Юг в огне

- Вам здесь нравится? - спросила она у Гулдена.

- О, да! - сказал он. - Россия прекрасная страна. Люди здесь хорошие... Но я не понимаю... - замялся он, - зачем эта война! Я не переношу кровопролития. Это ужасно, когда люди убивают друг друга... Разве нельзя жить в мире, согласии?

- Но вы ведь тоже приехали воевать? Вам тоже, вероятно, придется участвовать в войне?

- Да, мисс Марина, я приехал, - с огорчением сказал англичанин. - Но как бы я мог не приехать?.. Мой отец простой слесарь, на гроши учил меня, отрывая их с болью от заработка. Ведь, кроме меня, в семье еще двое детей... И прямо со школьной скамьи я попал сюда. Не хотелось мне ехать, но я поехал. Если я откажусь, будут неприятности... Я бы принес большое огорчение своим родителям...

- Да, это правда, - согласилась Марина. - Огорчать родителей не надо.

- Я очень люблю своих родителей, - задумчиво сказал лейтенант. - И они меня любят... И если со мной что случится, они не переживут такого несчастья...

- А вы не ходите на фронт, - шепнула Марина, проникаясь сочувствием к англичанину.

- Невозможно, - вздохнул лейтенант. - Я прислан в качестве инструктора танкового дела. Я обучаю русских офицеров и солдат, как нужно обращаться с танками. Мне обязательно придется с танковым отрядом выступать на фронт...

- Без вас не обойдутся?

- Нет.

Они стали откровенно говорить между собою.

- Вы знаете, мисс Марина, - тихо сказал Гулден. - Я ведь совсем не такой, как те, - кивнул он на стол, за которым сидели англичане. - Они из богатых семей, ненавидят большевиков. А мне за что их ненавидеть? Когда мой отец провожал меня сюда, он сказал: "Джон, старайся не воевать с большевиками. Большевики, сказал он, такие же рабочие, как и твой отец". Но как, мисс Марина, я не буду с ними воевать, если меня заставляют?..

- Вы очень откровенны со мной, мистер Джон, - сказала Марина. - Я благодарю вас за откровенность. Но не со всеми можно так говорить... Во мне, конечно, вы не сомневайтесь, я ваш друг и разделяю ваше мнение...

- Я это почувствовал, мисс Марина! - воскликнул англичанин. - Я никому не могу сказать то, что говорил вам... Вы - добрая девушка. Давайте будем друзьями, - протянул он ей руку.

- С удовольствием, мистер Джон! - пожала его руку Марина.

* * *

Словно завороженные красотой морозного утра, будто к чему-то прислушиваясь, недвижимо стояли в садах опушенные инеем деревья.

Из-за лилового заснеженного бугра медлительно поднималось холодное, неласковое солнце. На яблонях и грушах, протянувших ветви навстречу солнцу, дрожали изумительные переливы разноцветных искр.

По хутору голосисто перекликались петухи. С верхушки высокого оголенного тополя о чем-то деловито и оживленно стрекотала сорока.

На краю хутора из трубы занесенного сугробами куреня вывалился клуб дыма и, вытянувшись длинным столбом, пополз к небу.

И по мере того, как солнце все выше поднималось и меняло свои тона и оттенки, менялись и яблони, и груши в садах. То они розовели на восходе, как в пору майского цветения, то становились голубоватыми и фиолетовыми, как в сумерки...

У колодца, глядя, как кавалеристы наливали в корыто воду лошадям, собрались бабы и девушки с коромыслами на плечах. Посмеиваясь и перебрасываясь шутками с солдатами, они ждали, когда те напоят лошадей.

Ведя в поводу Комиссарова жеребца, к колодцу подъехал Сазон Меркулов.

- Здорово живете, казаки и бабы! - поздоровался он.

- Здорово, здорово, казак, коль правду говоришь, - за всех ответил усатый кавалерист.

- А я всегда правду говорю, - ответил с достоинством Сазон. Он подмигнул черноокой, румяной бабе, нагнувшись к ней, пропел: - Эх, душанюшка моя, белая ты овечка, пожалела б меня, живого человечка...

- А что с тобой, родимый? - с шутливым участием спросила баба. Захворал, чи по жинке заскучал?

- А я ж неженатый, кундюбочка моя курносенькая, - спрыгивая с коня, сказал Сазон, подходя к бабе. - Была одна зазноба, да и та бросила... Теперь, девонька моя, я совсем осиротелый. Хошь, любовь закрутим, а?

