруху и голод в крестьянство подался. Клин земли заимел, завел даже кой-какой инвентарь, но потом все забросил, ушел опять на производство. С тех пор лобогрейка и ржавеет.