Академия

Построив взвод у входа в казарму, лейтенант произнесла небольшую речь:

– Сегодня вы вступили в армию. Значит, отказались от гражданской жизни! Забудьте о сладком сне и вкусной пище! Забудьте о том, что можно кому-то пожаловаться кроме меня. А если начнете жаловаться мне, я вас так накажу, что вы язык проглотите! Вы будете уставать так, что начнете засыпать еще на подходе к кровати. Вы будете проклинать день, когда решили вступить в спецназ! Некоторые из вас будут плакать ночами. Не все дойдут до окончания Академии. Треть из вас отчислят. Но те, кто выдержат – станут настоящими солдатами! Нет тяжелее службы, чем служба в спецназе. Но никого в Империи не любят так, как спецназ! Мы лучшие! А вы – сборище разнеженной молодежи – станете лучшим взводом на этом курсе! Я обещаю! Слава спецназу!

– Слава спецназу! – нестройно откликнулся взвод.

– Отставить! Вы что, не ели сегодня?! Слава спецназу!

– Слава спецназу!

– Слава спецназу!

Повторив приветствие раз десять и выслушав ответ охрипших курсантов, Нэния улыбнулась:

– Ну вот. Что-то похожее на то, как надо отвечать. Утром встретимся в спортгородке. Разойдись!

Шагая в комнату, Кротов улыбался. Он вспомнил, как их впервые построили на плацу в учебке. Они скрючились в новеньких шинелях на ноябрьском забайкальском ветру. Из казармы вышел подтянутый невысокий старшина в хэбэшке и шапке. Было видно, что ему совсем не холодно. Он прошел вдоль строя, оглядывая пополнение, и произнес одну фразу, куда вместил все напутствия лейтенанта Нэнии Сэмюэль.

– Вешайтесь, салаги!

Началась однообразная курсантская жизнь. Дни были заполнены до отказа. Кроме занятий, занимающих основное время, постоянно появлялись какие-то дела. Если вдруг находилось полчаса свободного времени, появлялась лейтенант и кричала Ранзе:

– Почему взвод бездельничает? Они что, ходят строем лучше всех в Академии.

Ранза кричала на командиров отделений, и те, сами уставшие, гнали курсантов на плац. Это было неплохо – не оставалось времени на раздумья. А к подобной муштре Кротов давно привык. Тем более тут не поднимали ночью и не гнали в столовую помогать дежурному наряду чистить картошку. Или просто дембеля выпили и им было скучно.

Преподаватели, узнав, что у Кротова нет чипа, сначала удивленно выкатывали глаза и спрашивали:

– Ну и как ты будешь учиться?!

Но все оказалось не так страшно – для них. Сергею приходилось заниматься гораздо больше времени, чем молодым, не служившим курсантам, но с чипами. Лишь иногда, когда он особенно изматывался и, казалось, так и умрет, но не сможет отработать какой-нибудь особенно хитрый маневр на флаере, вдруг просыпалась внутри сила, и оказывалось, что он все может. Как будто знал, но забыл. Так бывало очень редко, и Сергей не понимал, что это за наитие. Как будто помощь свыше.

В этой постоянной круговерти – подъем, зарядка, занятия, отбой – пролетело полгода. Смена времен года на Тарантосе была не такой ярко выраженной, как на Земле. Осень была длинной и теплой, зима – короткой и снежной. Деревьев, которые расставались со своей листвой, оказалось совсем немного. Большинство так и остались зелеными. Сергею странно было видеть такие деревья, накрытые охапками мягкого снега. Иногда по ночам курсантов поднимали по тревоге. Тогда, в свете белой, быстро пробегавшей по звездному небу луны, рощи, накрытые снегом, казались особенно красивыми.

Но так было не везде. По рассказам, в горных районах, где находились полигоны, и зима, и лето были гораздо суровее. Там Кротов еще не был. Первый выход на полигон для первокурсников планировался на весну. Отношения с сослуживцами установились ровными. Разница в возрасте была небольшой, гораздо больше их разделяло прошлое Кротова. Курсанты батальона старались как можно меньше обращаться к нему, и его это устраивало. Приняв решение, он теперь истово исполнял его. Глядя, как он часами расстреливает мишени на стрельбище или отрабатывает удары виброножом, который не прыгал к нему в руку сам, как у остальных, преподаватели невольно зауважали его. Но предубеждение, вызванное тем, что он был протеже шпионского ведомства, никуда не делось.

