Святой в миру

Но теперь только Бэрил Стэнтон сохраняла женственность и достоинство, была тиха и молчалива. Все же остальные... Мистер Доран был когда-то влюблён. Он видел влюблённых. Но милая красавица мисс Хэммонд неожиданно для него превратилась в совершенно новое непонятное существо: ревнивое, издёрганное и, казалось, полностью забывшее женскую скромность. В мисс Нортон проступила откровенная хамка, особа злобная и резкая. В состоянии перманентной истеричности пребывала и мисс Морган. Три юные леди в Хэммондсхолле были не влюблены, но помешаны, в гостиных, коридорах и спальнях Хэммондсхолла, казалось, бесновались три молодые ведьмы.

Не меньше пыла проявлял и мистер Нортон, стараясь попадаться навстречу мистеру Коркорану поминутно. Все они не давали ему проходу, буквально преследовали, не позволяя ни минуты остаться в одиночестве. Мисс Морган гадала ему на картах и по ладони, мисс Нортон строила ему глазки, а стоило ему появиться у дома, скажем, с лопатой на плече, коей он выкапывал в лесных дебрях корень какого-то растения, как с балкона уже слышался кокетливый голос мисс Хэммонд:

- Носить что-либо на плече, мистер Коркоран, особенно лопату - к несчастью. Значит, скоро вы понесёте гроб.

Мистера Коркорана это не шокировало. Гроб так гроб. Сам он знал только одну примету.

- Говорят, если посадить в саду рябину, вам не будут досаждать ведьмы, - обречённо обронил он, когда они остались, наконец, в подвальчике наедине со священником. - Зря милорд не отдал таких распоряжений. Я всегда удивлялся, мистер Доран, почему именно так называемая плотская любовь проявляет в людях самое худшее, что в них есть?

Доран изумился.

-Помилуйте, что вы говорите? Общепризнано, что любовь возвышает и очищает душу.

-Да? Не замечал. Мой опыт говорит, что мужчины по большей части становятся откровенно подлы, норовя подставить ножку сопернику, а женщины - вздорны, ревнивы и совершенно забывают скромность. Впрочем, может, они просто ярче проявляют свою суть, обычно скрытую? Если же люди не подлеют и не теряют голову и достоинство - говорят, что они не умеют любить или любят недостаточно пылко.

Священник усмехнулся.

- Откровенно сказать, мне кажется, что именно вы провоцируете их на это. Я никогда ничего подобного не видел.

Коркоран ничуть не обиделся, был спокоен и расслаблен.

- Я едва словом с ними перемолвился, помилуйте.

- Не спорю, но ваша внешность - сама по себе провокация. Вы красивы, как дьявол.

- Ну, во-первых, никто ещё не доказал, что дьявол красив, - возразил Коркоран. - Свидетельства есть в пользу прямо противоположного мнения - и вам ли, служителю Господнему, о них не знать? А во-вторых... Надеюсь, дорогой мистер Доран, вас-то я не спровоцировал? Неужели и вы влюблены в меня?

Доран сначала едва не поперхнулся, но сумел вздохнуть и усмехнулся.

- Нет.

- Рад слышать это. Но если моему дьявольскому обаянию сумели противостоять вы, почему этого не могут остальные?

Священник пожал плечами. Логика рассуждений его собеседника была злой и иезуитской, но абсолютно правильной. Этот красавец-искуситель, Доран давно заметил это, всегда рассуждал безупречно. Впрочем, одно возражение у священника было. Это был аргумент лживый и жалкий, аргумент, к которому всегда прибегают ничтожества, но Доран привёл его. Не потому, что так думал, но затем, чтобы услышать ответ на него.

- Говорят, сила душ не равна, мистер Коркоран.

- Не равна, - кивнул Коркоран, - но живёт Господь. Никогда ещё ни одной слабой душе не было послано искушение сверх силы её. А уж думать, что смазливость моей физиономии является искушением непреодолимым - было бы наглейшей самонадеянностью с моей стороны и откровенной глупостью с вашей. - Он сорвал с ветки цветок, вдохнул и неожиданно пробормотал, - кто-то говорил, что у цветка боярышника запах смерти... Вздор. Запах смерти неразгадан... Скорее, это осенний сумрак, сырость погреба, запах ладана... и что-то болотное.

