Соль в ране

Эдвардс послал людей осмотреть трюмы, где царил невообразимый беспорядок. Вода сильно прибыла, и ручной насос наконец установили, подсоединив к нему противопожарные шланги. Никто не хотел есть, матросы только выпили немного рома.

Корабельный компас был разбит, у шлюпки правого борта вырван транец. Оставалась только шлюпка левого борта, у которой откололся бортик и треснул форштевень.

Ночью Келлер сменил Вана у насоса, и тот поднялся на полуют, чтобы сменить Деланнея у руля. На оставшийся обломок мачты натянули небольшой самодельный квадратный парус. Залитая водой «Марютея» продолжала идти вперед. Особого риска теперь уже не было, и Эдвардс, закрепив румпель, спустился в свою старую каюту.

Даун Фарлен по-прежнему сидела у изголовья раненого.

— Как у него дела? — спросил Эдвардс.

— Плохо. Взгляните сами.

Форестер неподвижно лежал на койке и неглубоко дышал. Повязка на голове пропиталась кровью и морской водой. Тонкими пальцами с грязными ногтями он царапал мокрое одеяло.

— Он доживет до утра?

— Не знаю, — ответила Даун.

Эдвардс сел и осмотрелся. В каюте царил беспорядок. И ящики, вывалившиеся из стола, плавали в воде от одной до другой переборки.

— Надеюсь, что те, кто просверлил корпус, утонули, — сухо сказала Даун.

— Ну это мы скоро узнаем.

— Как?

— Мы сейчас будем присутствовать при последнем акте, и я просил Деланнея все время следить за нашей единственной шлюпкой.

— А убийца Арчера?

Эдвардс, пожав плечами, достал трубку из кармана. В чубук трубки попала вода, и он выбил ее с ироническим смешком.

— Кто в этом виноват? — продолжала настаивать Даун.

— Вы думаете, я знаю?

— Да. Кто он?

— Тот, у кого не было алиби, когда убили Арчера.

— И этот человек все еще с нами?

— Да, Даун.

Она задумалась, а потом внимательно посмотрела на Эдвардса. У него был такой усталый вид, что ей стало его жалко.

— Келлер последним видел, как я выходила из каюты Арчера, значит, в этот момент капитан оставался еще живым.

Эдвардс согласно кивнул, хотя весь его вид был довольно саркастическим.

— Странное время, чтобы об этом говорить, — произнес он. — Возможно, все мы утонем еще до рассвета.

— Вы отказываетесь искать убийцу? — слегка презрительно сказала она.

— Нет. Я просто жду следующей атаки, чтобы отбить ее.

— Вы думаете, что к вам в каюту забрался Келлер?

— Чтобы украсть вашу шкатулку? Возможно.

Она начала терять терпение, и ее глаза заблестели.

— Послушайте, Эдвардс…

— Вас не затруднит называть меня Даном?

— А это необходимо?

— Сообразите сами.

— Прекрасно! Нет, Дан, это меня не затруднит.

— Тогда, Даун, слушайте внимательно: когда убийство было совершено, Сейдж находился рядом со мной. Гош разговаривал с Митчелом и Ватфордом, и они это подтвердили, а Ван был с Трентоном. Вы его убить не могли, потому что Ван слышал его голос, когда вы выходили из его каюты. Келлер же находился на палубе, правда, он пошел за Трентоном в коридор, чтобы тот исправил замок. Теперь вы хоть что-нибудь понимаете?

Даун отвела глаза и нагнулась над раненым.

— Все это теперь ничего не значит, — прошептала она. — Большинство свидетелей мертвы, и, если они ошибались или лгали, у нас нет возможности доказать это.

Эдвардс встал, потянулся, и Даун заметила, какой толстый налет соли на его щеках, заросших щетиной.

— Вы правы, — согласился он. — Можно утверждать, что следствие по этому делу ни к чему не приведет, и я рад, что вы это сами поняли. Пойду, сейчас моя очередь откачивать воду, а вы постарайтесь немного отдохнуть.

Он направился к двери.

— Дан, почему вы не хотите сказать мне правду?

Он обернулся. Даун смотрела на него молящими глазами. Он провел рукой по ее плечу и вдруг, подняв ее, прижал к себе и поцеловал.

— Я хочу, чтобы с вами ничего не случилось, — прошептал он, отталкивая ее.

