Этот мир не для нежных

— Волнения несут в себе хаос.

— Да уж, — поддакнула Лив. — В волнениях нет ничего хорошего. Они могут привести к революции, а это — море крови и кучи жертв. И поломанных судеб.

— Волнения смешивают краски, — сказал Джонг. — Нарушают границы владений. Взбунтовавшийся цвет... Мы можем держать его границы какое-то время, но если волнение идёт от королевы, мы бессильны.

— И что? — Лив не понимала.

— Подумай, что получается, если несколько красок смешать в одну?

— Грязь? — недолго думая, выпалила Лив.

— Да. Причем та грязь, которую ничем не смоешь.

Тут Джонг словно опомнившись наконец-то посмотрел на девушку. Он заметил, что крепко сжимает её ладонь, быстро отпустил руку и покраснел. Ну, так показалось Лив, потому что сумерки уже совсем опустились на землю, заполнили собой ветер между ними, и четко отследить изменения его лица, она, конечно же, не могла. Просто показалось. Она почувствовала волнение, наполнившее Джонга, но это уже не была тревога о судьбах Ириды. В сумерках она услышала, как колотится его сердце и вдруг с удивлением подумала: «Я ему...».

— Мне очень хочется тебя защитить, — сглотнув невысказанные слова, ставшие поперек горла, произнёс парень. — И больно от мысли, что с тобой что-то может случиться. Словно ты... Словно ты — часть меня.

Джонг, кажется, был поражён своими словами не меньше, чем Лив. Она собиралась ответить что-нибудь, но тут же почувствовала приближение Маджонга. Тёмный шел незримый в темноте, и даже на расстоянии чувствовалось, что он был вне себя от бешенства. Лив выскочила из беседки и, стараясь, не столкнуться с мрачным хансангом, побежала в замок. Она и так все больше и больше боялась Маджонга, а теперь столкновение с ним казалось просто катастрофой.

Ей придётся с ним столкнуться, конечно. Только пусть это будет уже завтра. Или... когда-нибудь.

Впрочем, и на следующий день, и на последующий, девушка толком не общалась ни с одним, ни с другим. И эти дни уже не казались Лив столь безмятежными, хотя она как прежде жила принцессой на Ириде. «Этот мир не для нежных», — звучал в ней мамин голос в предутреннюю пору, и она просыпалась от него. Ничего хорошего этот голос не сулил.

Лив поднималась с половины сдвоенной, огромной кровати, на которой ночевала одна, и думала о том, что вот-вот нужно предпринимать какие-либо действия. Впрочем, сейчас начало этих действий не зависело от неё, что раздражало ещё больше. Она словно опять была закрыта некой непонятной ей волей, как в поселке лесорубов. Пусть и без ужасных монстров, и с горячей водой, которая была к её услугам круглые сутки, и кучей всяких кремов, и в красивом платье. Но как можно было наслаждаться сказкой, в которую она попала, если не было никакой возможности по своей воле выйти из заколдованного круга?

Настроение ухудшалось ещё и потому, что Джонг-Маджонг эти дни пропадал где-то с утра до вечера. Разум увещевал, что у хансангов непременно должны были быть какие-то дела, но чувство одиночества лелеяло в душе слабые ростки обиды. Обижаться было глупо, да. Но так оно и было.

Весь день Лив проводила в обществе бесшумной Нан-Сунан, которая появлялась то тут, то там, хлопоча по хозяйственным делам в замке, безмолвно, как привидение. Лив пробовала несколько раз заговорить с ней, но женщины, одновременно поджав губы, проходили мимо. Девушке казалось, что если бы они могли, то прошли бы сквозь её тело, выражая своё такое полное презрение.

К вечеру приезжали уставшие Шинга, и даже светлый Джонг был настолько вымотан, что практически не мог говорить. Он тяжело улыбался, бросал кидающейся к нему с надеждой Лив: «Все идёт по плану, но пока новостей для тебя нет», и закрывался в своей общей спальне с Маджонгом. Но явно происходило что-то не очень хорошее, и это касалось не только Лив, вернее, касалось её только в общем контексте. В воздухе поместья витало ощущение непонятной и невидимой для девушки беды.

