Страница 10 из 62
- Знаю, - сказал я, и в тот же самый миг хлопчик навернулся и съехал несколько метров вниз по Андреевскому Спуску, то хохоча, то разбрасываясь матами. Кто-то из его компании снимал его на мобильный телефон. Вспышка работала что твой стробоскоп.
Я добрался до металлического барьера лестницы, прикоснулся к нему, и мне показалось, что пальцы сейчас примерзнут. Карабкаясь по обледеневшим ступеням, я ежеминутно поглядывал вверх, на собор, и немного думал о его покровителе, том самом святом Андрее, апостоле, ставшем небесным покровителем славян.
Да нет, славян он, наверняка, так никогда и не встретил, он крутился только среди скифов на северном побережье, но славянам этого должно было хватить, чтобы выбрать его своим покровителем. Тем бедным славянам, так желающим быть замеченными главным направлением истории, к которому они приклеились, вот и нужно было хвататься за всякую тень, за всякое прикосновение деяний. Тех больших, самых важных, европейских. Ведь у них собственной истории не было. Такова судьба провинции, отбросившей все свое, и изо всех сил прижимающейся к метрополии. А помимо повествования метрополии имеется некая бесформенная, праславянская, дрожащая масса, которая даже непонятно где размещалась.
- А видишь, Бог – он все-таки есть, - кричали где-то внизу знакомые пьяненького хлопчика, который пытался подняться на ноги, что на этом льду и в его состоянии было делом нелегким. Сапоги у него все время разъезжались, парень ежесекундно ругался. Никто ему не помогал, все гоготали. Вспышки прекратились, похоже, мобилки были переключены в режим видеосъемки. А я, шажок за шажком, карабкался наверх, и когда вошел на платформу, на которой стоял собор, и подошел к ограде – у меня перехватило дыхание.
Я увидел космос, космос весь в звездах, собранных в галактики, между которыми медленно и величественно перемещался космический корабль. Только спустя какое-то время до меня дошло, что это обычный, нормальный корабль[30]. Речной, но приличных размеров. Только я никак не мог понять, почему он плывет по небу.
- Это же Днепр, - произнес я наконец вслух. – О Боже… - вырвалось у меня.
Кто-то когда-то написал, что даже если мы и увидим пришельцев собственными глазами, это совсем не означает, что мы их заметим. Мозг, привыкший к тому, что ему известно, неохотно запускает вовнутрь чужие для него образы. Когда-то подобное было со мной в Казбеги на Кавказе. Когда я вышел ночью на террасу домика, в котором снял комнату, и глянул прямо перед собой, я удивленно выяснил, что ночь очень облачная: не видно ни звезд, ни очертаний гор на их фоне. Только потом я сориентировался, что мой отравленный польскостью разум заставляет меня глядеть приблизительно на высоту Татр. Когда я поднял голову повыше, гораздо выше, там увидел оскаленный горный гребень и звезды над ним, и понял, что погода превосходная. И не мог перестать глядеть.
Когда я стоял там, на террасе Андреевского собора, все встало на свои места тоже через какое-то время. Мой мозг, привыкший к масштабам Вислы, не усвоил могущества и мускулистости Днепра. Галактики оказались огнями районов по обоим берегам, а космическая пустота между ними – широкой, что твое озеро, рекой. Я стоял, превратившись в столб, а мой мозг перемалывал все это, перемалывал, и только тогда я сориентировался, что начинаю поддаваться той знаменитой иллюзии, которая дарит успокаивающее на миг чувство, что – возможно – Бог все-таки существует. Что – быть может – все установлено как-то не так, как мы, разочарованно, предполагаем. И что – быть может – мы и сами обладаем каким-то смыслом, целью и значением. И что, даже если и не существует, хорошо было бы его хоть на секундочку представить. Но когда мозг перемолол то, что он видел, чувство – как всегда – улетучилось, а неземная картинка разложилась на составляющие элементы.
Сойти по этим обледеневшим ступеням было гораздо труднее, чем подняться. Двумя руками держась за покрытую льдом оградку, дробя шажок за шажком, я чувствовал себя совершеннейшим дебилом. Словно долбаный император Максимилиан из старинного австрийского букваря, который, как описывал это Гашек, "влез на скалу, а слезть с нее не мог". Я поднял голову и увидел психа, стоящего у подножия лестницы и пялящегося на меня с дурацкой улыбочкой, со своими глазами, словно лампы дневного света.
Спуск вниз занял какое-то время, так что у постороннего наблюдателя была бы масса радости, видя сценку, когда к стоящему внизу лестницы типу с ласковой, швейковской улыбочкой психа спускается нервно, но потихонечку, какой-то нахмуренный мужик с рюкзаком, бросающий на психа бешеные взгляды. У наблюдателя было бы больше радости, когда бы он увидел, как нервно дробящий ногами "турист" в конце концов хлопается на спину и съезжает по ступеням чуть ли не под ноги сумасшедшего.
Я поднялся, стряхнул снег с задницы, все под надзором трупно, но ласково светящихся глаз, и, слегка подхрамывая, подошел к психу.
- Ну, и какого приебались, - спросил я. – Бабки нужны? Так нужно было раньше спросить, я сразу бы ответил, что нет. Какого ляда лазите за мной уже больше часа, а?
