Метаморфоза

Они так давно варятся в своей вечной вражде, что сроднились, что их уже и отличить друг от друга не всегда можно. Даже привычки у них похожи.

Потом, когда пошли жалобы из галлинского магистрата на резкий подъем численности бовицефалов, на их возрастающую агрессивность и мэтр Голденброк из нашего Управления подписал приказ об инспекции на Галлине, космополовцы решили подключиться и прислали мне в соинспекторы Виктора Коперника, ты представляешь? Давнишнего моего знакомца, еще по первым проборам. Ну я рассказывал тебе, как же, неужели не помнишь?

Представь себе наморщенный лоб, прищуренный глаз, выпяченные губы. Представь приподнятые плечи, руки в карманах, маску недовольства и самодовольства, а также походку - одновременно небрежную и решительную; представь не очень новые и не очень форменные брюки, добавь свитер, когда-то черный с когда-то белой звездой на груди (ты ведь обожаешь составлять впечатление о человеке по тому, как он одет). Это все хорошенько смешай с сопением, кряхтеньем, невнятным под нос бормотанием, добавь щепотку лукавства - и ты получишь что-то похожее на Коперника, Копа, лучшего из космополовцев, которых я знаю. Я всегда к нему с большой нежностью относился и потому обрадовался, когда узнал, что он едет со мной. Какая там настороженность! Мне, наоборот, стало спокойно.

Когда мы подлетели к Галлине и зависли над ее единственным городом со стандартным именем Эсперанца, нам не сразу дали посадку, и по этому поводу Коперник высказал недовольство.

- Это они к инспекции так относятся? - сказал он.

- Что тебе не нравится?

- Мне? Пока что ничего. Не такой уж это космический порт, чтобы тянуть с посадкой.

Эпизод, конечно, пустяковый, и не стоило бы о нем вообще говорить, если бы Коперник остался к нему равнодушен, как, например, я. Он поджал губы и с нескрываемым подозрением вытаращился на меня - словно это я задержал посадку. А мне и самому не терпелось на Галлину, очень уж мне надоела наша инспекционная посудина. "Дидрих-Даймлер" - вегикл, само собой, представительный и престижный, но слишком изнутри комфортабельный и потому неудобный. В нем хорошо проводить светские приемы, а в картишки не перекинешься. Его громадный салон вызывал у меня чувство, близкое к отвращению. Да и сам "Дидрих-Даймлер" плохо переносил орбитальные ожидания: еле слышно поскрипывая, он разминал запоры на люках и клапаны жизнеобеспечения, был излишне предупредителен, утомлял и, если так можно сказать о пилот-интеллекторе, сам утомлялся.

- Что-то там внизу, - произнес интеллектор, как это у них водится, очень информативно. - Кто-то раньше нас подоспел. Турист какой-то.

- Вот-вот, - подхватил Коперник. - Очень, понимаешь, посещаемая планета. Очень туристская. Переполненный космодром.

- Вечно ты во всем видишь подвох, даже в самых простых совпадениях, сказал я и соврал, потому что подозрительностью Коперник не отличался, несмотря на свой космопол. Он вообще непонятно как стал у них классным специалистом - с его-то доверчивостью.

- Ага, - ответил он с видимым удовольствием. - Такой уж я человек.

И подмигнул. Сначала он подмигнул мне (очень дружески и понимающе), а потом для компании - "Дидрих-Даймлеру", куда-то в область полирецепторов. Тот обрадовался вниманию и в ответ зашипел пожарным баллоном.

Теперь я вижу: Коперник уже тогда что-то подозревал - скорее на всякий случай. А я смеялся над его подозрениями. И он смеялся вместе со мной, подозревать не переставая.

И все двадцать минут, пока нам не давали посадку, он соображал, прикидывал, озабоченно сдвигал брови, комически морщил нос. Не знай я его раньше, ни за что бы не поверил, что этот туго сбитый толстячок, шутоватый и генетически невоенный, есть один из лучших охотников за охотниками, по их же просьбе, надо полагать, и посланный разузнать, что ж там такое странное стряслось в галлинских лесах.

Потом мы увидели причину задержки. Посадочный зал был мрачен, коричнев и невелик, а приемные трубы почти все заняты. Почти одновременно с нами подлетели к Эсперанце сразу два корабля - мега-класса, с подсветкой, яркой малевкой и прочими штучками, которые я не понимаю как можно переносить в космос из Метрополии. Я, может быть, консерватор, но и черт с ним, что консерватор, не люблю я таких вещей - космос требует функциональности, космос требует уважения, а тут попахивает глумлением. Удивляешься мне?

Коперник огляделся и хмыкнул. А я опять воспринял все это без всякой тревоги.

Из соседней трубы высыпали цветастые. Было их человек двадцать. По всему телу, как водится, фильмы-татуировки, бабуиновые прически, чешуйчатые повязки на бедрах, заплечники "а-ля куафер". Я их раньше не часто видел, цветастых, в отпусках только, и внимания особенного не обращал, потому что видом своим они просто вымогали внимание, а я консерватор, я этого не люблю. Женщины пусть, у женщин все по-другому.

Коперник опять хмыкнул и быстрыми шагами принялся их догонять - я и опомниться не успел.

Они быстро шли к выходам под громадным низким потолком. Ослепительный свет, льющийся сверху, и яркость нарядов только подчеркивали бледность их лиц. Была в этих лицах какая-то общая шизофрения, даже и сказать не могу, в чем именно она проявлялась. Они оглядывались и спешили.

Коперник, протянув руку, бежал вслед за ними.

- Постойте, ребятки!

Те разом остановились. Они ждали Коперника молча, на него не смотрели.

На бегу Коперник совсем не казался толстым.

- Послушайте, это что у вас - туристская группа?

- Что?! - крикнул один, сильно вздрогнув. - А что такое?

У него был громадный нос и пот искрился на лбу. Что прическа, что одежда, что кожа лаковая - расцветочка "вырви глаз".

- Да нет, ничего, - добродушно сказал Коперник. - Я подумал, может, вы туристская группа?

- Туристская, туристская... Да что вам?! - совсем уже дико закричал парень, и я подумал: ненормальные они, даже для цветастых, какие-то словно и не люди совсем. Все они пусть и молча стояли, пусть и не шевелились, но явно нервничали, взвинчены были до крайности, они излучали такую опасность, что пахли смертью, а Коперник стоял спокойный, улыбчивый, как будто бы ничего, как будто бы все как надо.