Страница 19 из 28
Курсанты задавали множество вопросов, на которые фронтовики отвечали обстоятельно, стараясь полней удовлетворить любопытство будущих летчиков. Муса слушал внимательно, временами записывая кое-что в тетрадку. Ведь скоро, очень скоро и ему на фронт, и эти записи могут пригодиться уже в первых боевых вылетах, в возможных столкновениях с сильным противником!
В начале 1942 года в школу приехала комиссия с фронта, отобрала несколько курсантов, еще не окончивших срока обучения, и забрала с собой. Как ни хотелось Мусе Гарееву попасть в их число, из этого ничего не вышло; молчаливый, необщительный от природы, он еще больше замкнулся в себе после этого случая.
Но жизнь шла своим чередом. Тяжелые оборонительные бои сменялись на фронте блестящими наступательными операциями. Уже гремела по всему миру слава непобедимого Сталинграда, где в разрушенном городе, превращенном в груды развалин, насмерть стояли батальоны, полки и дивизии, не давая гитлеровцам продвинуться к Волге.
В эти дни среди курсантов шли разговоры о новом советском самолете, появившемся на фронтах. Это был штурмовик ИЛ-2, двухместный бронированный самолет, вооруженный пушками, реактивными снарядами и бомбами. Он летал на небольших высотах, штурмуя вражеские укрепления, колонны машин и танков, аэродромы, пехоту. Эту летающую крепость гитлеровцы прозвали «черной смертью».
«Вот бы полетать на таком!» — мечтал Муса Гареев.
За три месяца до выпуска в жизни будущего летчика случилось важное событие, определившее его дальнейшую судьбу. Следуя с одного из тыловых авиационных заводов, на аэродроме школы приземлилось звено штурмовиков. Курсантов повели на поле, где стояли черные, немного угловатые машины. Вместе с товарищами Гареев облазил их вдоль и поперек. Кабина летчика была бронирована почти со всех сторон, особенно сзади, откуда обычно заходили для атаки вражеские истребители. Сзади, в фюзеляже, находилось место воздушного стрелка. На турелях были установлены «шкасы» — скорострельные пулеметы. В комплект стрелка входили и ручные гранаты-лимонки на маленьких парашютиках, которые он мог сбрасывать, в случае если истребитель противника подойдет сзади слишком близко. Летчики сообщили курсантам тактико-технические данные самолета — его скорость, потолок, возможность маневрирования. Подвижная сильная машина могла на бреющем полете подкрадываться к вражеским позициям и внезапно, словно тень, обрушиваться на них. Благодаря такому мощному вооружению, штурмовику нестрашна была лобовая атака любого истребителя. Впрочем, на это гитлеровцы отваживались редко, предпочитая зайти в хвост и атаковать под углом снизу, куда не мог достать огнем пулемета воздушный стрелок.
Да, это была великолепная машина! И поэтому, когда в школе стали отбирать курсантов для переучивания на ИЛ-2, Муса был в числе первых, изъявивших желание. Курсантов направили в лагерь под Пензой, где они пробыли около трех месяцев. Наконец в декабре 1942 года состоялся выпуск. Летчик Муса Гайсинович Гареев был направлен в штурмовой авиационный полк.
Гареев прибыл на Волгу в то время, когда там уже все шло к концу. Полк участвовал в штурмовке окруженной группировки армии Паулюса, и молодому летчику пришлось сделать лишь несколько боевых вылетов, явившихся первой настоящей боевой школой. Когда Муса прибыл на фронт, ему, конечно, хотелось сразу же летать на боевые задания, громить врага. А вместо этого его поначалу заставили упорно тренироваться, решать тактические летучки, привыкать к плотному строю, необходимому для успешного отражения атак вражеских истребителей, учиться осуществлять противозенитные маневры. Потом-то он понял, как было это важно. И благодарность сохранилась в его сердце к командиру эскадрильи капитану Буданову — строгому, но справедливому человеку. Молодых летчиков он учил терпеливо и настойчиво, хорошо учил!
И все же в первом боевом вылете Гарееву многое было трудно и непонятно. Трудно было ориентироваться, понимать без слов маневры ведущего, боязно прижиматься почти вплотную — а вдруг столкнешься?
