Страница 58 из 66
Корлис был в смятении.
— Не говорите так, — сказал он быстро. — Я все сделаю для вас.
— Поздно… Я все равно должна была умереть.
— Лед! Кровь! Коагулятор! — закричал Корлис. — Будем делать операцию, Мио!
— Бесполезно, — качнула головой Инта. — Я не выдержу.
Из уголка ее полуприкрытого глаза скатилась слеза.
Запас консервированной крови таял. С отчаянием следил Корлис за тем, как падает ее уровень. Казалось, влитая кровь тотчас покидает внезапно исхудавшее тело Инты.
«Все. Больше ничего нельзя сделать. Остается последнее средство. Не поможет, умру вместе с ней!» — подумал Корлис.
А вслух сказал:
— Переливайте мою кровь, Мио. И не смейте отсоединять до конца. Вы поняли?
До конца!
Он впервые признался себе, что любит эту женщину, которая никогда больше не встанет с пропитанной кровью постели. Любит светло и безнадежно. И жить без нее будет незачем.
— Хочу проститься с Кеем, — шепнула Инта. … Тревожный импульс потряс сознание Кея. И вместе с ним в мозг ворвался образ Инты. Как можно было забыть о ней, оставить без поддержки в такое время!
Кей хотел сорвать шлем с датчиками, но руки не слушались. Обычно возвращение из «призрачного» состояния занимало около часа. Это было потерянное время, но с ним приходилось мириться. Сейчас же он не имел права мешкать. С Интой произошла беда!
И Кей метнул свое силовое поле туда, к Инте.
Она еще жила, кровь Корлиса поддерживала ее силы. Но глазами Эрта он увидел, что спасти Инту невозможно.
— Сарп, Угр, Горн! Да придумайте же что-нибудь! — воззвал Кей к коллективному мозгу и ответил себе: — Мы можем лишь сохранить ее личность.
— Обними меня, Кей, — услышал он шепот жены и с тоской подумал, что и это не в его силах. — Ты никогда не был нежен со мной. Но я тебе благодарна за все. Я полна любовью к тебе, и поэтому мне трудно умирать. Мы расстаемся, как жаль…
— Не думай об этом. Тебя ожидает бессмертие. Мы будем вместе, пока…
— Нет, родной. Ты не сделаешь этого против моей воли. Не могу быть «призраком»! Уж лучше умереть сейчас, когда я так хочу жить, чем дождаться, пока захочется умереть.
— Не говори так!
— Пообещай мне, что я не стану «призраком». Ничего хорошего… из этого… не вышло бы…
— Обещаю.
Лицо Инты вдруг просветлело.
— Какая чудесная музыка…
Кей замер. В его сознании, вытесняя ужас и боль, нарастали никогда не слышанные им звуки. В них сплелись любовь и жажда добра, светлая скорбь и сила разума, которую он должен передать сыновьям.
— Дружище, любимый мой дружище, — сказал он голосом Горна.
И не дождался ответа.
11. Человек
Был еще один свидетель трагедии, о чем Кей не подозревал, а впрочем, это и не имело бы для него значения, поскольку ни на что не могло повлиять.
Два Сарпа склонились над смертным ложем Инты. Один в самом Кее, в его сознании, другой вне его. И этот последний, убрав свое голографическое изображение, невидимый и неощутимый чувственным восприятием, до самого конца находился рядом с Интой, изнемогая от бессилия и душевной боли.
То, что он может испытывать боль, стало для него неожиданностью, если не откровением. Сарп привык к рассудочности своих чувств и даже не был уверен, можно ли называть их чувствами. Думал, что, подобно всем «призракам», лишен способности переживать.
Временами это огорчало его, вселяя сознание собственной неполноценности, даже ущербности. Вообще же он был доволен: неподвластность чувств рассудку, присущая большинству людей во плоти, осложняла и драматизировала существование.
«Мне же, — с горьким удовлетворением думал Сарп, — не угрожают ни стрессы, ни вспышки страстей, ни бесконтрольные порывы. Я свободен от зависти и обид, пороков и… наслаждений».
И вот бастион душевной неуязвимости рухнул, оказавшись на поверку хрупкой декорацией, которая лишь создавала видимость крепости, но первый же шквал поверг ее, подхватил, отбросил, словно и не было ничего там, где она только что высилась.
