Страница 7 из 95
- Что ж, - говорю, - готовьте водолазный баркас и костюм и скафандр где-нибудь новый достаньте, чтобы все исправно было, потому что умирать мне не-: охота на дне морском, а матроса вашего я вам достану.
Мало у меня было охоты туда лезть, ну да они о моих желаниях не спрашивали. Быстро баркас снарядили, все будто из-под земли достали, и поехали мы с тем же поручиком к крейсеру, где матроса надо было искать. Остановились. Погода хорошая, зюйд-вест под вечер затихает, город лежит передо мной, словно вымерший, такая тишина вокруг.
На баркасе двое матросов с «Галифакса», ни черта по нашему не понимают, но, видно, водолазное дело знают: около скафандра и насосов орудуют хорошо. Только что-то замечаю я - настроение у них неважное. Молчат, мрачные, и не улыбнутся друг другу.
- Ну, говорю, держитесь, хлопцы. Берегите нервы и не волнуйтесь. Достанем сейчас со дна морского вашего браточка.
Молчат, ни слова. Только поручик на меня прикрикнул, чтобы я не очень болтал. Ну, я и замолчал.
Снарядили меня к спуску, все чин чином, и пошел и вниз.
Там глубоко, опускаюсь себе понемногу, а течение меня все относит в сторону; знаешь, там, у Графского мола, подводное течение, где родники. Где же тут матроса искать, если сто занесло, наверное, кто знает куда.
И вот становлюсь на дно, озираюсь, и даже похолодел весь; стоит около меня женщина, к ногам ее тяжелые камни привязаны, глаза навыкате, волосы распущены, а руки вверх подняты. Качает ее течение и, кажется, что жива она и идет за мной.
Матвей Петрович вздохнул и замолчал на минуту.
Огринчук тоже молчал.
- Посмотрел я на нее: рот раскрыт, зубы оскалены, словно смеется. Обошел стороной, вижу, их тут целая толпа. Все страшные, распухшие, качаются в воде, к колосникам привязанные. Мужчины, женщины, дети. Чудится, собрались они здесь на собрание какое-то. Руки у всех вверх подняты, будто проклятия они на белый свет посылают. Это их всех контрразведчики с баржи, чтобы пуль не тратить, просто в воду побросали. И так меня за сердце взяло. Ну, думаю, ироды, увидите вы своего матросика. Мало, должно быть, над живым поиздевались, так еще и мертвый вам понадобился. Отошел я подальше от мертвецов, а течение их качает, и кажется мне, что идут они за мной. В воде холодно, а меня еще и от ужаса мороз по коже пробирает, скорей бы убежать отсюда. Схватил я женщину, ту, которая первая мне на глаза попалась, привязал канатом: тащите, начальники, своего морячка. И потащили ее наверх, только след пенный по воде пошел.
- Ну и отправили меня в тот же вечер на баржу. Наверное, здорово господин поручик испугался, когда женщина эта мертвая ему из воды улыбнулась. Хотел пристрелить меня, а потом решил: пусть с баржи утопят.
Приятели посидели еще немного, поговорили о других делах, потом, когда завечерело, старик поднялся, пожал приятелю руку и пошел домой.
Не успел он отойти шагов двадцать-тридцать, как ему повстречался высокий человек в сером костюме с непокрытой головой. Он шел, внимательно разглядывая номера на домах маленькой улицы, кого-то разыскивая… Ясно - приезжий! Местный житель не будет искать так неуверенно.
Поравнявшись с человеком, Кравченко посмотрел ему в лицо. Ну, конечно, чужой.
Однако через минуту ему начало казаться, что где-то когда-то он видел этого, в сером костюме. Но где и когда? Хоть убей, старик не мог вспомнить. Ему даже показалось, что неизвестный его тоже узнал. Да нет, это, наверное, именно показалось. Старик пошел своей дорогой.
И все же неясное воспоминание не переставало его мучить. Где он этого человека видел? Вдруг вспомнил: если бы у человека была борода, большая, густая борода, было бы ясно! на кого он похож. Потому что фигура, походка; посадка головы…
Между тем незнакомец подошел к дому, где еще сидел приятель Кравченко, и спросил, не здесь ли проживает водолаз Огринчук Степан Тимофеевич. Тот сказал, что он и есть Огринчук. Неизвестный попросил разрешения зайти и поговорить о деле.
