Страница 71 из 72
- Вы желаете что-нибудь добавить, Бруфт, к фактам, изложенным лейтенантом? - спросил генерал.
Арестант затряс головой, затоптался на месте:
- Нет-нет… Все правильно…- Он судорожно икнул.- У меня лишь одна просьба, господин генерал… Покажите мне, умоляю вас, тот камень… Я так и не видел того камня!
- А что ж,- улыбнулся Верзин.- Пусть посмотрит…
Он взял из рук генерала желтую аккуратную шкатулку, легко открыл ее:
- Можете полюбоваться: это уголь из пласта «Черный алмаз»…
Бруфт робко шагнул вперед. Руки его тряслись, плечи перекосились. Он схватил неровный слоистый камень и уронил. Ковер на полу был мягок, и груда угля не разбилась, от нее отлетел лишь продолговатый кусок.
- Уберите этого мерзавца из кабинета! - приказал генерал.
Тот удалился, сгорбившись, тоскливо подвывая.
- Все же удивительно,- негромко заметил Василий Иванович.- В точности так выли у штрека полуволки…
Весной 1983 года мне снова довелось побывать на зеленых холмах Привольного. Щедро цвели сады, сверкала и плавилась в утренней зорьке милая речка Донец. За нею по ровному левобережью зеленели луговины. Далее, на востоке и севере, темнели зубчатые контуры леса.
Как все же быстро летит время! Давно ли на скатах у этой реки, на ее крутом правом берегу, полыхали огнями ожесточенные сражения? Медленно, упорно, неотвратимо вгрызались наши воины в оборону противника. Долгие недели он готовился к обороне на этом рубеже, на каждый километр берега - тысячи метров колючих заграждений, по восемь дзотов, по пятнадцать блиндажей, и что ни шаг - то мина… Не жалея снарядов и патронов, не щадя своих вояк, фашисты бросали к укреплениям Привольного все новые подкрепления. Сражение продолжалось весь день и всю ночь, и простая солдатская песня рассказывала о его финале:
Сорок лет… Да, прошло сорок лет! А песня жива и все еще звучит в памяти. И помнится, так отчетливо помнится нечаянная встреча с тремя следопытами в Привольном.
Та встреча случилась позднее, летом 1944 года, когда фронт откатился далеко на запад, а в колхозе «Рассвет» шла уборка первого послевоенного урожая.
Емеля, Кудряшка и Костик - где же они теперь, веселые, неразлучные друзья?
Я спустился к реке, переправился лодкой на левый берег и пошел знакомой луговиной, среди густого разнотравья, узнавая мятлик и ижу сборную, полевицу и лисохвост, тимофеевку и метлицу - этот на удивление разнообразный и радостный зеленый мир…
Солнышко поднималось все выше, с юга ровно веял ветерок, и, бредя среди медленных волн травы, я вскоре понял, что нахожусь на этом просторе не один: за густыми гривами пырея и желтыми метелками лисохвоста мелькали, будто крупные соцветия, белые панамки ребят. Это школьный класс вышел на урок в раздолье луговины. Как же легко и привольно было ребятишкам на родной теплой земле, в зеленых зарослях, полных таких занятных существ - желтых гудящих пчел, торопливых мурашек, прытких кузнечиков, синих стрекоз… Все они что-то делали, о чем-то заботились, куда-то спешили. А с высоты, из-под синего купола неба, вместе с ярким сиянием солнца лилась и звенела, радуясь жизни, песенка жаворонка.
Окруженная группой девочек, словно легкокрылыми мотыльками, учительница, белокурая, с голубой косынкой на плечах, что-то рассказывала девочкам, держа перед собой стебелек травы. Я расслышал ее спокойный голос:
- …И называется овсяница луговая. Ее любят лошади, коровы, козы… Она урожайная и питательная, не боится ни зимних морозов, ни весенних похолоданий. За привязанность к низинам в народе ее называют «дочерью туманов»…
Я поздоровался, и учительница приветливо кивнула.
- Урок ботаники,- пояснила она.- Малышам открывается мир… Вон сколько на их личиках интереса.
Синие и ясные глаза, черточка меж бровей, открытый лоб и непокорные кудряшки цвета степного ковыля… Где и когда я видел эту женщину?
Мы разговорились, и она, приласкав девчурку, назвала себя:
- Анна Тимофеевна Кудряшкина… Работаю в школе в Привольном.
