Страница 7 из 9
Конечно, время идет вперед и только вперед, и это чистая правда. Музыкальных картин, где кто-то с кем-то воюет, и до Бетховена, и во время Бетховена, и после Бетховена было написано очень много. Но Бетховен придумал одну такую штуку, которая во всей этой сложной ситуации с настоящими военными сигналами, барабанами, пушками вывела его одним ходом в дамки. Изобретение Бетховена заключалось в том, что марши, пальба, стрельба и кавалерийские сигналы не просто духоподъемно звучали и создавали приятное впечатление игры в войну, — в Битве при Виттории «по-честному» сражались между собой подлинные музыкальные мотивы. Это было не понарошку — «хорошие» побеждают «плохих», — а звучала схватка всерьез. Две английские темы выступают с заметным численным перевесом и, главное, с перевесом по смыслу (потому что все же знают, что на стороне англичан правда) и укладывают на лопатки одну французскую тему: в данном случае «двое на одного» — это честно! И те и другие абсолютно узнаваемы для каждого тогдашнего слушателя, для каждого уха, и французы (это тоже все знают), мягко говоря, в этой схватке не правы. И вот французской теме, которая тоже очень милая и воинственная (но французы же не правы), досталось от Бетховена и Мельцеля по первое число.
Когда ровно через семьдесят лет Петру Ильичу Чайковскому тоже нужно было написать красивую патриотическую музыкальную картину (и, кстати, тоже про наполеоновскую войну), что он сделал? Он в бетховенское уравнение просто подставил другие музыкальные величины. Вместо Мальбрук в поход собрался (той самой темы, с которой по-свойски разделались Бетховен и Мельцель) он вставил Марсельезу. И сразу все стало понятно: французы — враги. Вместо Правь, Британия идет русская православная молитва Спаси, Гоcпoди, люди твоя, а вместо гимна God Save The Queen идет Боже, царя храни — русский гимн, опять-таки про то же самое. И вот вам торжественная увертюра Петра Чайковского 1812 год в готовом виде! И строго по бетховенской схеме!
Вернемся к вдохновителю и организатору бетховенских музыкальных побед — Мельцелю. Среди его многочисленных патентов только один был уникальный, исторического рода, хотя и не совсем честный. Изобретение на самом деле принадлежит вовсе не ему. Эту штуку изобрел голландец по фамилии Винкель, но Мельцель совершенно официально, в Вене, сие изобретение запатентовал, уплатив соответствующий казенный сбор, почему оно и названо его именем. Это метроном. Часовой механизм, где на маятнике можно выше или ниже перемещать грузик, и в зависимости от положения грузика маятник с разной скоростью считает такты. Именно с тех времен, то есть примерно с 1813 года, в нотах рядом с темпом постепенно начинает появляться такая картинка: две буковки «М», знак равенства и цифра. Это — обозначение темпа по «метроному Мельцеля». Теперь каждый уважающий себя автор просто обязан сообщить музыканту о том, какой ему желателен темп, не просто итальянским или немецким словом (быстро или чуть медленнее), а еще и этим универсальным кодом: числом ударов в минуту, которые отсчитывает мельцелевская игрушка.
И Бетховен в своей симфонии за номером восемь написал специальную часть (вторую, временно исполняющую обязанности медленной, хотя она вполне бодрая и живая по темпу) — часть, которая по сути является не чем иным, как рекламным роликом этого изобретения. Смотрите, дескать, какая интересная забавная штука: так ровно и красиво тикает, еще лучше, чем просто очень хорошие и точные часы! И к тому же технически очень передовая. Скерцандо, то есть вторая («шуточная») часть Восьмой симфонии Бетховена, до сих пор остается немножко спорной. Одни усматривают в ней пародию на забавные, но тупые музыкальные механизмы, что странно, ведь Бетховен был одним из первых композиторов, кто как раз и начал обозначать темпы в нотах циферками, пользуясь метрономом. Другие, наоборот, находят в этой музыке детское восхищение прекрасной игрушкой, которая, смотрите, сама считает доли и такты, никогда при этом не ошибаясь, здорово же!
