Страница 6 из 7
– Разумеется, – кивнул я, – говори прямо.
Судя по усмешке, Кань тоже заметил, что я перешел с ним на «ты». Он удовлетворенно кивнул и продолжил:
– Ван говорил, что воспитывал тебя, как воина. И ты смотришь на жизнь, как воин, – прямо и без полутонов. Видеть всю картину, не деля ее на черное-белое и плохое-хорошее, – это уже свойство, более присущее мудрецу, а не воину. Хотя если воин в конце концов не становится мудрецом, значит его учитель чего-то ему недодал или он сам чего-то не сумел взять. Обстоятельства так сложились, что Ван не имел возможности отдать тебе все. Поэтому он просил меня открыть тебе кое-что. Немного, но важное. Он просил поговорить с тобой о мудрости.
Тут он сделал паузу, давая мне усвоить услышанное. И был прав; я перестал притворяться истуканом и все мои эмоции босс наверняка мог прочитать на моем лице.
Как говорил мой советский ученик Володя, «я просто охренел». И было от чего: меня, Героя Вьетнама, будет учить какой-то бандит! И чему учить – мудрости! Можно сказать, что бандит будет делать из воина мудреца.
Не отвечая ни слова, я протянул Каню письмо Вана, указав пальцем на слова «…несомненный бандит, сволочь он вполне умеренная…». Кань взял письмо, не торопясь прочел от начала до конца, после чего вернул мне лист, предварительно аккуратно сложив его. Затем он откинулся на спинку стула и сказал:
– Время позднее, а я еще не ужинал – забегался. Из-за тебя, между прочим. Так что ты мне должен ужин. Или я тебе, как договоримся.
Не дожидаясь ответа, он подозвал официанта и стал заказывать обильный изысканный ужин, человек минимум на пять. Я не возражал. Мне тоже хотелось есть, а после того, как умевший блестяще готовить Мо уехал, я стал питаться попроще и разнообразить меню никак не помешало бы.
Во время еды мы не говорили. Казалось, что Кань любил поесть не меньше, чем Мо, да и отвлекаться от такой еды было грех. Нас не беспокоили. Только в самом начале трапезы из-за двери, ведущей на кухню, выглянул человек (наверняка телохранитель Каня) и Кань еле заметно отрицательно покачал головой. Закончив есть, Кань вытер салфеткой губы и без перехода спросил:
– Итак, что тебя не устраивает? Или, точнее, чем я тебя не устраиваю? Как ты понимаешь, я не набиваюсь в твои наставники. У меня и своих оболтусов достаточно. А какие они идиоты, ты сам видел.
Его откровенность я оценил. Видимо, узнав, что босс Кань отправляется в Ирландию, мастер Ван, уровень связей которого был известен только ему одному, попросил (или надавил, он вполне был на это способен) на кого-то из боссов босса Кань. И тому велели просто сделать то, о чем просили уважаемые люди.
Не успел я ответить, как Кань (видимо, он был большим мастаком «сбивать ритм») «передернул» тему.
– Ладно, время позднее. Пора и по домам. Думаю, скоро встретимся. Да, и кто платит за обед, ты или я? Или финансы мастера Миня выглядят так же скромно, как и его костюм?
Обед был прекрасным и к тому же я терпеть не мог, когда за меня платят. Так что заплатить по счету я не возражал. Наоборот, я любил угощать, любил платить и делал это всегда с удовольствием. Но спустить подначку про «скромные финансы мастера Миня»… Поэтому я сказал сладким голосом:
– Само собой, платит мастер Минь. Только он хочет знать, приходить ли ему на следующую встречу, если, разумеется, она состоится, тоже с телохранителем, как уважаемый босс Кань?
– Какой телохранитель? – искренне удивился Кань. Нет никакого телохранителя.
– А тот мрачный человек, который выглядывал из-за кухонной двери и которому ты делал какие-то знаки? Ты же не мог не обратить внимание, что я заметил и его, и то, как ты, завидев его, отрицательно покачал головой. Скажи еще, что это не твой охранник.
