Святой в миру

-Помните, Доран, "тлетворный сок полночных трав, трикраты пронизанный проклятием Гекаты..." - Обронил он, ткнув носком сапога в землю. - Взгляните на эту мерзость, Патрик, чудо в своём роде, её прозвали "чашей смерти", бледная поганка, - Коркоран натянул толстую перчатку и с отвращением сорвал гриб, сунув его в бумажный пакет. - Изучение её представляет немалый теоретический интерес. Как создаётся в ней её страшный яд? Что он собой представляет, какова его природа? Возможно ли, зная его, создать противоядие? Уже предпринимались экспериментальные исследования. Немцы обнаружили, что этот яд её стоек и сохранялся даже при длительном кипячении. Его не уничтожает ни высушивание, ни спирт, ни уксус, но активность яда слабела при воздействии щелочей. Сделаю вытяжку, попробую поэкспериментировать, но... как сказал какой-то шутник-священник заядлому грешнику: "Я помолюсь о вас, сэр, но признаться, на особый успех не рассчитываю"

Они медленно шли вдоль топи. Доран осторожно спросил:

- Граф Чедвик был дорог вам?

На лице Коркорана, мгновенно смягчившемся, проступила несвойственная этим чертам нежность.

-Да. Я не помнил отца, и в юности особенно тяготел к зрелости. Мальчику нужен в эти годы тот, кто наставит, поможет избежать юношеских глупостей и ошибок, иногда просто объяснит, что с тобой происходит, поделится опытом. Чедвик и я встретились поздно. Лучше бы эта встреча произошла бы лет на пять раньше. Но и тогда... Раймонд выглядел намного моложе своих пятидесяти пяти - ему давали лет на десять меньше. Он был красив, но не моей слащавой красотой, излишне женственной и рафинированной, а подлинно мужественной красотой викинга. Правильные резкие черты, яркие синие глаза... Он был истово верующим, и отличался даже не целомудрием, но какой-то странной исступлённой застенчивостью, был скромен до того, что, когда я однажды задал ему вопрос о рукоблудии, искушавшем меня в юности, он покраснел до корней волос. Я больше ему таких вопросов не задавал - не хотел смущать. Я случайно узнал о трагедии его любви - он любил Джейн Маршалл, но её выдали за другого. Я понял, что он любил её потом годы... Я часто заставал его в Кенсингтонских садах - и только много спустя понял, что он ходил туда - просто бросить мимолётный взгляд на окно её дома.

Коркоран вздохнул.

-Но я не о том. Я узнавал его постепенно - он не раскрывал души первому встречному и душевно был также застенчив, как и телесно. Но стоило узнать его ближе, и я понял, что не встречал ещё человека более порядочного и чистого. Он, сам того не замечая, учил меня благородству, - в каждом помысле, в каждом жесте, но, оказывается, находил, чему поучиться и у меня. Я был изумлён, когда он сказал мне это. Я - в моём понимании - всегда был бесстыдным наглецом и бесшабашным шалопаем, властолюбивым эгоистом, зацикленным на своей истине и безразличным ко всему остальному. Но он был добр, и считал, что я неординарен, глубок, умён и нравственен, но, главное, естественен. Этим он восхищался больше всего, называл "божественной простотой". Как-то даже уронил, что я воплощаю сакральные черты сильной личности. Я так и не понял, - расхохотался Коркоран, - имел ли он в виду моё нежелание скрывать себя или наплевательское отношение к некоторым условностям.

Коркоран снова помрачнел.