***

Накануне трагедии Лив с удивлением слышала, как Джонг-Маджонг говорят между собой. Она стояла вечером на балконе, на котором теперь проводила основную часть своего ничем не занятого времени, мечтая и пробуя размышлять, когда услышала стремительный свист, который всегда сопровождал приближающихся найтеу. Затем свист стих. Лив разогналась, чтобы спуститься к ним вниз, но вдруг услышала голос тёмного Шинга. Она застыла, вслушиваясь в слова, которые звенели в ночной тишине.

— Нужно думать о зелени, — хрипло сказал Маджонг, — и о Монахине.

Лив напряглась сразу, потому что хансангам совсем не нужно было прибегать к голосовой речи, чтобы пообщаться друг с другом. Зачем, почему они сейчас говорят вслух?

— Но она в опасности. Государство или жизнь одного человека, неужели не ясно, в какую сторону нужно склонить чашу весов, — возразил ему Джонг.

Раздалось сердитое сопение мрачного. Наконец он произнёс:

— А не кажется ли, что эти порывы — суть желание сделать её своим хансангом? Ты бы хотел, чтобы она, а не я....

— Ты с ума сошел! — вскричал возмущённо светлый, и эти стальные нотки в голосе были настолько чужды и непривычны для него, что Лив стало ещё страшнее. — Это невозможно.

— Подумай хорошенько о том, что на самом деле ты хочешь сделать невозможное возможным. И подумай об этом без меня.

Судя по громко хлопнувшей двери, Маджонг зашел в замок вне себя от ярости. Звук его шагов гулко отдавался в тишине огромного пространства парадного коридора и затих в районе спальни. Лив осторожно выглянула во двор, чуть свесившись за каменные перила. Поникший Джонг гладил своего найтеу в свете огромных двойных звёзд, которые за полным отсутствием привычной для Лив луны освещали двор. В одном из таких пятен света и стоял печальный светлый хансанг, не двигаясь с места. Казалось, что сейчас он разбивается на множество осколков, и в эту страшную минуту никого нет рядом с ним. Растерянный и беззащитный. И хотя Лив не понимала до конца причины такой странной размолвки, она почувствовала свою вину за неё.

Глава 4. Город не видит девичьих слёз

Найтеу резко замедлил свой стремительный полет. Лив, судорожно вцепившаяся в кудлатую гриву и не поднимавшая головы весь путь, наконец-то чуть расслабилась всем вросшим, казалось, навечно в коня телом и поняла, что их трио достигло цели. Девушка осторожно приподнялась, чувствуя, что по спине разливается тепло, передаваемое ей Джонгом. Она обернулась, и через упавший на глаза капюшон попыталась посмотреть на своего спутника и на местность, куда они прибыли. Джонг подмигнул ей, он казался довольным и в хорошем расположении духа.

Лив удостоверилась, что всё идёт так, как ему положено идти, выпрямилась окончательно, и оглянулась по сторонам. Капюшон сползал на глаза, а «доспехи» делали её очень неуклюжей. Это была мягкая, но тяжёлая походная одежда, которую напялил на неё светлый хансанг, напихав ещё каких-то тряпок между телом и явно большим ей обмундированием. Лив ворочалась в них, как полусонный медведь в берлоге в самый разгар зимней спячки. Приходилось мириться с этим неудобством, чтобы хоть издалека, силуэтом напоминать Маджонга. Сейчас Оливия изображала одного из хансангов, и это была единственная возможность выбраться из замка, чтобы встретиться с Саввой.

Вчера Джонг ворвался в комнату как вихрь, даже не постучав для приличия, схватил её, закружил, прокричал нараспев:

— Есть! Кое-кто напал на след твоёго воробья. Его видели, видели в городе!

Лив задохнулась от бешеного кружения и неожиданности, попыталась что-то спросить, но лишь хватала ртом ставший тесным воздух. Хансанг понял, что переборщил с выражением радости, отпустил Лив, немного смутившись. Она, с трудом переведя дух, прохрипела:

— Где?

— В городе. Совершенно одинокий воробей, он наделал шуму и шороху! Его пытались поймать, но птица оказалась на редкость шустрой! Упорхнул даже от королевских птицеловов твой Савва.