- Вы считаете, что девушки вовсе и не влюблены?

- Влюблены в кого, мистер Доран? Если даже допустить, что душа моя прекрасна, то для них это всего лишь предположение. Так на чем же, скажите, ради Бога, зиждется такая любовь? На моем лице? Я мог бы тогда подарить им по портрету. Всё это вздор. Если не выходить из сферы логики и здравого смысла, придётся высказать догадку, что основа такой любви - распалённое воображение и низменные инстинкты.

- Помилуйте... "Мир должен быть населён..."

- Вздор. "Лучше бездетность с добродетелью, ибо память о ней бессмертна, плодородное же множество нечестивых не принесёт пользы, и не достигнут они незыблемого основания и порывом ветров искоренятся...". Должен быть населён! Подумать только... Я-то тут причём, помилуйте? Он давно и без меня населён и даже - перенаселён местами. В Лондоне в клубах - уединиться невозможно, посидеть в тишине, кроме как в "Диогене", негде. Всюду толпы народа. Кстати, замечу, что и вы сами, - улыбнулся Коркоран, - несмотря на ваши проповеди, не больно-то способствовали увеличению числа обитателей мира.

Доран развёл руками.

-Несчастная любовь? - взгляд мистера Коркорана был понимающим и сочувственным.

Доран вздохнул, опустив глаза. Откровенность собеседника нравилась ему, но сам он не привык к подобной искренности.

-Скорее, нищенская любовь... причём, во всех смыслах.

-Давно?

-Четырнадцать лет назад. Всё давно прошло.

Коркоран смерил собеседника долгим взглядом и ничего не ответил.

Доран видел, что никто из девиц не вызвал в Коркоране даже тени интереса, он был абсолютно неуязвим для женских чар и беззлобно шутил на счёт досаждавших ему особ прекрасного пола, ленивыми полусонными глазами глядя на дамские ухищрения, ничуть не интересуясь рассказанными девицами друг о друге сплетнями и всей той вознёй, что была затеяна вокруг него.

Доран предположил было, что причиной такого поведения тоже могла быть несчастная любовь, но Коркоран вообще не походил ни на влюблённого, ни на человека с разбитым сердцем. Он был весел, благожелателен, обедал с неизменным аппетитом, любил порассуждать о тайнах природы, бытии Бога и бессмертии души, было заметно, что он предпочитает уединение и тишину и нисколько не тяготится одиночеством. Помнил отец Доран и его слова, сказанные у Лысого Уступа. Что могло заставить такого красавца высказаться столь цинично? Сам он, Доран, после выказанного ему пренебрежения мог озлобиться и отгородиться от женщин. Но Коркоран? Ведь такому никто и никогда не предпочёл бы другого.

Сам Коркоран ронял - правда, в приватных беседах - замечания, свидетельствующие не то чтобы о неприятии, но скорее - о весьма невысоком мнении о женском поле.

-Никогда не пытайтесь понять женщину, Доран, потому что можно ведь вдруг и понять! Мне случалось - мороз по коже шёл, клянусь. Особенно же важно никогда не сказать самой леди ничего такого, что трудно понять ей. Она начинает над этим думать, и ничего хорошего из этого не выходит. Одна особа не первой молодости, причём, не из самых последних дурочек, говорила мне как нечто само собой разумеющееся: "Я никогда не думаю, мистер Коркоран - это меня утомляет; а если уж думаю, то ни о чём". Это была просто искренность, уверяю вас. Женщины за шестьдесят обычно устают лгать и становятся честны. Молоденькая же леди может часами говорить о том, что у неё просто нет слов. Если же она молчит, то её, по пословице, лучше вообще не перебивать: сначала трижды подумай, а потом промолчи. Я именно так всегда и поступал. Правда, чёрт возьми, это не помогало. Я прослыл в женских кругах человеком глубоким и загадочным, а что притягательнее для женщин, чем "загадочность"? В итоге, когда я просто подрёмывал после обеда в гостиной лорда Бервика, с тоской размышляя, как убить вечер - обо мне говорили, что я "погружён в глубокие раздумья..."

Все эти слова одновременно забавляли и настораживали Патрика Дорана. Он не мог не поймать себя на чувстве восхищения и симпатии к этому человеку и заметил, что интуитивно отталкивает от себя дурные подозрения на его счёт. Но всё же...