Страница 21 из 32
Вечером 18 июня мне позвонил начальник пограничного отряда.
– Товарищ полковник, – взволнованно доложил он, – только что на нашу сторону перешел немецкий солдат. Он сообщает очень важные данные. Не знаю, можно ли ему верить, но то, что он говорит, очень и очень важно…
– Ждите меня, – ответил я и немедленно выехал к пограничникам.
Пройдя в кабинет начальника отряда, я попросил, чтобы привели немца. Тот вошел и, привычно вытянувшись, застыл у двери.
С минуту я рассматривал его, первого гитлеровского солдата, которого видел так близко и с которым мне предстояло разговаривать. Это был молодой, высокий, довольно нескладный парень в кургузом, мышиного цвета мундирчике с тусклыми оловянными пуговицами. На ногах у него тяжелые запыленные сапоги с широкими голенищами. Из-под пилотки выбивался клок светлых волос. Немец смотрел на меня настороженно, выжидающе. Кисти его больших красных рук чуть заметно дрожали. Я разрешил ему сесть. Он опустился на табурет, поставленный посередине комнаты, и снова выжидательно уставился на меня своими бесцветными глазами.
– Спросите его, почему он перешел к нам, – обратился я к переводчику.
Немец ждал этого вопроса и ответил не задумываясь, с готовностью. В пьяном виде он ударил офицера. Ему грозил расстрел. Вот он и решил перебежать границу. Он всегда сочувствовал русским, а его отец был коммунистом. Это последнее обстоятельство немец особенно подчеркивал.
– Мне будет сохранена жизнь? – спросил он.
– Разумеется. Но почему вы сомневаетесь в этом?
– Скоро начнется война, и немецкая армия будет противником русской.
Фельдфебель повторил мне то, что уже сообщил начальнику погранотряда: в четыре часа утра 22 июня гитлеровские войска перейдут в наступление на всем протяжении советско-германской границы.
– Можете не беспокоиться. Мы не расстреливаем пленных, а тем более добровольно сдавшихся нам, – успокоил я немца.
Сообщение было чрезвычайным, но меня обуревали сомнения. „Можно ли ему верить?“ – думал я так же, как час назад думал начальник погранотряда. Очень уж невероятным казалось сообщение гитлеровского солдата, да и личность его не внушала особого доверия. А если он говорит правду? Да и какой смысл ему врать, называя точную дату и даже час начала войны?
Заметив, что я отнесся к его сообщению с недоверием, немец поднялся и убежденно, с некоторой торжественностью заявил:
– Господин полковник, в пять часов утра двадцать второго июня вы меня можете расстрелять, если окажется, что я обманул вас.
Вернувшись в штаб корпуса, я позвонил командующему 5-й армией генерал-майору танковых войск М.И. Потапову и сообщил о полученных сведениях.
– Не нужно верить провокациям! – загудел в трубке спокойный, уверенный басок генерала. – Мало ли что может наболтать немец со страху за свою шкуру.
Верно, все это походило на провокацию, но на душе было неспокойно. Я доложил генералу Потапову, что, по-моему, следует все же предпринять кое-какие меры. Попросил разрешения по два стрелковых полка 45-й и 62-й дивизий, не занятых на строительстве укреплений, вывести из лагерей в леса поближе к границе, а артиллерийские полки вызвать с полигона.
Генерал Потапов ответил сердито:
– Напрасно бьете тревогу.
Обосновывая свою просьбу, я сослался на возможность использовать эти полки для работы в предполье и сократить таким образом сроки окончания строительства оборонительных сооружений.
– Опасаться же, что это может вызвать недовольство немцев, нет оснований, – говорил я. – Войска будут находиться в восьми километрах от границы, в густом лесу.
Командарм, подумав, согласился»170.
