Страница 9 из 21
Еще Набоков искал корни прототипов няни у Пушкина. «Старушка-няня, рассказывающая сказки, – конечно же, древняя тематическая модель. В «Тоске» (1809) у Марии Эджуорт она – ирландка, и ее сказки – об ирландской Черной Бороде и привидении короля О’Донахью»[56]. Факты жизни самой Арины Родионовны как прототипа героини почти не использовались Пушкиным. Например, няня вышла замуж двадцати двух лет, а Филипьевна в «Онегине» тринадцати, и ее история интереснее. Значит, Пушкин использовал информацию, полученную вне общения с няней. Обращаем на это внимание, ибо литературные персонажи поэта стали впоследствии обогащать легендарный образ Арины Родионовны.
Неоконченный черновик широко известного стихотворения «Подруга дней моих суровых…» не имел названия. Заглавие «Няне», поставленное при первой публикации Анненковым, указывалось сначала в скобках, а затем скобки стали отбрасываться, как, впрочем, и половина недописанной строки: «То чудится тебе…». Впервые Анненков опубликовал это в 1855 году, сразу связав художественный образ напрямую с Ариной.
Реальная жизнь, трагедия существования рабы Арины Родионовны, хотя она, возможно, была своей жизнью вполне довольна, почти не нашла отражения у Пушкина. Это была серьезная, не романтическая тема, потому что и «молодость, и любовь были взяты у нее чужими людьми, без спроса у ней»[57]. У Пушкина «и типы, и картины из жизни простонародья почти что отсутствуют», – пишет Котляревский. И дальше: «Единственный вырисованный портрет из этой коллекции набросков был портрет подруги его заточения – няни его Татьяны. Добрая подружка бедной его юности, эта «дряхлая голубка» – промелькнула в его стихах как какое-то видение из, в сущности, чужого ему мира»[58]. Она осталась в его произведениях романтизированным счастливым персонажем без личной жизни и вне социального контекста, столь важного для русской литературы.
Отношение к няне Пушкина нескольких его друзей также связано с михайловским одиночеством поэта. Друзья знали о ней в основном из его стихов, подражали ему, их забота о ней преувеличивается. Дельвиг писал отбывшему из Михайловского Пушкину: «Душа моя, меня пугает положение твоей няни. Как она перенесла совсем неожиданную разлуку с тобою». Невозможно не отметить потерю чувства меры: все-таки служанка – не мать, не жена, не возлюбленная. Пущин, однако, в досаде вспоминает, что во время его визита в Михайловское Арина раньше времени закрыла задвижки в печах и оба приятеля чуть не угорели. Естественно, поэту, вернувшемуся в Москву, не до няни. Он в состоянии эйфории: встреча с царем, столичный загул, новые жизненные планы. В 1827 году П.А. Осипова, послав Пушкину письмо, вложила в него стихи, которые Языков прислал Вульфу. Они посвящены няне:
Понятно, что любовь Языкова к няне есть производное от его дружбы с Пушкиным, не будь она няней Пушкина, не было бы и стихов о ее добродетелях. Он назвал ее Васильевной, а она Родионовна. Языкову подсказали, и строку он исправил: «Свет Родионовна, забуду ли тебя?» Стихи опубликовал Дельвиг в своих «Северных цветах» на 1828 год. Но имя было не столь важно: она – «няня вообще», романтизированная героиня из народа. Прочитать стихи она не могла и, скорее всего, понятия не имела о том, что о ней пишут.
Вяземский говорит Пушкину 26 июля 1828 года: «Ольге Сергеевне мое дружеское пожатие, а Родионовне мой поклон в пояс». Поклон этот Пушкин, по-видимому, не смог передать, с няней не виделся, через пять дней она умерла. Друзья Пушкина переписывались по поводу ее смерти, например Орест Сомов писал Николаю Языкову о покойной. Между тем родные Пушкина, которым она служила верой и правдой всю жизнь, были сдержаннее в выражении чувств или благодарностей своей служанке.
