Страница 4 из 8
А я решил его отвлечь на другое:
- Значит, не нравится, как я живу? Ни ковров, говорите, ни диванов...
- Не берите в голову, коллега. - Он усмехнулся и осторожно дотронулся до моего плеча. Ладонь его на мгновение зависла в воздухе, точно он хотел опять перекрестить и благословить меня. Но в последний момент он почему-то отдумал, и ладонь опустилась на колени. - Не волнуйтесь, коллега, не переживайте. Подумаешь, зашел на часок Коля-дурак. Или много часов? - Он чуточку помолчал и, не дожидаясь ответа, продолжил сам: - Я все же постараюсь покороче. Веревка ведь хороша длинная, а речь короткая. Так же говорил один мужчина, по имени Хаджи-Мурат. И Лев Николаевич его одобрял. Так одобрял, что сделал лучше царя. А вот наш Владимир Ильич царя ненавидел, потому и сделал великий переворот, столкнул лбами народы... Кстати, вы были когда-нибудь в Шушенском?.. Ну что же вы нахмурились, вспоминайте давайте. Конечно же, вспомнили, с чем едят это село, - там жил наш незабвенный Владимир Ильич. Мы на своем поселении мерли как мухи, для нас могил не хватало, а его царь сослал в благодатный край, замечательный. Он там даже охотился и жену Надю водил по лугам. А сейчас там музей, да? Почему молчите? Не знаете? Наверно, уже музей убрали, потому что прежнюю жизнь охаяли. Хвалили, как говорится, хвалили да под гору свалили, ха-ха... Конечно, хаять легко, а сделать новое трудно. Но я, знаете, совсем о другом...
Он усмехнулся, усы его зашевелились и слегка растрепались. Мне даже показалось, что они приклеены. И мне захотелось их подергать - еле подавил в себе искушение. Да и он опять стал говорить:
- Я о другом, коллега. Так вот, в этом Шушенском есть музей нашего вождя, а рядом с музеем сделана старинная улица: дома отстроены все из круглого леса, вокруг большие хоромы, под старину. И везде тесовые заборы и тесовые половицы в оградах. А лес-то центровой, замечательный! Даже кабак старинный восстановили. Там чистота, белые столики, а на них льняные скатерки. Ведь чистоплотный же был русский мужик. Разве не так? И все это называется "Уголок старины". Запоминайте, коллега, - уголок, но можно назвать и по-другому...
В этот миг Рыжик замяукал, завозился у него на коленях, и он сгреб его ладонью и положил в карман. Там он закричал еще больше.
- Каков гусар!
- Не понравилось ему в кармане, неудобно... - Я еще хотел что-то добавить, но он перебил:
- Вы позволите мне Рыжика поместить опять на колени? Его вид вас не смущает? Он не действует на ход ваших мыслей?
- Нисколько.
- Вот и хорошо. - Усы благодушно зашевелились. - Разговор, знаете, предстоит большой. Мы только в начале дороги. Да и виновата моя многословность - был бы умный, а то ведь дурак. И мое здоровье погублено в счастливую пору юности. Кстати, почему вы так на меня уставились? Поди, о чем-то подумали, да? А я знаю о чем... - Он сощурил глаза и шевельнул усами. - Вы подумали: зачем этот дурачок про Ленина говорит и Толстого читает? Ведь дурачка и так бог любит, и не надо ему суетиться.
- Зачем наговаривать на себя? - попробовал я защитить его, но он точно не услышал и продолжал о своем:
- Это верно, что Господь рядом с нами, но книги я читаю потому, что имею цель. Великую цель, коллега, но пока не скажу...
- Значит, тайна?
- Не совсем так, не совсем. Вы-то скоро узнаете мою тайну. Она меня на земле и удержала. Помните, после смерти жены я места себе не знал: и квартиру сменил, и с бутылкой ходил в обнимку? Но как-то проснулся ночью и сказал себе: ты что же, подлец такой, и водку пьешь, и руку на себя задумал накладывать - а цель-то твоя уходит. Ты сам на берегу, а лодочка уплывает. А кто виноват? Сам же и виноват... Вот так, господин учитель...
