Дело Арбогаста

И Арбогаст вновь покачал головой.

— Единственным эмиссаром, единственным посредником между двумя враждебными мирами, одним из которых является государство, а другим — ваше преступное тело, оказываюсь я. Мы ведь, священники, занимаемся не телом, а душою, она отдана нам во власть. Понимаете, Арбогаст? Ибо какова наша задача? Мы можем заново освятить ту землю, которая признана оскверненной. Подумайте об этом, подумайте хорошенько. И перестаньте толковать о своей невиновности. Невиновных людей не существует в природе.

Арбогаст кивнул. Через четверть часа после ухода священника за ним пришли двое вахмистров и препроводили его в парикмахерскую, расположенную этажом ниже, то есть в камеру, в которой и жил, и трудился заключенный-цирюльник. У его двери выстроилась очередь из трех человек. Арбогаст кивнул им, они кивнули в ответ, но никто не произнес ни слова, В конце концов Арбогаста позвали к цирюльнику.

— А ты что за гусь? Вроде бы новенький.

Арбогаст сел на конторский стул, поставленный в центре камеры, и цирюльник, засучив рукава тюремной униформы и перекинув через левую руку узенькое полотенце, как это делают кельнеры, тут же принялся его стричь.

— Длина волос два сантиметра. К сожалению, у нас нет выбора, — торопливо пояснил он.

— Я — Ганс Арбогаст.

Цирюльник ничего не ответил. Молча он подстригал волосы, измеряя их длину толщиной собственного пальца, и Арбогаст терпеливо покорствовал ему. В последний раз в Грангате перед началом процесса его стриг настоящий парикмахер, приглашенный в следственный изолятор. А сейчас ему было наплевать на то, как он будет выглядеть.

— Значит, Арбогаст?

Подняв взгляд, Арбогаст увидел тридцатилетнего темноволосого мужчину в твидовом костюме, который, раздобыв откуда-то стул, подсел к нему.

— Я учитель Ихзельс. Вы ведь закончили среднюю школу, не правда ли? Я смотрел в деле.

— Да. В сорок четвертом.

— А почему не захотели учиться дальше?

— Мой отец этого хотел, но мне и в школе-то было трудновато. Я поступил в подмастерья к мяснику.

— Ваш отец умер?

— Да, пять лет назад. От удара.

— Искренние соболезнования. Если хотите, можете продолжить образование прямо здесь. Или что-нибудь практическое, или в заочной форме. Кроме того, можно заниматься иностранными языками. И еще у нас есть библиотека. Ею занимаемся мы с господином Мильхефером, и к настоящему времени она насчитывает около десяти тысяч томов. Все аккуратно обернуты в бумагу, и каждую неделю вы можете заказать себе новую книгу. У вас будет библиотечная карточка.

— Готово, — сказал цирюльник.

— Пойдемте же, теперь вам надо к врачу, — сказал учитель. Он взял Арбогаста под руку и побудил его подняться со стула. Ухмыляясь, смахнул с плеча у заключенного пару волосинок и кивнул цирюльнику. — Отличная работа, Рихард!

Вахмистры, дожидавшиеся за дверьми в коридоре, повели Арбогаста на медосмотр. Ординаторская, как, кстати, и тюремный лазарет, находилась в главной башне. Арбогаст начал привыкать к ритму отпираемых и вновь запираемых дверей. Надо идти, затем останавливаться и ждать, пока не отопрут, делать еще один шаг и вновь застывать в ожидании, покуда за тобой не запрут, потом идти дальше. Перед входом в лазарет еще один контроль. Наконец его провели в кабинет, велели раздеться, после чего пришлось снова ждать, пока не подзовут к письменному столу. Там уже сидели двое вахмистров с личными делами возле открытого сейчас канцелярского шкафа, в котором хранились истории болезни.

— Добрый день! — Врач в белом кителе развернулся в кресле-вертушке. — Меня зовут доктор Эндерс.

Арбогаст поневоле вспомнил работу на бойне, вспомнил, как порой поглаживал рукой тушу теленка в черно-белых разводах (и какой нежной она была на ощупь), прежде чем снять ее с крючка.

— Покашляйте!

Врач схватил его за мошонку.

— Залупите!

Во второй половине дня Арбогаста повели на собеседование к начальнику тюрьмы, у кабинета которого ему вновь пришлось порядочно прождать, пока оттуда не вышел, объяснив Арбогасту, что теперь его черед, еще один заключенный-новичок. Отполированный до блеска письменный стол из красного дерева, на котором не было ничего, кроме часов с маятником в стеклянном колпаке, стоял поперек большой круглой комнаты на третьем этаже центральной башни. Перед ним на полу лежала бежевая циновка с пурпурным бордюром, явно арестантского производства.