- Какого, какого, - пожал плечами сумасшедший, который даже немного обиделся. – А вот просто так.
И он направился вниз по Андриевському Узвозови, осторожно высматривая, куда поставить ногу.
Граница
Польско-украинская граница между Львовом и Перемышлем идет практически прямо, совсем как под линейку. Перед войной этнические отношения по нынешней польской стороне не сильно отличались от тех, что были по украинской. Русины и тут, и там – в основном, по селам; по городам – в основном, поляки и евреи. Государственная граница словно нож пересекла территории, этнически перемешанные похожим образом. Во многих местах то к востоку от нынешней границы находились крупные скопления поляков, то к западу – русинов.
Впоследствии за дело взялись силы, которые загнали отдельные этнические сообщества на свои стороны. И происходило все это, прибавим, в дымке резни, какой эти земли не видели со времен татарских наездов.
И украинцы, и поляки к этой линии привыкли. Только и в одних, и в других пробуждаются ностальгические сентименты. Украинцы плачутся по "Закерзонью", то есть землями, расположенными к западу от линии Керзона, которая – в сильном сокращении – определяет границу между двумя странами. Одни плачут по утраченной предками малой родине, другие – по историческому наследию, потому что именно в "Закерзонье" располагались Грады Червенские[31], туда достигала власть галицких князей, даже у самого русского короля Даниила[32] местопребывание было в закерзонском Хелме.
А в Польше – понятное дело. Исторические порталы подробно расписывают то, что бы могло быть. Как можно было бы оставить при Польше хоть немножко, хотя бы Львов, хотя бы бориславские нефтяные месторождения. Эту линию делят, словно волос, на четыре части, на варианты, на линию Керзона А, которую должны были поддерживать недоброжелательные к полякам британцы, и линию Керзона В, которую поддерживали доброжелательно относящиеся к полякам французы, и даже C, D, E и F. Делаются выводы, что линия Керзона на самом деле – это никакая не линия, а только лишь фальшивка, проведенная сотрудником британского МИД, Льюисом Бернштайном-Намеровским, родившимся в Польше в полонизированном и ставшем светским еврейском семействе: в тот самый момент, когда решалась проблема формы границы, Намеровский должен был прокрасться ночью к картам и подделать линию Керзона, одним росчерком карандаша отбирая у Польши Львов. Тем самым подпитывая польские слухи о еврейском заговоре, угрожающем Жечипосполитой.
30
Речная навигация, зимой, по льду?... Пан Щерек, это что, ненаучная фантастика?
31
Червенские города — в русских летописях (в "Слове о полку Игоревом" – "грады Червенские") название группы городов в верхнем течении Западного Буга и верховьях реки Стырь. Название происходит от города Червен.
Впервые упоминаются в 981 году, когда Владимир I Святославич отвоевал их у поляков. В 1018 году Святополк возвратил их Болеславу I в благодарность за помощь в захвате власти в Киеве, однако в 1031 году поляки вернули их в обмен за помощь в завоевании Мазовии. В период феодальной раздробленности входили в состав Волынского и Галицко-Волынского княжества, в XIV веке их вновь захватила Польша. Область Червенских городов была впоследствии известна как Червонная Русь. Сегодня эти города находятся на территории Польши, Украины и Белоруссии.
Включали в себя Червен, Волынь, Холм, Белз, Броды, Сутейск, Комов, Ярославль, Угровеск, Щекарев, Столпье, Всеволож, Плеснеск, Верещин, Берестье, Каменец, Васильков, Дорогичин, Володаву, Мельник, Брынеск, Перемышль, Ряшев, Грубешев, Любачев, Санок, Переворск и другие.
В научной литературе проблема локализации Червена (а тем самым и других червенских городов) была предметом многих гипотез: над Днестром — Червоногород, возле Холма/Хелма (Чернеев — Чернеюв (польск.)), и окончательно по результатам археологических исследований, которые проводились в 1950—1960-х годах, Червен локализуется на территории Польши близ современного села Чермно. - Википедия
32
Дании́л Рома́нович (др. русск. Данилъ Романовичь, укр. Данило Галицький, лат. Daniel Ruthenorum Rex) (1201, по др. данным 1204 — 1264) — князь Галицкий в 1205—1206, 1211—1212, 1229—1231, 1233—1235 и 1238—1264 годах, князь волынский в 1215—1229, 1231—1233 и 1235—1238 годах, великий князь киевский (1240), король Руси с 1254 года, политический деятель, дипломат и полководец, сын Романа Мстиславича (из старшей ветви Мономаховичей). В 1245 году в Ярославском сражении войска Даниила разгромили полки венгерских и польских феодалов, галицких бояр, что завершило его 40-летнюю борьбу за отцовское наследство. Даниил Галицкий вмешался в войну за австрийский герцогский престол и в начале 1250-х годов добился признания прав на него для своего сына Романа. Рассчитывая на западных союзников в противостоянии с Ордой, согласился принять от Папы Римского в 1253 году королевский титул. Время княжения Даниила было периодом наибольшего экономического и культурного подъёма и политического усиления Галицко-Волынской Руси. - Википедия