Дело Арбогаста

— К стене, — бесцеремонно потребовал он затем.

Арбогаст отступил на пару шагов.

Гауптвахмистр вышел из-за стола и принялся внимательно осматривать Арбогаста, приказывая ему при этом то поднять руки, то опустить голову и толкуя о насекомых, главным образом — о вшах; в конце концов он велел Арбогасту повернуться спиной и нагнуться, а когда тот замешкался, голос надзирателя зазвучал громче и тверже, он говорил об арестантах-хитрованах, пытающихся пронести в тюрьму невесть что и невесть в каком месте, подчеркивая, что знает все эти уловки. Затем Арбогасту велели вновь повернуться лицом и обработали его из пульверизатора инсектицидом — под мышками, на груди и в паху. В конце концов ему выдали три пары серых хлопчатобумажных кальсон, три пары шерстяных носков, три сорочки и пару башмаков. Затем — три синих арестантских комбинезона и два полотенца. Каждому заключенному полагалось иметь на белье личную метку. С нашивкой меток быстро управился один из помощников надзирателя, пока Арбогаст стоял голый у письменного стола на специальном месте, обведенном по каменному полу мелом.

После всего этого двое вахмистров препроводили его в камеру во втором корпусе. Хотя никто не обращался к нему ни с чем, кроме подлежащих исполнению приказов, Арбогаст чувствовал на себе испытующие взгляды. И надзиратели, и заключенные — все они глазели на него. Как всегда, он старался сохранять хладнокровие и ничем не выдавать собственных чувств, хотя сильнее всего ему сейчас хотелось с криком броситься прочь, только бы увернуться от настойчивых и бесцеремонных взглядов. В следственном изоляторе, когда он утверждал, что ни в чем не повинен, от него отводили глаза, но уже в ходе судебного процесса взгляды, обращенные на него, становились все бесстыднее, ему приходилось стряхивать их с себя, как голодных мух. От здешнего нижнего белья сразу же начала чесаться кожа. Что ж, и к этому тебе придется привыкнуть, подумал он.

Как раз в эти самые минуты прокурор грангатского суда проводил новую пресс-конференцию, потому что вынесенный накануне приговор вызвал кривотолки, и — в особенности в федеральных газетах — глухо намекалось на возможность судебной ошибки. Тощий Фердинанд Эстерле, всего три года назад прибывший из Карлсруэ, назначенный здешним прокурором, призвал к спокойствию, И этим утром, как всегда, он был в черном костюме, поверх которого на судебные заседания надевал мантию.

Для начала Эстерле с негодованием отмел все сомнения в состоятельности доказательной части по делу Арбогаста. Судебная медицина и естественные науки превратились в настоящее время в одно из самых эффективных средств борьбы с преступностью. В деле Арбогаста современные достижения науки способствовали безусловному изобличению преступника, подчеркнул он. В особенности медицинское заключение профессора Маула, заведующего отделением судебной медицины Мюнстерского университета, представляющее собой безупречную реконструкцию преступления. А не заинтересовали ли прокурора выводы предварительной экспертизы, которая не исключила возможность естественной смерти жертвы от острой сердечной недостаточности, любопытствовал один из журналистов. Ну, разумеется, ответил Эстерле, однако сам этот вывод был сделан в предположительной форме, почему, собственно, и понадобилось привлечь к делу профессора Маула как доку в таких вопросах. Однако выводы профессора Маула выглядят, по меньшей мере, неожиданными, не так ли? Нет, в них нет ничего неожиданного, тем более — парадоксального. Профессор Маул однозначно установил, что в протоколе предварительного осмотра содержатся указания на насильственную смерть от удушения, причем содержатся в таком количестве, что это устраняет малейшие сомнения. Однако каким образом удалось разрешить эти сомнения по такому важному вопросу, как способ удушения? Ведь поначалу эксперты не могли сказать, удушили ли жертву голыми руками или с помощью какого-то предмета. Для разрешения сомнений оказалось достаточно снимков жертвы. Профессор Маул однозначно установил, что госпожа Гурт была задушена кожаным ремешком или чем-то в этом роде.

— Но где этот пресловутый ремешок? Его никто в глаза не видел!

Винфрид Майер, адвокат Арбогаста, выкликнул этот вопрос во весь голос. Он сидел в одиночестве на галерке, и журналистам пришлось глядеть на него из партера снизу вверх. Эстерле, на протяжении всей пресс-конференции расхаживавший по подиуму, ответил без промедления.

— Тот факт, что орудие преступления так и не было найдено, ровным счетом ничего не меняет, дорогой коллега, не меняет буквально ничего в безукоризненных выводах профессора Маула. И, кроме того, вам прекрасно известно, что в нашей округе убийцы расправились уже с четырьмя беженками. Эти женщины и впрямь являются беззащитными жертвами!