Но это еще не все. По поводу Седьмой симфонии Бетховена, с которой Победа Веллингтона исполнялась в одном концерте, были слышны в основном вялые похвалы. Публика действительно требовала на бис вторую ее часть (знаменитое Аллегретто, под которое довольно часто хоронят знаменитых музыкантов, играя его практически ровно вдвое медленнее, чем написал автор), но, так или иначе, Победа Веллингтона совершенно заслонила собой эту музыку. И понадобилось довольно много времени, чтобы расставить эти две партитуры на полках музыкальной истории по их теперешним местам: то есть «Веллингтонову победу» отодвинуть к малозначительным курьезам, а Седьмую вознести к небесам.
Так вот, по поводу Симфонии № 7 существуют две реплики современников Бетховена, и ни тот ни другой еще не знают, что они говорят не просто о коллеге, а о недосягаемом и непререкаемом авторитете для всех музыкантов — а не только для тех (как это было в 1813 году), кому Бетховен мог предложить хорошую халтуру в центре города и по нотам.
Цитаты довольно короткие. Первая принадлежит Карлу Марии фон Веберу, будущему автору оперы Вольный стрелок, основоположнику немецкого оперного романтизма. После знакомства с Седьмой симфонией он якобы сказал: «Друзья! Наш дорогой Бетховен наконец-то созрел для сумасшедшего дома!» и был встречен громким хохотом, то есть полным пониманием окружающих. Другая цитата принадлежит Фридриху Вику (он знаменит тем, что его дочь Клара Вик стала в замужестве Кларой Шуман). Господин Вик будто бы сказал, что такую музыку, как Седьмая симфония Бетховена, мог написать только горький пьяница. Судите сами, насколько эти люди были правы, объективны и мудры в своих суждениях, но, по крайней мере, они были свободны от того, что знаем мы. Они же не знали, что в честь Бетховена назовут пса, который станет любимцем миллионов наших современников.
А нам урок: как показывает историческая практика, с чрезвычайно высокой вероятностью наше мнение — то есть мнение современников некоторых (если не всех) ныне живущих авторов по поводу их музыки никак не будет учтено историей. Так что не будем пытаться угадать ее приговор — она всегда слишком долго думает, прежде чем его вынести…
И кстати — из серии «… будете в Вене, заходите». Ставший местом интересовавшей нас бетховенской премьеры Венский университет — вернее, его знаменитое старое здание — находится ровно через дорогу от того места, где происходит действие многих историй, напрямую связанных с именем этого композитора. Достаточно перейти Ринг (немного не доходя до площади Шоттентор — Шотландских ворот), подняться по узкой лесенке, и мы пришли к следующему нашему сюжету, который потребует от нас вернуться примерно на шесть-семь лет назад.
Владелец дома на Мёлькер Бастай в Вене, к которому как раз и ведет та самая узкая лесенка, коммерсант по фамилии Пасквалати сделал себе состояние на торговых и особенно на валютных операциях. Когда он приобретал меняльную лавку на Кольмаркт — Капустном рынке (эта улица ведет прямо к зимней императорской резиденции — Хофбургу), он и подумать не мог, что имя его золотыми буквами будет вписано в историю музыки только потому, что одну из квартир в своем доме он сдавал человеку по фамилии Бетховен. Однако эта история будет касаться Бетховена не как квартиросъемщика и всемирно знаменитого венского классика, а как исполнителя одного весьма необычного музыкального заказа.
В Вене почти каждый третий дом, построенный двести лет назад и более, связан с Бетховеном в качестве исполнителя разного рода заказов. Ему заказывали сочинения, выступления в домашних концертах, приглашали на званые вечера. Здесь мы ограничимся только одним Заказным опусом — это три так называемых «русских» квартета опус 59 (по общей окончательной нумерации Седьмой, Восьмой и Девятый) с посвящением русскому послу в Вене графу Андрею Кирилловичу Разумовскому.
На момент, когда квартеты уже закончены, но еще не вышли из печати, и Разумовский, и Бетховен — личности в Вене весьма знаменитые и характерные. Бетховен не только модный автор, но еще более модный импровизатор. Его постоянно приглашают в богатые дома, чтобы он усладил собравшихся (это одно из непременных развлечений) фортепианной импровизацией на заданные ему собравшимися темы — или сам предложил тему и тут же ее блестяще развил. Еще никто не знает, что будет на этот раз, но хозяева и гости уверены, что это будет незабываемо и необычайно темпераментно. Гонорары Бетховена, и исполнительские, и издательские, — весьма немалые.