Страница 13 из 15
И не было того, с бледным лицом, в черном костюме, замаскировавшего нож под зонтик.
Все это – бред и только, сумасшествие, самое настоящее сумасшествие. И если она и дальше будет продолжать в том же роде, свихнется окончательно.
Нужно взять себя в руки и успокоиться. Нужно пережить эту ночь, одну только эту ночь. А завтра попросить Ирину пожить пока с ней. А сейчас успокоиться.
Да все же нормально. Вот сколько сидит, а дверь даже не шелохнулась.
Ну? Посидела, убедилась, что все нормально? Можно и ложиться. Если не спать по ночам, то и три недели пойдут медленнее, на целые ночи увеличатся, на двадцать одну ночь.
Аня легла, так, как сидела, завернувшись в одеяло и поджав под себя ноги. Успокоиться она до конца не успокоилась, но все же ей кое-как удалось уснуть.
Да, вероятно, Аня все же заснула, иначе каким бы образом она оказалась на балу у императрицы в начале восемнадцатого века?
Играла музыка, странная, какая-то невыраженная, серая мелодия, полностью лишенная ритма. Бледный, призрачный свет струился откуда-то сверху, из неясного источника. Народу в зале было много, но почему-то пока никто не танцевал. А впрочем, можно ли танцевать под такую невыраженную, без ритма музыку? Все как будто чего-то ждали: то ли изменения в музыкальной программе, то ли появления какого-то важного лица, без которого начать бал невозможно.
Аня вдруг заметила, что стоит посреди зала, на самом виду, и ужасно смутилась. Не в ее интересах привлекать всеобщее внимание: она и одета не так, и вести себя соответствующим образом не умеет. Забиться бы в какой-нибудь укромный уголок. Да хотя бы вон в тот, под аэропортовской лестницей, где когда-то они сидели с Кириллом.
Нет, там уже занято, расположилась компания в черных траурных одеждах, еще более неуместных, чем ее наряд. Эти тоже, видно, решили стушеваться и не привлекать к себе внимания.
Но куда же ей все-таки спрятаться? Сейчас ее заметят, и что тогда? Прогонят за несоблюдение дворцового этикета или выставят на посмешище?
– Вы оказали мне великую честь своим посещением, – раздался вдруг голос над ее ухом.
Аня вздрогнула и обернулась.
Императрица Анна смотрела на нее и ласково улыбалась.
Ну вот, добилась, привлекла внимание, да еще самой опасной для нее особы. Как вести себя с ней? Нужно что-то ответить, но как, какими словами?
– Я пригласила вас, – продолжала императрица, не дождавшись ответа, – для того, чтобы вы свершили суд над отступниками. Теперь их судьба всецело в ваших руках. Вон сидят они на скамье подсудимых. – Анна кивнула в сторону траурной компании. – Вглядитесь внимательно в их лица. – Аня попыталась вглядеться, но ничего разобрать не смогла: только смутные серо-розовые овалы. Видимо, что-то случилось со зрением, или во всем виноват бледный, призрачный свет? – Это семейство Семеновых. – Императрица сделала многозначительную паузу, а затем заговорила опять: – Их дочь совершила страшное преступление. Вина ее велика, и искупить ее невозможно. Не только передо мной, но и перед всей Российской империей. Я приказала ее казнить. А судьбу ее родственников должны решить вы.
– Так это вы убили Наташечку?
– Не убила. – Анна высокомерно подняла подбородок. – Приказала казнить. Тело ее вы увидите позже. В наказание за ее злодейство я не стала предавать его земле.
– Но в чем же состоит ее вина?
– Как? Разве вы не знаете?
– Нет. – Аня пожала плечами.
– Наташечка Семенова – великая художница. Вы и этого не знали?
– Не знала.
– Странно. Оценив ее дар, я отправила Семенову в Италию, совершенствовать мастерство. И чем же она мне отплатила? На площади перед собором Святого Петра она станцевала французский танец буррэ, причем не придворный, а народный, в размере три восьмых. И с тех пор никто в мире больше не признает в ней художницу, ее провозгласили великой танцовщицей. А мне не требуются танцовщики, мне нужны художники. Как только она вернулась из Италии, я велела ее казнить. Вот не знаю теперь, казнить ли и остальных Семеновых. Я в большом затруднении, разрешить которое в состоянии только вы, моя тезка и соотечественница.