— Корабль потерпел аварию и дал течь! Что же может со мной случиться, да то же, что и с вами.

Сквозь разбитую дверь коридора хлынула вода и потекла в каюту. Эдвардс увидел, как эта черная вода окутывает ноги Даун, и он снова обнял и поцеловал ее.

— Я не должен был этого делать, — сказал он. — Вы принадлежите не мне, но я в своей жизни не чувствовал ничего приятнее ваших губ. — Он посмотрел Даун прямо в глаза и добавил: — Мне хотелось бы, чтобы у вас не было этих алмазов, чтобы Деланней был мертв, чтобы вы его никогда не встретили. Я бы хотел, чтобы вы принадлежали только мне вот в этих лохмотьях, которые на вас сейчас, Даун. Только так жизнь еще была бы возможна.

— Вы не в силах ничего изменить.

Он отступил на шаг и буркнул:

— Я это прекрасно понимаю.

Из трюма до них донесся шум переливавшейся воды, а на койке бредил Форестер, и пятно крови на его бинтах расплывалось все шире.

Пошатываясь, Эдвардс вышел.

ГЛАВА 12

Сидя у груды обломков, прижав острые колени к подбородку, курсант Ольер тихо и непрерывно плакал. Он даже не отдавал себе отчета в том, что плачет: слишком измотан он был для этого. Перед ним простиралось лишь море, да темные бушующие волны, извергавшиеся в угрожающем оскале. Он чувствовал себя беззащитным, страшно одиноким и ранимым и был не способен даже пошевелиться. Ужас пережитого сломил его не только физически, но и морально.

Это оказалось не под силу 15-летнему мальчику.

Эдвардс спустился в трюм не сразу. Напротив, хотя это было и небезопасно, он произвел небольшой осмотр последней пригодной к плаванию шлюпки. Деланней накинул на нее самодельный тент.

Почти ничего не видевший под проливным дождем, струи которого ветер бросал ему в лицо, Эдвардс прокрался к стоявшей на эллингах шлюпке. Он двигался на ощупь, скользя по мокрой палубе, безжалостно захлестываемой брызгами волн. Сила бури уже пошла на убыль, хотя волна еще была большая. Эдвардс приподнял тент, покрывавший шлюпку, быстро огляделся вокруг и, пробравшись внутрь, пошарил под банками.

С холодной улыбкой он убедился в том, что оказался прав. Под кормовой банкой находился анкерок, наполненный водой и старательно закупоренный. В рундуке лежали консервы, две бутылки рома (по одной на каждого?), два одеяла, несколько плиток шоколада, а также завернутые в непромокаемый пакет галеты. В пластиковом футляре Эдвардс обнаружил карту с указанными на ней местами причаливания на Фиджи и маленький карманный компас. Без малейшего колебания Эдвардс достал нож и пробил все банки с консервами и анкерок, разбил бутылки, поотбивал у них горлышки, разрезал непроницаемую упаковку галет и раскрошил шоколад, а затем разорвал карту на мелкие кусочки и раздавил компас каблуком ботинка.

Хорошенький же сюрприз на будущее, поскольку, по его мнению, корабль должны покинуть либо все, либо никто.

Эдвардс выбрался из шлюпки и исчез в отверстии первого попавшегося люка.

Морская вода, проникающая через проломленные шпигаты и пробоины в палубе, испортила последние запасы продуктов, если не считать смехотворно малого запаса консервов. Через пробоину люка на юте вода проникала внутрь корабля. Нерушимого, священного судового порядка больше не существовало. На смену ему пришло небывалое уныние. С борта свисала настоящая бахрома из растрепанного такелажа, кусков цепей с разорванными звеньями и обрывков парусов. Несмотря на самодельный парус, «Марютея» представляла из себя с трудом движущуюся развалину.

На рассвете следующего дня ветер ослаб. Откачивать воду не переставали, и оставшиеся в живых, уставшие и изголодавшиеся люди, засыпали при малейшей на то возможности.

Эдвардс поднялся на ют, где у штурвала его сменил Деланней. В его мозгу родилась мысль, которую несомненно стоило бы запомнить.

— Кто у насоса? — спросил он, потягиваясь.

— Ван, — ответил Деланней.

— А где Келлер?

— Спит в ходовой рубке.

— А Ольер?

Деланней бросил взгляд на все еще изменчивое небо.