Он рассмеялся злым коротким смешком. Голова его слегка тряслась, как это часто бывает у стариков. Мне стало жаль его, но он ничего не почувствовал и опять продолжал:
- Конечно, о моих печалях вышла бы хорошая книга. Но мне не под силу, кишка тонка. Да и институты я не заканчивал. Правда, все равно взял свое. Там у нас такие профессора сосны валили, да и библиотека была царская. Это не потому, что царь те книги читал, а потому, что было обилие этих книг... Что, нескладно говорю, да? Сознавайтесь. Вы молчите, вы терпите и уж, наверно, не рады мне, а прогнать - совесть не велит. Угадал?
- Не угадали... - ответил я и опустил глаза. Мне стало стыдно и нехорошо, потому что он обо всем догадался: у меня жалость к нему стала сменяться досадой. И все же я решил честно играть роль приветливого хозяина. - Простите меня, я даже не предложил чаю. По утрам у меня самовар. Хоть электрический, зато заварка крутая.
- Мне не до чая. - Он закрутил головой, и усы опять задрожали. - Я ведь вам кажусь отвратительным, гадким. Правда ведь - гадким? А впрочем, не отвечайте. Я, наверное, эгоист и с людьми не считаюсь. Вот я к вам пришел за советом, а надо бы куда-нибудь к депутату, к начальнику, к прокурору, наконец. Все это я понимаю, но не могу себя пересилить. Да, да, не перебивайте даже, дослушайте. Я не могу говорить правду перед ворами, открывать свою душу. А нынче эти депутаты-то как раз самые изощренные воры. Так что прийти к ним я не могу. Зато к вам душа сама попросилась...
Он дотронулся рукой до котенка. Тот опрокинулся на спину, начал перебирать лапками и тихонько мурлыкать.
Наступила тишина, и это казалось мне странным. После такого потока слов и вдруг - тишина. И в этой тишине я ощутил беспокойство. Его щеки уже покраснели - не то от волнения, не то от натуги. Мне даже показалось, что ему вот-вот станет плохо. Иногда люди заболевают совершенно внезапно, прямо у нас на глазах. Но именно поэтому мы им не верим, не приходим на помощь. Сколько людей в наших городах прямо на улицах валится от инфаркта, а мы не видим их умоляющих глаз, думая, что у них пьяный синдром. "Ах эти пьянчужки, жалкие твари!" - содрогаемся мы с омерзением и спокойно перешагиваем через человека...
И в этот миг в комнате возникли какие-то звуки. Это опять его голос. Медленный, приглушенный, как у заговорщика:
- Ну хватит, поговорили, да. А теперь я перехожу к изложению моей просьбы. А просьба только одна: выслушать меня и не перебивать. Я, знаете, сейчас перешел в то состояние, когда люди начинают заниматься собственной душой, и только душой, заметьте, и ничем более... Значит, в двадцать лет я стал обладателем большого состояния. Мой тесть, умирая, оставил обширное наследство своей дочери. Все это случилось в Дерюгино, но мы с Оленькой наше имущество и постройки перевезли в Камышовку и зажили еще богаче. Но через два года жизнь наша была порушена, имущество все конфисковано, а к виску моему был приставлен наган. Так и было, живы даже свидетели...
- Простите, Николай Поликарпович, я, кажется, понял и догадался, что вам необходимо. Вам нужен юрист, хороший юрист, а не я...
- Прошу меня не перебивать! - сказал он сурово и сжал к переносице брови. И сразу, словно чего-то испугавшись, перешел на более мягкий, сердечный тон, он даже сделал умоляющий жест. - Извините, коллега, за резкость. Это все проклятые нервы. Но у кого их нет... Значит, были у меня определенные хозяйственные постройки. К ним я отношу дом крестовой, крытый тесом. А с северной стороны дома, по всей его длине, пристроен сарай бревенчатый, тоже покрытый тесом. Все у нас было по порядку, как у добрых людей. В этом сарае хранились у нас все предметы деревенского ткацкого производства. Я не сложно говорю, вы понимаете меня, да?.. Раньше-то по деревням сами ткали и сами вили веревки, так что у нас стоял там станок для изготовления веревок. А рядом с ним лежала куделя льняная, а также из конопли куделя была. Этого добра скопилось у нас килограммов до десяти. Тут же хранилась и хорошая шерсть, и шерсть-сырец, которую мы приготовились отдать пимокатам. Здесь же хранились кожи и овчины для отправки их в Дерюгино. Там у нас жили главные мастера. Кстати, повторяю, моя Олечка родилась в Дерюгино. Ах, Олечка, моя Олечка...