-В любом случае - я любил его, Патрик, и чувствовал с его стороны ответное чувство. Он видел во мне сына, пробудил интерес к энтомологии и ботанике, некоторым книгам и театру. - Коркоран вздохнул. - Я любил его. - Он помрачнел, и глаза его вдруг загорелись злостью, - и когда тварь, ничтожная и подлая, поливает ядом желчи и смрадом своих испражнений то, что тебе свято, а ты, Гамлет чёртов, отделываешься оплеухой там, где пули мало, - Коркоран закипал и снова начал бесноваться, но опомнился. - Да, кстати, - чуть успокоившись, продолжил он, - забыл предупредить вас. Никому не рассказывайте о том, что услышали тогда от Кэмпбелла. Клевета эта задевает мою честь и моё достоинство, но это я по-христиански этим джентльменам прощаю, как вы того и требуете. Тогда в столовой я просто был не в себе... Это был срыв, - безмятежно пояснил Коркоран, - но если я прощаю этим господам подлость, то вправе требовать, чтобы они простили мне горячность, и вполне могу простить её себе сам... - он, казалось, успокаивал себя и оправдывался, - но есть вещи иные, Доран, и вы должны понять это. Есть честь и достоинство человека, который не может уже за себя постоять, защититься от мерзостных измышлений, ибо мёртв. Марать память покойного поношением непростительно. Я заговорил об этом потому, что хочу исповедать вам свои помыслы. Они обременяют меня, растлевают и убивают. Вы не католик, но должны понять. Рассказав вам, о чём я думал в ту ночь, когда в доме лежал покойник, я не совершу задуманного. Слушайте меня и не говорите, что не слышали. - Коркоран сел на поваленное дерево, откинувшись на корневище, как на спинку кресла. - Я думал о том, что негодяи задели самого дорогого мне человека, осквернив его память лживыми и мерзостными выдумками. Я хотел бы осквернить то, что дорого им. Если бы... - Коркоран сглотнул, - если бы эта дурочка Розали была бы хоть на волос дорога Моргану - она бы погибла. Я соблазнил бы её, растлил, обрюхатил и опозорил бы. Полночи я мысленно насиловал её, бесчестил и поганил. Несть мерзости, клянусь, какой я не сотворил над ней.

- Опомнитесь, Коркоран! - в ужасе отпрянул Доран. - Вы... вы не сделаете этого!

Тот кивнул и как эхо повторил:

- Я не сделаю этого. Сестрица совершенно безразлична Моргану, кроме того, от неё непереносимо воняет смесью пота и духами из роз, а я не переношу даже розовую воду, не говоря уже о том, что при звуках её голоса у меня начинается мигрень. Я не сделаю этого, Доран.

Доран опустился рядом. Он понял, что Гамлет просто "отводил словами душу и упражнялся в ругани как баба, как судомойка..." Патрик вздохнул. Да, надо было дать ему возможность выговориться и очистить себя. Это были "слова, слова, слова..."

-Негодяй назвал меня царицей Вифинской. И это о Раймонде! Полночи я мечтал сделать Кэмпбелла женщиной. Что я только над ним не вытворял! Но как растлить дерьмо и не перемазаться в дерьме? Я мечтал пристрелить его как собаку, но как убить и не измарать руки в крови? Как не стать убийцей? Под утро этой бессонной ночи я нашёл способ посчитаться с обоими - и не оскверниться самому. - Доран с интересом слушал и даже забавлялся. - Вы поможете мне, ибо трус не примет мой вызов и не придёт никуда по моему приглашению. Сошлётся на Веллингтона и отмену дуэли. Всё, что нужно, это пригласить его к вам, Доран.

- А там будете поджидать его вы и растлите бедного мистера Кэмпбелла рукояткой грабель? - усмехнулся мистер Доран.

- Нет, зачем же пачкать садовый инвентарь? Нет, там у вас на окне я видел кактус... Прекрасный экземпляр Austrocactus coxii, он acanthurus - колючехвостый...

Доран рассмеялся и махнул рукой.

- Бросьте ваши шутки, Коркоран. Уродовать мой кактус я вам не позволю.

- Я из Италии пришлю вам другой.

Доран резко покачал головой.

- Не затем я его три года растил. Вы видели на нём бутон? Он собирается зацвести - а вы его...

Коркоран неожиданно расхохотался и хлопнул Дорана ладонью по плечу.

- Спасибо, Патрик, мне полегчало. Что бы мы делали без нашей удивительной, богодарованной способности грезить? Без этой изумительной возможности воображения - сбросить напряжение и злость - и рассмеяться, вздохнуть полной грудью - и снова жить в радости? Господь с ними, Господь с ними, Господь с ними, - Коркоран, однако, снова мрачнел. - Чедвик прикоснулся ко мне только дважды, Доран. Когда обнял на премьере и - за несколько дней до смерти, когда провёл по моей щеке тыльной стороной ладони, назвал сыном и просил помнить... Господь с вами, мистер Кэмпбелл. Веселитесь во дни юности вашей. Как это вы учите, Доран? Какое бы поношение не сокрушало сердце... великодушие и всепрощение?