Страница 32 из 62
Ицхак Мордехай делал вид, что ничего не происходит. В генштабе продолжали считать его лучшим нашим генералом, образцом для подражания. Всем было удобно, что инициатива исходит снизу. Я открыто говорил, что думаю, всюду, где мне разрешалось выступать. И когда понял, что ничего изменить не могу, ушел из этого округа.
Вы спрашиваете, не испытываю ли я к генералу Мордехаю личной неприязни? Да, испытываю, как и к каждому человеку, стремящемуся избежать ответственности за свои поступки…
ТАЙНЫ СЕКРЕТНЫХ АГЕНТОВ
По вполне понятным причинам деятельность Мосада строго засекречена. В бронированных сейфах укрыты архивы, герои тайной войны обречены на вечное молчание. И если когда-нибудь подлинная история израильской разведки и будет написана, то очень нескоро.
Время от времени, однако, в печати появляются публикации, проливающие свет на дела «давно минувших дней». В какой-то степени они удовлетворяют наше любопытство, вполне естественное, если принять во внимание, что речь идет об одном из самых совершенных инструментов, созданных еврейским гением.
Пользовался я в работе над этой частью книги и красным трехтомником, изданным в Израиле около двадцати лет назад. Долгие годы он пылился на полке в доме моего приятеля, пока однажды по какому-то наитию я не взял его в руки. Это оказался сборник материалов, изданных министерством обороны под общим названием «Забытые дела». Тут были архивные документы, протоколы, показания очевидцев, газетные заметки, касающиеся событий, часто настолько неимоверных и фантастических, что они кажутся плодом воображения какого-нибудь потерявшего чувство меры литератора, издевающегося над здравым смыслом читателей.
Некоторые материалы я использовал, сохранив в неприкосновенности факты и события, ничего не приукрашивая и не сочиняя.
БОЛЬШОЙ ИСЕР
Вечер в Эйлатском заливе. Огромный малиновый шар катится к горизонту. Загорелый моряк с белой курчавой бородкой привязывает яхту к причалу. Это Ити[6] Беери, один из лучших эйлатских лоцманов.
Сегодня Ити весь день сопровождает журналист. Он пишет книгу об израильской разведке и хочет, чтобы Ити рассказал ему все, что знает о своем отце — Исере Беери.
— Смотри, как это прекрасно, — говорит Ити, указывая на залив, утопающий в блеске закатного солнца. — Как можно говорить об ужасных вещах среди этого великолепия?
Но журналиста интересует совсем другое.
— Ты все еще ненавидишь Бен-Гуриона? — спрашивает он.
— Ненависть — не то слово, — усмехается Ити, не отрывая взгляда от янтарной глади воды.
— Бен-Гурион уничтожил отца. Отдал его на растерзание. Меня в детстве называли сыном убийцы. Моя мать получила инфаркт…
Годами имя Исера Беери было окутано таинственным ореолом.
— А, это тот, кто приказал расстрелять Тубянского, — говорили о нем.
— Садист! — крикнул ему с трибуны кнессета Хаим Ландау.
Ити считает, что его отец был принесен в жертву политическим обстоятельствам.
«Отца, — утверждал он, — затравили, сделали козлом отпущения. Он был тихим, спокойным человеком, не искавшим ни славы, ни почестей. Но в нем было крайне развито чувство долга. И судить об отце следует по меркам того времени. Еврейское государство только рождалось в муках и крови. В молодой стране, атакованной бессчетным количеством врагов, царили хаос и анархия. Не было еще армии. Не было военной разведки. Все это приходилось создавать в ходе борьбы за выживание.
Отец считал, что обязан быть непоколебимым. Каждое колебание могло оказаться роковым. Каждый просчет — решающим. И он взваливал на свою душу бремя невыносимых решений…»
После смерти отца Ити поселился в Эйлате.
— Не делай ничего такого, что могло бы повредить государству, — сказал ему отец перед смертью. Ити не забыл этот предсмертный завет и десятилетиями хранил молчание.
Трое сыновей у Ити. Старшего зовут Исер.
Лето 1948 года. Деревня Бейт-Джиз на пути в Иерусалим. Здесь расположились лагерем солдаты Пальмаха. Сегодня ночью опять бой.
Многие ли доживут до утра?