Смерть Инты вызвала у Сарпа приступ лютой тоски. То, что Инта отказалась от бессмертия, породило у него смятение. Значит, бессмертие вовсе не так привлекательно, как он был убежден, если от него отказываются на краю могилы! Отказываются чуть ли не с отвращением, наотрез. И кто? Если бы так поступил Кей, в этом не было бы ничего удивительного. Хотя… теперь Кей рассуждает иначе и не преминет продлить существование в информационном двойнике.
А вот Инта этого не пожелала…
И Сарп понял: бессмертие, которое и прежде было не более чем гиперболой, образным преувеличением, ибо ничто не вечно во Вселенной, навсегда скомпрометировано в его глазах. Посмертное существование утратило для него смысл, лишилось стержневой основы. Хорошо, что он властен в любой миг прекратить его, уйти в небытие, как это, не дрогнув, сделала Инта!
Ни бывшие орбитяне, ни «призраки» не догадывались, что необрывная нить связывала Сарпа с мужественной, гордой женщиной. Он сумел изолировать от мыслеобщения потаенную зону памяти, хранящую образ Веллы.
Велла погибла от взрыва бомбы во время одного из так называемых локальных конфликтов — быстротечных, изощренно жестоких войн, в которых не было ни фронта, ни тыла. Обмен мстительными ударами то и дело нарушал неустойчивое состояние мира, множа жертвы.
И возвратившись в очередной раз с орбиты, Сарп не застал жены в живых.
Долго стоял в душевном опустошении у ее могилы, сжимая кулаки, проклиная все на свете. Со скромного памятника смотрели на него насмешливо-нежным взглядом зеленые глаза любимой.
Полтора столетия спустя в них изумленно вглядывалась Инта, прапраправнучка женщины, которой уступил место в космическом корабле Сарп, пораженный ее необъяснимым тождеством с Веллой.
Инта узнала в Велле себя. Сарп узнал в Инте Веллу, полюбив ее так, словно это и впрямь была Велла, обретшая подлинное, а не условное, метафоричное бессмертие.
И это живое, единственно оправданное бессмертие обернулось жестоким, бессмысленным разочарованием…
Как тогда, над могилой Веллы, ставшей теперь последним пристанищем и Инты, Сарп устремил взор в жуткую, непостижимую бездну, именуемую небом, исходя беззвучным отчаянным криком, воплем души, которая, оказывается, есть и у него, «призрака», еще недавно мнившего себя то ли сверхчеловеком, то ли недочеловеком — бесстрастным, машиноподобным, неподвластным чувствам.
А он — по-прежнему человек, сохранивший присущие людям слабости, смертный по самой своей природе, обреченный на вечные поиски смысла жизни…
12. Большое из малого
Смерть Строма обрушилась на Игина, как внезапный обвал. Она свела воедино множество болевых точек. И самой жгучей, самой личностной из них было так и не снятое обвинение в предательстве. Неужели Стром ушел, не поняв и не оправдав его?
Подавленное состояние управителя объяснялось и пошатнувшейся надеждой на то, что «ловушка для Светоча» будет осуществлена в ближайшее время. Да, Борг нашел ошибку в изысканиях Оэла, исправил ее и предложил свой структурный вариант накопителя энергии. Но где гарантия, что новый вакуум-компрессор будет безопасным?
Во всяком случае, Борг считает, что такой гарантии нет и быть не может.
— Любой энергоемкий элемент… мгм… таит в себе угрозу взрыва, — сказал он. — И вакуум-компрессор не исключение. Стоит его разрушить, и запасенная в нем энергия мгновенно высвободится. Вот так, юноша!
Чем не приговор? Но энергокомплексы на расщепляющихся материалах неизмеримо опаснее, достаточно вспомнить угрозу радиоактивного заражения!
Какой же вывод должен сделать Игин? Или даже не вывод, а выводы, потому что их наверняка несколько…
Во-первых, как ни жаль, придется отказаться от использования вакуум-компрессора в транспортных средствах — гонарах, дисколетах, баллистических лайнерах. Пока отказаться, а там видно будет…
Во-вторых, нельзя размещать «ловушки для Светоча» непосредственно на поверхности Мира, как это предлагают некоторые. Даже если не учитывать падения эффективности за счет потерь лучистой энергии в атмосфере, такой вариант неприемлем опять же по соображениям техники безопасности. А вот выведенная на орбиту «ловушка» не представит ни малейшей опасности для Мира и в случае взрыва, ведь при запуске она еще пуста, а на орбите достаточно удалена.