И далее на странице 201 автор «Ледокола» пишет: «Войска, которые готовятся к обороне, зарываются в землю. Это нерушимое правило, усвоенное каждым унтером со времен русско-японской и всех последующих войн. Войска, которые готовятся к обороне, прежде всего, перехватывают самые широкие поля, по которым будет наступать противник, перекрывают дороги, устанавливают проволочные заграждения, роют противотанковые рвы, готовят оборонительные сооружения и укрытия позади водных преград».
Вот именно! Красная армия весной-летом упорно готовилась к обороне, строила укрепления и рыла окопы. Полевое оборонительное строительство в приграничной зоне, пишет В.А. Анфилов, с весны 1941 года получило широкий размах. Так, в Прибалтийском военном округе возводилось 164 батальонных района обороны. Большое количество их строилось в Струмиловском и Рава-Русском укрепленных районах
Киевского военного округа. К началу июня только в предполье было построено 18 батальонных районов и три отдельных ротных опорных пункта171.
Но к началу Великой Отечественной войны строительство оборонительных укреплений в западных районах страны полностью завершить не удалось: «Строительство новых укрепленных районов велось высокими темпами. Но объем оборонительных работ был слишком велик, и промышленность не успевала обеспечить строительство УРов материалами, оборудованием и вооружением. Поэтому оборонительные сооружения вводились в строй с опозданием, по упрощенной схеме, порой без достаточного вооружения»172.
В.А. Анфилов дополняет: «Из-за недостатка строительных материалов и механизмов, вооружения для дотов, коробов амбразур и другого оборудования тормозилось выполнение намеченных планов строительства. При наличии в новых укрепленных районах примерно 2500 дотов, построенных к весне 1941 года, полностью было вооружено орудиями лишь около 1000 сооружений. Во всех остальных имелись только станковые пулеметы. Чтобы вооружить построенные огневые точки, военные советы округов с разрешения правительства были вынуждены снять с консервации и перевести некоторую часть орудий и пулеметов из укрепленных районов, построенных на старой границе»173.
Красная армия готовилась к обороне.
Б. Лиддел Гарт пишет: «Трудно сказать, насколько Гитлер был уверен в том, что русские не готовы к его удару, поскольку он скрывал свои мысли даже от приближенных. Начиная с весны из Москвы поступали сообщения от германских наблюдателей, что советское руководство, будто предчувствуя недоброе, проявляет пассивность и беспокойство и стремится никак не провоцировать Гитлера; нет никакой опасности, что Россия нападет на Германию, по крайней мере, пока жив Сталин. Еще 7 июня германский посол в Москве докладывал: „Наблюдения показывают, что Сталин и Молотов, которые одни отвечают за русскую внешнюю политику, делают все возможное, чтобы избежать конфликта с Германией“. По-видимому, подобное мнение подтверждали не только соблюдение Россией торгового соглашения и продолжение поставок Германии, но и отзыв дипломатических признаний Югославии, Бельгии и Норвегии.
В то же время Гитлер часто повторял, что нацистские представители в Москве – самые плохо информированные дипломаты в мире. Своих генералов он пичкал сообщениями, будто русские готовятся к нападению, которое необходимо срочно упредить. Возможно, Гитлер был неискренен и намеренно вводил их в заблуждение, так как у него продолжались споры с военачальниками, выступавшими против вторжения. Или же запоздалое понимание того, что русские не настолько не готовы к удару, как он надеялся, могло навести Гитлера на предположение, будто их намерения были такими же, как у него. После перехода границы немецкие генералы убедились, как далеки были русские от подготовки своего наступления, и поняли, что фюрер их обманул»174.
Германский генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн свидетельствует: «Много спорили о том, носило ли развертывание сил Советской армии оборонительный или наступательный характер. По числу сосредоточенных в западных областях Советского Союза сил и на основе сосредоточения больших масс танков как в районе Белостока, так и в районе Львова можно было вполне предполагать – во всяком случае, Гитлер так мотивировал принятие им решения о наступлении, что рано или поздно Советский Союз перейдет в наступление. С другой стороны, группировка советских сил на 22 июня не говорила в пользу намерения в ближайшее время начать наступление.