В облупленной комнатке арабского дома двое: Меир Тубянский и Исер Беери. Офицер Хаганы, инженер-электрик, ответственный за военный лагерь Шнеллер в Иерусалиме, и начальник недавно созданной военной разведки.
— Я не виновен, — кричит Тубянский, высокий, худой, с аккуратным пробором на продолговатой, похожей на перевернутое яйцо голове. Его маленькие выразительные глаза гневно сверкают.
Беери долго смотрит на него. Потом произносит:
— У нас нет времени заниматься судебными процедурами.
И выходит…
Через несколько минут он приказывает расстрелять Тубянского…
В те дни речь шла о жизни и смерти Израиля. Меир Тубянский был заподозрен в шпионаже. Беери утверждал, что он передал англичанам сведения о местонахождении мастерских по производству оружия.
Генерал Цви Аялон, в то время заместитель командира Пальмаха, ознакомившись с представленными Беери данными, приказал арестовать Тубянского.
28 июня Беери обратился к главному прокурору армии Аврааму Горли, чтобы вместе с ним решить, что делать дальше. Горли порекомендовал предать Тубянского суду военного трибунала. Командир Пальмаха Игал Алон утвердил это предложение. На следующий день Тубянский был арестован и уже через несколько часов предстал перед судом. Беери выступил за расстрел, и его голос оказался решающим.
Ночью Беери овладели сомнения: не поспешил ли он? Эта мысль была такой жуткой, что начальник разведки не сомкнул глаз до рассвета.
Утром он уже был у Бен-Гуриона. Подробно рассказав обо всем, Исер Беери не скрыл своих сомнений.
— Я считаю, что мы должны публично сообщить об этом деле и об имеющихся в нашем распоряжении доказательствах вины Тубянского, — сказал он в заключение. Старик молчал, насупившись. Потом произнес: — Нет. Сейчас не время.
В небольшой квартире на улице Кинг Джордж в Иерусалиме жена Тубянского напрасно ждала мужа. Он не вернулся ни в этот день, ни на следующий. Полная тревоги женщина расспрашивала всех и каждого. Никто ничего не знал. Ее муж исчез, словно растворился в воздухе. На земле, во всяком случае, он не оставил никаких следов.
Лишь через три недели газеты, получившие откуда-то информацию, сообщили о расстреле Тубянского.
Жизнь молодой женщины превратилась в кошмар. Друзья покинули ее. Сын возвращался с улицы в слезах. Сверстники обзывали его отродьем предателя и били.
Тубянская обратилась к Бен-Гуриону. Потребовала расследования. Через год главный военный прокурор полковник Ишай Хотер сообщил ей, что невиновность Тубянского установлена. Он пал жертвой трагической ошибки.
Начался скандал. Офицеры, знавшие Тубянского, были в шоке.
— Как?! — говорили они. — Этот поляк? Да ведь он прямой до наивности. Серьезный. Уравновешенный. А его преданность Израилю достойна того, чтобы войти в поговорку. Беери, вероятно, свихнулся…
— Нет, он не свихнулся, — объяснял много лет спустя бывший заместитель начальника генштаба Цви Аялон. — Он просто не знал ни компромиссов, ни сомнений. Беери мыслил лишь такими категориями, как благо государства. Обеспечение безопасности Израиля считал своим святым долгом. И верил, что цель оправдывает средства.
А Беери все больше запутывался. Не раз он получал судебные порицания и оставлял их без внимания. Его люди арестовывали подозреваемых по ночам. На следствии к ним применялись пытки.
Вспоминает Исер Харел, сменивший Беери на посту начальника разведки: «Вдруг выяснилось, что стиль его работы является аморальным и крайне опасным. Страна воевала, а начальник военной разведки Беери находил время заниматься предателями, шпионами, черным рынком, спекулянтами и вообще черт знает чем, только не своими прямыми обязанностями. Если он решил, что Тубянский виновен, то судебная процедура уже не играла никакой роли». Исер Беери был строительным подрядчиком, мечтал стать инженером. Энергичный и исполнительный, он быстро выдвинулся в Хагане. Когда руководитель военной разведки Хаганы Давид Шалтиэль был назначен командующим Иерусалимским фронтом, Беери занял его место.
6
Обычно это имя произносится Итай (прим. верстальщика).