Он выполнял те же обязанности, что и остальные курсанты, не кичась и не бравируя своим боевым опытом. Пройдя в свое время учебную часть Советской Армии, Афган и Зорн, Сергей знал, что делать действительно надо, а на какие правила, установленные здесь, можно наплевать. Живущий с ним в комнате командир их отделения – Стори Парано – попытался как-то придраться к нему, что он днем лежит на кровати. Кротов усмехнулся и язвительно сказал:

– Капрал, а ты доложи об этом командирам! Пусть устроят мне разбор.

Поняв, что сморозил глупость, Стори стушевался. Со временем и до них стало доходить, что не все правила надо слепо выполнять.

Однажды землянин, проходя по коридору, заметил, что трое курсантов заталкивают в туалет одного. Сначала он хотел пройти мимо. Сотни раз за свою службу он видел подобное. Он почти прошел, но не выдержал и рванул дверь в туалет. Так и есть – двое курсантов держали одного, а третий срывал у него с лацкана куртки значок батальона.

Троих нападавших Сергей знал – все из первого взвода. Они были с одной планеты, все высокие, накачанные, с ровным одинаковым загаром. Тот, кого они затащили в туалет, был из соседнего батальона. Кротов знал, что делали эти трое. Это называлось трофеи. Негласно это даже поощрялось.

Надо было любым способом добыть знак батальона у других курсантов. Но это не значило, что можно было толпой напасть на одного и сорвать знак. Сделать это надо было честно; даже если и сорвать, то в поединке один на один. Чаще всего знаки проигрывали. Ставили их на кон в игре в мяч, или на преодолении боевой стены, или в другом единоборстве. Сам Кротов никогда в этом не участвовал, но не считал это чем-то предосудительным.

Знаки потом с невинной улыбкой сдавали взводному – мол, вот нашли. Все понимающий командир взвода возвращал их с подковырками «потерявшей» стороне. Беззначковых, наоборот, ждала строгая кара. Сергей не сомневался, что и командиры батальонов подкусывали друг друга, спрашивая про количество «потерянных» и «найденных» знаков. В какой-то мере это вызывало дух соперничества и шло на пользу Академии.

Парень не сдавался. Несмотря на заломленные за спину руки, он рвался и ругал схвативших его последними словами. Изловчившись, он со всей силы опустил каблук на ботинок одного из нападавших. Тот заорал. Тогда тот, кто снимал знак, ударил парнишку в живот.

– Ну-ка, отпустите его!

Ударивший повернулся и, узнав Сергея, протянул:

– Ты-ы! Твое какое дело? Иди своей дорогой!

Кротов почувствовал знакомый зуд – он так давно не дрался, но заставил себя сдержаться и не кинуться с ходу в бой.

– Еще раз говорю, отпустите парня.

Теперь уже все трое враждебно смотрели на него.

– А я еще раз повторяю – вали отсюда!

Курсант отвернулся.

Больше Кротов разговаривать не стал. Они не ожидали, что курсант из своего батальона станет драться из-за чужого, поэтому первый ход Сергея пропустили. Он схватил отвернувшегося курсанта за руку. Рывком развернул его к себе. Поднырнул под руку. Обычной «мельницей», отработанной когда-то еще дома, на Земле, швырнул на пластиковый пол.

– Ах ты, гад!

Двое загорелых отпустили пленника и одновременно выбросили вперед ногу, пытаясь попасть в грудь распрямившемуся землянину. Для схватки с таким противником, как Кротов, они действовали слишком предсказуемо и недостаточно быстро. Уходя влево, он развернулся, пропустил ногу перед грудью, поймал её обеими руками и подсек опорную ногу противника. Не давая ему ухватиться за свою куртку, толкнул ногу в сторону. Не удержавшись, врезал ногой упавшему по заднице, чтобы помнил.

Последний курсант завяз в схватке с бывшим пленником. Они увлеченно обменивались ударами, хоть не совсем точными, но от души. Сергей, не теряя их из виду, развернулся и приготовился встретить поднимавшихся с пластика курсантов.