Неожиданно для самого себя я спросил:
- А скажите, в детстве… еще когда вам было лет девять-десять, вас не называли Кудряшкой?
Она посмотрела изумленно:
- Вам это известно? Откуда?
- Еще бы! - воскликнул я, несказанно радуясь неожиданной встрече.- Я знал и Емельку, и Костика - Ко-Ко… В ту пору, когда разыгрывалась история с «Черным алмазом», я был в Пролетарске, восстанавливал разрушенные фашистами шахты, был хорошо знаком с Михеем Степановичем Верзиным, а от Василия Ивановича Бочки многое слышал о его помощниках-следопытах…
Вечером в клубе Привольного мы встретились как старые друзья. На широкой площадке перед клубом играл духовой оркестр. Бело белели сады, и вечер был густо настоян на яблоневом цвету.
Мы сидели на веранде клуба. Внизу пламенела под луной и текла в бесконечность былинная река Донец… Женщина смотрела на дальние цепочки электрических огней и говорила в раздумье:
- Детство… Золотая пора!.. У меня оно было горше полыни. Если бы я не встретила Емельку и Костика, Василия Ивановича Бочку и Митрофана Макарыча, наверное, погибла бы несчастной бродяжкой… А теперь вы видели, сколько у меня птенчиков? Я смотрю на них и твердо знаю: для меня нет выше радости, чем эта постоянная забота - вводить их, маленьких, в большую жизнь. Пусть они всматриваются в травы, в зерна, в корни, в камни, в зори, в звезды. Главное, пусть в них растет и крепнет желание - исследовать и дарить. Кудряшка… Мне и сейчас мило это имя. Я так и не узнала своей настоящей фамилии и потому назвалась Кудряшкиной. А совсем недавно к Анке-Кудряшке приезжал солидный и строгий начальник большого угольного треста… И многие удивились, когда он выпрыгнул на ходу из машины и закричал: «Кудряшка!»
- Кто же это был?
Она улыбнулась:
- Это был Емельян Пугач, когда-то - Емелька Старшой.
- Значит, навещает?
- И довольно часто. А в тот раз мы вместе поехали в городок Сухой Колодец. Конечно же, мимо Старой криницы, в ней по-прежнему чудесная кристальная вода. И проехали через то поле, на котором Митя Ветерок так лихо укротил арапником Бешеного Ганса.
Она задумчиво смотрела на заречную равнину, словно припоминая столько раз пройденные тропинки. И продолжила о Сухом Колодце:
- Там теперь работает мощная шахта!.. Идут на-гора груды черного камня. В них огонь не призрачный - настоящий… А в городке есть улицы Иннокентия Васильева, Михея Верзина, Акима Пивня. Дедушка Назарыч заслужил эту честь, ведь это он предрек: здесь быть городу.
Я сказал Анне Кудряшкиной, что встречал в газетах имя Константина Котикова. Известный археолог, он откопал в степях Запорожья оружие, сосуды, украшения скифов - его находкам свыше четырех тысяч лет. И что слышал о добрых делах директора конезавода в Сальских степях Дмитрия Ветерка: его красавцам скакунам аплодировали на мировом аукционе…
- Мы так далеко теперь друг от друга,- сказала она.- Но Емелька любит повторять: что нам расстояния, если сердцами мы всегда вместе?..
На бескрайней равнине за синей каймой леса разом вспыхнул сверкающий рой огней. Сколько их там загорелось?.. Не счесть! Я знал, это включилась в ночной режим новая могучая электростанция, работающая на угле «Черного алмаза»…
И Анна словно бы даже удивленно смотрела на те огни.
- Гляньте-ка, вон загорелось еще одно созвездие!.. А знаете, о чем я думаю сейчас? Я думаю о том, что жизнь иногда дарит нам незабываемые мгновения. Проходят месяцы, годы, но те мгновения не стираются в памяти. Я помню день и час, когда из шахты «Сухой Колодец» на поверхность доставили первую вагонетку угля. Это был уголь из пласта «Черный алмаз»… Помню, как окружили ту вагонетку шахтеры. Сколько было поздравлений, радости, торжества! Я стояла рядом с Михеем Степановичем Верзиным и слышала, он сказал негромко, будто самому себе: «Крепкий черный камень, а внутри огонь». А потом еще тише: «И люди такие же… Антрацит!..» И взглянул на меня ласковым взглядом: «В этом, Анка, вся разгадка «Черного алмаза», в этом самая суть Донбасса».