– Само собой, мой, чей же еще, – не стал спорить Кань. – Только тот знак, который я ему подавал, означал, что он мне больше не нужен и может идти домой. Ты очень наблюдательный, но наивный. Ты не понимаешь значения того, что видишь. В той части Вьетнама, откуда я родом, таких людей называют простофилями. Ты их называешь деревенщиной. Сам подумай, зачем мне охранник, который, кстати, тебе в подметки не годится, когда со мной ужинаешь ты? Вот тебе и первый урок мудрости: ты только что стерпел, что я назвал тебя простофилей, ты целый вечер бесплатно работал на меня телохранителем и, наконец, сейчас ты заплатишь за мой роскошный ужин. Я не знаю, что это такое, но в любом случае это не мудрость, даже не житейская, не говоря уже о настоящей. Нет, знаю, – это тоже мудрость, только «простофильская».
И заметь, я еще не упоминал о том, что так много повидавший и переживший человек, как ты, специально возвращается, чтобы избить каких-то жалких остолопов. А не упоминал я об этом не потому, что забыл или решил не огорчать тебя, а потому, что тут и говорить не о чем: это уж точно самая настоящая, я бы сказал, классическая, хрестоматийная «не-мудрость».
После ухода Каня я так хохотал, что еще долго не мог встать из-за стола. Когда я наконец успокоился, ко мне подошел хозяин, который терпеливо ожидал на почтительном расстоянии, пока я насмеюсь вдоволь, и передал мне записку от Каня. Там было сказано: «Если тебе еще интересно и если я лично тебе еще не надоел, приглашаю тебя к себе в офис. Мой человек с машиной будет завтра в шесть вечера у твоего подъезда. Не пожалеешь, покажу тебе «житейскую» мудрость. Пусть это и не истинная, не настоящая мудрость, но будет поучительно». Подпись была смешная: «Босс (к сожалению, не твой) Кань».
Возвращаясь домой, я уже твердо знал, что завтра обязательно пойду на встречу с Канем. Судя по тому, как он вел себя, прощаясь, – он тоже. Меня, стыдно сказать, больше интересовала не та мудрость, которую Кань называл «истинной и настоящей», а та, которую он считал «житейской». Что такое «настоящая» мудрость, я не очень понимал (во всяком случае, пока), а вот то, как он с помощью «житейской» мудрости сумел всего за пару часов построить с таким нелюдимым человеком, как я, почти приятельские отношения, впечатляло.
Так что до завтра, босс (к счастью, не мой).
«Хотя говорят, что есть множество хороших дхарм (праведных образов жизни), подобно тому как есть множество золотых украшений, единственная реальность всех этих дхарм – самопожертвование (тьяга), так же как единственная реальность всех украшений – золото».
Сказка о житейской мудрости
– Запомни, – строго оборвал его Карлсон. – «Пустяки, дело житейское» про пироги не говорят. Но делать нечего, попробуем обойтись булочками.
Мы изучаем предания о людях прошлого, чтобы довериться их мудрости и не быть корыстолюбивыми. Когда мы отказываемся от своих пристрастий, следуем наставлениям древних и советуемся с друзьями, наши дела идут хорошо, а неудачи минуют нас.
Есть понятия, которые используют все, но которым никто не может дать однозначного определения. Если точнее, то любой человек может дать такое определение, но у каждого оно будет разным. При этом подчас различие будет кардинальным. К числу таких понятий относится и мудрость. Никто точно не знает, что это такое, и тем более не может сказать, что такое, например, мудрость житейская. Некоторые называют ее старостью, некоторые опытом, а некоторые – хитростью. И это правильно, ибо в каждом из этих определений есть смысл и каждый человек сам решает, что для него мудрость. И житейская в том числе.
А может, и нет никакой житейской мудрости?
(Рассказано самим учителем Минем)
«Тем, кто позволяет своему уму блуждать и там и сям, ничто не будет удаваться».