Однажды, когда эскадрилья летала штурмовать танковую колонну под Котельниково, одному из экипажей удалось даже сбить вражеский истребитель. Но все-таки плотный строй был нарушен, штурмовики, как говорится, «разбрелись». После полета Буданов собрал летный состав, отметил слаженные действия экипажей, похвалил стрелков за меткий огонь, но в заключение сказал:
— Не думайте, что у нас нет недостатков. Строй при атаке истребителей нужно держать еще плотнее, внимательнее следить за маневрами ведущего. А стрелкам, хоть они и отличились сегодня, следует поэкономнее расходовать боеприпасы. Сбили самолет — хорошо. Но стрелять старайтесь короткими и меткими очередями.
Подумайте, что могло произойти, если бы вы расстреляли боеприпасы раньше времени, а вражеские истребители атаковали бы еще раз?
Гареев невольно покраснел. У него не осталось после вылета ни одного патрона. Но выводы для себя сделал.
Так каждый вылет, каждый день пребывания на фронте постепенно обогащал Гареева новыми знаниями, опытом, учил боевому мастерству… И когда в марте 1943 года он был направлен вместе с Будановым и еще несколькими летчиками в другой полк, под Котельниково, Гареев зарекомендовал себя как опытный летчик, отличающийся хладнокровием и выдержкой в бою.
В гвардейском штурмовом авиационном полку (звание гвардейского он получил за бои на Волге), куда теперь он был направлен, Мусе Гарееву довелось служить до конца войны. Здесь же судьба столкнула его с сержантом Александром Ивановичем Кирьяновым. Кирьянов, 22-летний кряжистый, среднего роста паренек, со строгим взглядом темно-карих глаз, стал бессменным воздушным стрелком Гареева. Как это произошло, пусть расскажет об этом Кирьянов.
3. На Миусе
(первый рассказ Александра Кирьянова)
Думаю, читатели не будут в претензии, если я сообщу о себе самые краткие сведения. Заранее оговорюсь: в биографии моей нет ничего выдающегося, и это, может быть, послужит оправданием того, что я займу несколько строк, чтобы объяснить, как я попал в Котельниково и встретился с Мусой Гайсиновичем Гареевым — человеком замечательным во многих отношениях, сыгравшим в моей жизни немалую роль.
Родился я в 1920 году, на Урале. После семилетки закончил педагогическое училище и был направлен на работу в Сибирь, в город Тобольск, Тюменской области. Преподавал в семилетке русский язык и литературу.
В октябре 1940 года меня призвали в армию. Попал в школу младших авиаспециалистов и успешно закончил ее по специальности мастера авиавооружения. После школы служил на Дальнем Востоке. Это было уже в 1941 году.
Прянула война, и мне, как и каждому советскому гражданину, патриоту своей Родины, не терпелось попасть на фронт. Но отправиться на фронт мастером авиавооружения мне, естественно, не хотелось. Нелегко, но добился-таки я, чтобы меня переобучили на воздушного стрелка. Получил я не ахти какую, конечно, теорию и практику воздушной стрельбы и был назначен в гвардейский штурмовой авиационный полк в Котельниково. К концу марта благополучно туда прибыл.
Получилось так, что в первый же боевой вылет меня взял командир эскадрильи. Не знаю, за какие достоинства. Вероятно так, случайно. Второй вылет — тоже. Получалось у нас все гладко, но я отнюдь не видел в этом своей заслуги. Прикрывал своего летчика с хвоста, как мог, старался не зевать. Ну, а большего ничего не могу сказать. Но, видать, приглянулся ему чем-то, потому что сделал с ним пять вылетов, то есть летал до тех пор, пока моего комэска не перевели, а на его место пришел капитан Буданов. Он прибыл с несколькими летчиками, и этот день остался памятным для меня потому, что после полудня вызвал меня к себе в штабную палатку адъютант эскадрильи старший лейтенант Карташов (мы располагались в лесополосе, в палатках) и сказал:
— Вот, Кирьянов, познакомьтесь с вашим новым летчиком.
Гляжу, стоит младший лейтенант, роста чуть повыше моего (а у меня всего-то 160), в поношенном хлопчатобумажном обмундировании, лицо круглое, глаза чуть-чуть, самую капельку раскосые, скулы немного выдаются. Фамилия Гареев — ну, думаю, значит, судьба моя теперь, видать, в этом Гарееве.