Бабы и девушки захихикали.

- Да, а то что ж, - засмеялась и черноокая казачка. - Можно и закрутить, покель я еще жалмерка*... Муж мой до сей поры еще из германского плена не пришел. Парень ты хоть куда, - оценивающе оглянула она с ног до головы Сазона. - Разве вот только ростком маловат, немножко рыжеват да, кажись, на один глаз кривоват...

_______________

* Ж а л м е р к а - солдатка.

Бабы и девки снова захохотали.

- Ну, - строго сказал Сазон. - Не бреши!.. На меня кто ни взглянет влюбляется. Однова даже генеральша от меня без ума была... Скроемся, говорит, Сазон, в далекие края, да я не пожелал. Говорю: жалко, мол, твоего мужа... Сама знаешь: мал золотник, да дорог...

- Сазон у нас наипервейший кавалер и ухажер, - сказал усатый кавалерист, посмеиваясь.

- Да я вижу, - усмехнулась черноокая казачка. - Так вот, никак, Сазоном тебя зовут, - ежели есть желание, приходи завтракать, блинами угощу.

- Да ну? - облизнулся Сазон. - Со сметаной?

- Ну, конешное дело, со сметаной, - подтвердила казачка. - Приходи да на букву "ш" приноси.

- Это что ж за "ш" такая? - озадаченно спросил Сазон.

- Шпирт, - пояснила казачка.

Сазон захохотал, вслед за ним захохотали и остальные кавалеристы.

- Чего смеетесь-то? - недоумевала казачка.

- Чудачка, - сквозь смех сказал Сазон. - Разве ж это на букву "ш"?.. Так, пожалуй, тебе б ни один человек вовек не отгадал бы... Не шпирт, а спирт.

- Это, могет быть, по-вашему, городскому, он - спирт, - не сдавалась казачка, - а по-нашему, деревенскому, он - шпирт.

- Ну, это ты, бабонька, надумала уж больно мудреную штуку, - покачал головой Сазон. - Где ж его достать, спирт-то?

- А, Говорят, у вашего конского фершала его много.

- Ну, то же у фельдшера, - сказал Сазон. - У него-то, конешное дело, есть для больных лошадей. Но он же не даст мне.

- Ну, ежели тебе не даст, - засмеялась баба, - то мне даст, он мне сам принесет... С ним и погуляем.

- Вишь ведь ты какая, - укоризненно сказал Сазон. - Все ты хочешь с выгодой... Ты б меня без спирта приняла.

- Расчету нет никакого, - смеялась баба и, зачерпнув из колодца воды, ушла.

...Уже третьи сутки кавалерийская бригада, расквартировавшись по куреням, стояла на отдыхе в хуторе Кривом.

Четвертой кавалерийской дивизии все это время пришлось вести кровопролитные, ожесточенные битвы с белогвардейцами. Благодаря энергичным действиям красной кавалерии под Царицыном в начале февраля X армия было начала наступление по всему фронту. Белые торопливо стали отходить к реке Сал, а затем и к реке Маныч.

Не слезая с коней, конники-буденновцы громили тылы противника. Особенно удачен был бой под станицей Ляпичев с седьмым Донским корпусом белых под командованием генерала Толкушкина. Этот корпус буденновцами был наголову разбит.

А за месяц с небольшим, с того момента, как была сформирована четвертая кавдивизия, она в битвах и сражениях с белогвардейцами прошла до пятисот пятидесяти верст, оголила вражеский фронт на протяжении ста пятидесяти верст, разгромила двадцать три белогвардейских полка, из числа которых четыре пехотных были полностью взяты в плен.

Эта небольшая группа кавалеристов в три тысячи человек, спаянная нерушимой дружбой и железной товарищеской дисциплиной, под командованием опытного солдата Буденного, делала чудеса...

И вот теперь конники-буденновцы, отдыхали, готовясь к новым походам, к новым битвам...

Посмеявшись с кавалеристами, бабы и девушки, набрав воды, разошлись. Кавалеристы же, напоив лошадей, окружили Сазона. Сазон служил ординарцем у комиссара Ермакова, поэтому знал все новости.

- Ну что, Сазон, нового? - стали они его допрашивать. - Рассказывай.

Сазон важно отдувал щеки.

- Есть, конечно, новостишки, - сказал он интригующе. - Только поперву надобно закурить... У кого, братцы, есть добрый горлодер?