– Простите, Анна Ивановна, но я не вправе решать такие вопросы. У меня и юридического образования нет, только художественный лицей.
– Художественный лицей? – Императрица оживилась. – Что же вы сразу не сказали? Но ведь это же просто замечательно! Вы и замените отступницу Наташечку, вы займете ее место. Хорошо, судьбу Семеновых можете не решать, на роль судьи я найду другого человека. В судьях недостатка нет, это с художниками проблема. А в знак признательности и как первый аванс за будущую работу я приглашаю вас, моя тезка Анна, на танец. Маэстро, громче музыку!
Невыраженная, без ритма музыка зазвучала оглушительно громко. Императрица обняла Аню за талию и закружила в унылом, без ритма танце.
– Нет! – Аня оттолкнула Анну Ивановну. – Я никогда не буду у вас работать. Вы убийца, убийца, убийца! Вы убили Наташечку.
– Я велела…
– Нет, убили, убили. Покажите мне ее тело!
– К чему торопиться? Успеется.
– Нет, не успеется. Я должна ее видеть!
– Ну что ж. – Анна махнула рукой.
Музыка смолкла, приглашенных на бал заволокла дымка, и они растаяли в воздухе, словно призраки. Зал уменьшился в размерах…
Да нет, это же не зал, это их гостиная. Странно, ведь только начало восемнадцатого века, тридцать первый год восемнадцатого, дом их еще не успели построить, откуда же взялась гостиная? И куда подевалась императрица?
А может, и не было ничего, все это ей только померещилось? Как старуха, как ночной визитер-убийца?
Но свет, бледный, призрачный свет струится. Откуда он струится?
Оттуда, из того угла, за креслом, повернутым к ней спинкой.
Так вот куда спряталась Наташечка. Конечно, это она сидит в кресле, великая преступница, великая художница и истинная хозяйка квартиры, наказанная императрицей. Вот она слегка шевельнулась, меняя позу, видно, устав сидеть в одном положении.
Аня подошла совсем близко и заглянула за спинку. Девушка в шелковом платье, когда-то белом, а теперь сплошь покрытом бурыми пятнами, полулежала в кресле, низко свесив голову. Светлые кудрявые волосы закрывали ее лицо. Из груди торчала, как рукоятка ножа, ручка черного зонтика. На полу, у ног девушки, горела свеча.
Аня протянула руку, чтобы отвести волосы, увидеть лицо и проверить, так ли она похожа на нее, как уверяла старуха. Но лица не оказалось, и… и ничего не оказалось – рука свободно, не встречая препятствий, прошла сквозь голову Наташечки.
Да она просто призрак! Ее нет. Нет лица, нет тела, и ее окровавленного шелкового платья тоже нет. Она просто призрак, как те, что здесь танцевали, как и императрица Анна, как старуха, как тот, в черном костюме и с зонтиком вместо ножа. Их не нужно бояться.
Нужно просто протянуть руку и убедиться, что их нет, каждого в отдельности и всех вместе, нужно просто выкрикнуть как заклинание что-нибудь вроде «Призрак, сгинь!», нужно просто проснуться.
Последнее выполнить труднее всего, но сейчас это самое важное. Проснуться, поднатужиться и выскочить из сна, как из омута. Проснуться, сосредоточиться, напрячь все свои силы и… Вот так выпрямиться, опереться руками о спинку кресла, на котором покоится призрак, – и проснуться.
Но спинка ускользает, и пол ускользает, и выпрямиться невозможно, и значит…
Да нет же, вот она и проснулась.
Аня лежала в той же неудобной позе, в которой заснула, завернутая в одеяло, с неловко поджатыми ногами, словно сидела лежа. В комнате было довольно светло – бра она не выключила. А за окном все еще продолжалась ночь.
Аня посмотрела на будильник, стоящий рядом, на тумбочке, – половина третьего, до утра еще далеко. Надо бы постараться снова заснуть.
Но теперь заснуть будет сложно и… И лучше уж совсем не засыпать, а то опять приснится такой вот кошмар.