Анна Керн, которая по известным причинам бывала в Михайловском в 25-м году, оставила в своих воспоминаниях о Пушкине следующую строку: «Я думаю, он никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры»[59]. Керн писала это спустя более чем четверть века, и, говоря, что Пушкин никого не любил, она приравнивала свою мимолетную с ним связь к его серьезным увлечениям, включая жену. Нам же представляется, что Пушкин всех, кого любил, любил истинно.
«Обобщенная няня»
Один из законов идеализации, как известно, – очистка образа от мешающей информации, его обобщение, упрощение и затем романтизация. Поэтому из двух нянь была оставлена одна, а разные литературные персонажи (типичные для семьи того времени) обрели одного прототипа. «Тип собирательной моей няни», – говорит Набоков. А в другом месте: «Обобщенная няня»[60]. Всей дворни, обслуживающей молодого барина в Михайловском, было, включая «вдову Ирину Родионовну», как она значится в списках крепостных, 29 человек. И все «народное», что Пушкин вбирал в себя в ссылке (если он хоть как-то общался с простым народом), стало приписываться «собирательной» Арине Родионовне.
В биографиях Пушкина няня затмевает собой еще одного слугу, преданного Пушкину не менее, а может, и более няни, – мужа ее дочери Никиту Козлова, который сперва был ламповщиком у отца поэта. Козлову не повезло. Первым на это обратил внимание Вересаев: «Как странно! Человек, видимо, горячо был предан Пушкину, любил его, заботился, может быть, не меньше няни Арины Родионовны, сопутствовал ему в течение всей его самостоятельной жизни, а нигде не поминается: ни в письмах Пушкина, ни в письмах его близких. Ни слова о нем – ни хорошего, ни плохого»[61]. Никита выручал Пушкина в весьма серьезных и рискованных ситуациях, он спасал его от обыска, он на руках принес раненого поэта в дом, он вместе с Александром Тургеневым опустил гроб с телом Пушкина в могилу.
Если не считать этих двух случайных строк, верный Козлов проходит в сочинениях поэта неприметным.
Надежда Пушкина в письме к Керн сообщала: «Александр изредка пишет два-три слова своей сестре, он сейчас в Михайловском, подле своей «доброй нянюшки», как вы мило ее называете»[62]. Есть свидетельство, что он звал няню мамой, а она ему говорила: «Батюшка, ты за что меня все мамой зовешь, какая я тебе мать?»[63]. Но дело в том, что мать он звал на французский манер maman, а «мама», «мамка» или «мамушка», как он звал няню, – вполне принятое, по Далю, выражение «кормилица, женщина, кормящая грудью не свое дитя; старшая няня, род надзирательницы при малых детях». Позже тенденция биографов Пушкина подменить мать няней стала более категорической: «Вспомним Арину Родионовну – няню, бывшую для Пушкина ближе матери»[64].
Идеализацию всегда сопровождает плохая альтернатива. Если кого-то идеализируют, то кого-то другого нужно предавать анафеме. Это особенно отчетливо проявлялось в советской традиции. Классовый подход: аристократка-мать и представитель народа – няня. В процессе идеализации няня становится все лучше, а мать все хуже, няня упоминается все чаще, а мать все реже. Няня стала в литературе сублимированной матерью поэта.
56
V.V.Nabokov. Ibid, v.2, p.274.
57
И.Ф. Сумцов. Сборник в память Пушкина. Харьков, 1900, с. 115.
58
Н.А. Котляревский. Ibid., с. 168.
59
А.П. Керн. Воспоминания. Дневники. Переписка. М., 1989, с.95.
60
V.V. Nabokov. Ibid, v.2, pp.452, 454.
61
В.В. Вересаев. Спутники Пушкина. М., 1993, т.1, с.41.
62
А.П. Керн. Ibid., с.285.
63
П. Парфенов. Рассказы о Пушкине, записанные К.А.Тимофеевым. Пушкин в восп. совр. М., 1985, т.1, с.463.
64
Е.В. Павлова. Пушкин в портретах. М., 1983, с.26.