— Сюда, пожалуйста.

Начальник указал на циновку, и Арбогаст встал на нее.

Не зная, куда девать руки, он в конце концов сцепил их за спиной. Он ожидал, что начальник окажется более пожилым человеком, а вовсе не, можно сказать, юношей, к тому же столь худощавым, что из бежевой вязаной куртки, под которой он носил белую сорочку и темно-коричневый галстук, выпирали костистые плечи.

— Итак, Арбогаст, нам предстоит выработать для вас план свершений. То есть, надо определить, чем вы будете заниматься в ближайшие годы. Ясно?

Арбогаст кивнул.

— Вы уже поговорили с учителем Ихзельсом и с его преподобием Каргесом. С господином Мильхефером, нашим вторым учителем, и с ассистентом главврача доктором Фреге вы еще наверняка познакомитесь, с пастором Ольманом — вряд ли, потому что вы католического вероисповедания. Меня, кстати, зовут директор Меринг.

— Ясно.

Арбогаст и сам не знал, зачем он произнес это слово.

— Ну, разумеется. К вашему сведению, в нашем учреждении, наряду со служащими и представителями администрации, с которыми вам, пожалуй, практически не придется иметь дела, работает, прежде всего, охрана. В ее корпус входят двадцать гауптвахмистров, восемнадцать обервахмистров, двенадцать вахмистров и двадцать четыре младших надзирателя. Хотите что-то спросить? Арбогаст покачал головой.

— Мне кажется, лучше всего будет подержать вас пока суд да дело в одиночной камере. Честно говоря, Арбогаст, убийц по сексуальным мотивам здесь недолюбливают.

— Я невиновен, господин директор.

— Ну разумеется. Как вам будет угодно. И все же на данный момент это представляется мне оптимальным решением. Конечно, вам не о чем беспокоиться, вашу безопасность мы гарантируем, мы не допускаем здесь никаких инцидентов. Однако, если так можно выразиться, вам не стоит рассчитывать на симпатию со стороны товарищей по заключению. Понимаете?

— Понимаю.

— Однако, если все же что-нибудь случится, немедленно докладывайте.

— Я понял.

— Значит, вы согласны с поселением в одиночной камере?

— Согласен.

— В богослужениях вы, я слышал, изъявили готовность принять участие.

— Это так.

— И в учебе?

— Да.

— Отлично. А что насчет трудовой деятельности? Вам надо выбрать одну их работ, которые можно совершать прямо в камере.

— Я не знаю.

— Бумажные пакеты или бутылки, вот в чем альтернатива. Или клеить бумажные пакеты или изготавливать оплетки на бутылки.

— Да, согласен.

— И все же — пакеты или бутылки? Что вы скажете, если это окажутся бутылки?

— Никаких возражений.

Арбогаст кивнул. Начальник тюрьмы еще некоторое время испытующе смотрел на него, затем разрешил удалиться. И пока его препровождали в камеру, Арбогаст думал о том, что все, должно быть, при взгляде на него стараются рассмотреть признаки преступной натуры, остаточные приметы злодеяния, которое он якобы совершил. Не зря же они так пялились. Наступил вечер, и Арбогаста обрадовал его приход.

9

Шестиметровая в высоту стена тюрьмы Брухзал, сложенная из грубых известняковых глыб, увенчанная колючей проволокой и восемью караульными вышками, производила снаружи впечатление крепостного сооружения, хотя саму тюрьму — здание из красного песчаника с четырьмя флигелями — с улицы видно не было. Четыре вышки были снабжены прожекторами и выходящими во внешний мир окнами, обеспечивающими наружный обзор. Караульные не имели права стрелять без предупреждения. В качестве такового они должны были сначала выстрелить в воздух или крикнуть: “Стой! Стой, или я буду стрелять”. Под окном каждой камеры в белый прямоугольник был вписан ее номер. В центре находилась высокая башня, восьмиугольная, как и наружная стена, с высокими арочными окнами. Там же стояла и церковь — из соображений безопасности чрезвычайно массивная. Весь комплекс сооружений был каменным, только двери камер — деревянными. Коридоры, ведущие к камерам, равно как и винтовая лестница в центральной башне, укреплены металлическими конструкциями. Выходы из флигелей в центральную башню забраны железной решеткой, возле нее на каждом этаже находился бак с горячей водой. Камера Ганса Арбогаста была в четвертом флигеле, между четвертым и третьим флигелями располагался прогулочный дворик.