Огринчук пригласил его в дом, провел в небольшую, чисто убранную комнату, предложил сесть, поставил на стол бутылку вина, две рюмки и сел, ожидая, когда гость окажет что его привело сюда. А гость вытащил из кармана маленький- синий незапечатанный конверт, минуту подержал его в руке, словно колеблясь, потом передал Степану Тимофеевичу.
Огринчук взял конверт, положил перед собой, долго копался в боковом кармане,, вытащил оттуда очки в железной оправе, нацепил их на мясистый нос и только тогда достал письмо.
Это было письмо от одного случайного знакомого, с которым Огринчук некоторое время работал в Ленинградском Эпроне. Сейчас он рекомендовал Степану Тимофеевичу своего приятеля Петра Андреевича Глобу и просил всячески помочь ему в одном важном, ответственном деле:
- Ну, выкладывайте, что вам нужно, чем помочь,- грубовато, но добродушно сказал Огринчук и не спеша налил в стаканы вина.
Петр Андреевич начал говорить. Он говорил длинными и путаными фразами, понять которые, в конце концов, было не так-то легко. Разговор вертелся вокруг каких-то потопленных суден, водолазной работы, доставания с этих суден металлических частей.
Водолаз, слушал, но мало что понимал. Разговор не клеился. Говорин один Глоба, Огринчук лишь поддакивал, изредка глотая терпковатое вино, и рассматривал гостя все внимательней.
Глоба все толковал о каких-то затонувших яхтах, вспомнил для чего-то «Черного принца», лежащего глубоко на: дне, около входа в Балаклавскую бухту, но что ему нужно - Степан Тимофеевич понять никак не мог. И когда надоело слушать длинные, чрезвычайно плавные и округленные фразы, где все слова были подобраны, именно так, чтобы никто не мог понять главной мысли, Степан Тимофеевич допил свою рюмку, вытер рукой усы и сказал:
- Все то, о чем вы говорите, я знаю уже лет двадцать. Вы мне скажите, чем я вам могу помочь, только так, чтобы я понял.
Глоба вдруг умолк, словно не ожидал услышать такие резкие слова. Потом откинулся на спинку стула и рассмеялся. Внезапно оборвал смех и снова наклонился к столу, внимательно вглядываясь в лицо водолаза.
- Мне надо, Степан Тимофеевич, сказал он, - чтобы вы помогли достать одну вещь с яхты «Галатея». Вещь эта совсем маленькая, но за деньгами дело не станет. Эта вещь дорога мне, как память о моей матери. Когда белые бежали отсюда, она была на яхте. Я надеюсь, вы поможете мне это сделать.
Степан Тимофеевич смотрел в окно, потирая рукой щеку и с удовольствием ощущая легкие уколы побритой вчера бороды.
- Да… - сказал он, подумав. - Дело это нетрудное, только очень давно я уже под поду не хожу. Да и снасть всю вам в нашем городе не достать. А о деньгах, - так это пустое. Нам и своих хватает.
И вдруг оживившись, он оторвал взгляд от окна и посмотрел на Глобу весело и насмешливо.
- А вы обратитесь в Эпрон.
- Мне не хотелось бы иметь дело с Эпроном, - резко ответил Петр Андреевич, и лицо его стало неподвижным.
- Что, наверное, мамашину вещицу не всем видеть можно? - засмеялся водолаз, показывая Глобе большие желтоватые ровные зубы.
- Нет, почему же, можно,- улыбнулся Глоба.- А винцо, Степан Тимофеевич, у вас знаменитое.
Он начал распространяться о вине, о погоде, о всяких мелочах, какие только приходили в голову, старательно избегая разговора о материной памятке.
Водолаз смотрел на него, улыбаясь, и не мешал болтать. Степан Тимофеевич видел на своем веку немало людей и умел в них разбираться. Он хорошо заметил, как Глоба обходит предыдущий разговор, и гость ему не понравился. Чем именно не понравился Огринчуку этот высокий приятный человек - пока было непонятно.
И когда, поговорив еще с полчаса, Глоба выпил последнюю рюмку вина и, распрощавшись с хозяином, исчез за дверью в густой темноте южной ночи, Огринчук еще долго сидел у стола и все думал, что же это за человек побывал у него и что этому человеку, собственно, надо.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
- Девчонки всегда спешат с выводами, - веско сказал Гриша Глузберг.