Как и в ходе процесса, стоило Эстерле повысить голос, как речь его становилась несколько невнятной. Зная об этом недостатке, он старался держать себя в руках — и все же последнюю фразу выкрикнул во всю мочь. Две жертвы из вышеупомянутых четырех ему довелось повидать воочию. И ни по одному из дел не удалось выявить конкретного подозреваемого. Иногда Фердинанду Эстерле снился сон: убийца с улыбочкой на губах подкрадывается к нему, шутливо похлопывает прокурора по спине и шепчет ему на ухо свое имя, разобрать которое Эстерле однако же не удается, потому что в последний момент он отшатывается, испуганный невыносимым смрадом изо рта убийцы.

— Эти женщины и впрямь являются беззащитными жертвами, — повторил он, на этот раз — несколько спокойней.

Адвокат Майер не нашел достойного ответа. С тех пор, как процесс в ходе выступления обвинителя пришлось прервать из-за того, что защитнику стало дурно (в результате, как он полагал, недолеченного гриппа), его самочувствие не улучшилось. Приступы слабости накатывали на него не часто, но позитивной динамики в течении его болезни не было. Тридцатилетний адвокат — по здешним, грангатским, меркам, звезда — смотрел с галерки на журналистов, которым он своим недавним выкриком дал тему для новых вопросов и торопливых карандашных записей. Армия журналистов была экипирована зонтами, портфелями-“дипломатами” в шашечку и портативными пишущими машинками. Уже около часу дня всем им предстояло отправиться скорым поездом в Карлсруэ.

— Естественно, — ответил Эстерле на само собой разумеющийся вопрос, — Ганс Арбогаст вполне может оказаться и убийцей Крюгер. В конце концов, тела Крюгер и Марии Гурт нашли практически на одном и том же месте. Так или иначе, прокуратура планирует дальнейшие следственные мероприятия и по этому делу с тем, чтобы при необходимости выдвинуть новое обвинение. Возможно, именно Арбогаст и является тем самым серийным “убийцей с шоссе”, который наводит страх на всех, кто ездит по дорогам этой федеральной земли.

Поначалу казалось, будто дело закончится вынесением сравнительно мягкого приговора. Еще на прошлой неделе, давая интервью молодому Паулю Мору из “Бадишер Цайтунг”, прокурор согласился с журналистом в том, что речь в худшем случае может идти о нанесении тяжких телесных повреждений со смертельным исходом. Именно это преступление он и вменил обвиняемому в вину в ходе своей речи, хотя к тому времени обстоятельства уже изменились, причем самым радикальным образом. И началось это, возможно, с буквально из пальца высосанного подозрения, которое Эстерле огласил в суде и повторил сейчас на пресс-конференции, — с подозрения в том, что Арбогаст, не исключено, является тем самым серийным убийцей, который вот уже три года выискивает жертвы на практически безлюдных шоссе. Никаких доказательств не было — и все же настроение публики в зале суда внезапно переменилось. Мать обвиняемого, давшая ранее свои показания в спокойном тоне, а затем безучастно сидевшая в зале на протяжении всего процесса, внезапно разрыдалась, и дочери пришлось вывести ее в коридор. В зале заерзали, принялись перешептываться, и, стоя спиной к Арбогасту, прокурор понял, что тот засуетился, чтобы не сказать заметался.

Однако воистину решающий и совершенно неожиданный перелом наступил после оглашения выводов экспертизы профессора Маула. Уже начало смеркаться, однако света еще не включали, — и Майеру показалось, что и профессор Маул уловил перемену в настроении публики. Адвокат посмотрел в зал на стоящую чуть в сторонке скамью, на которой расположился эксперт со своими вспомогательными и наглядными материалами и таблицами. Произнося речь, он шевелил белыми пухлыми пальцами над фотографиями покойной, и пальцы эти походили на усики хищного насекомого. Поначалу Майер держался рассеянно, даже несколько небрежно, однако письменные выводы экспертизы, с которыми адвоката ознакомили заранее, не имели ничего общего с тем, что произнес профессор Маул в зале суда. Майеру почудилось, будто шевелящимися пальцами эксперт втягивает сгустившуюся меж тем атмосферу, будто он улавливает не что-нибудь малозначащее, но сам дух времени. И если в первые минуты кое-кто посматривал на профессора с насмешливым недоверием, в конце концов ему, затаив дыхание, внимали все. Подзащитный Майера, почувствовав это, заметно занервничал; пару раз он осмелился даже перебить эксперта, получив за это выговор от судьи и никоим образом не улучшив собственного положения.