Страница 4 из 4
Я почти не слушала мойру и уже с трудом понимала, что она говорит. В голове билась лишь одна мысль, что уже ничего не изменить и не вернуть прежнюю жизнь.
- Амари, я не смогу вернуть тебе прежнюю судьбу, но каждая мойра может одарить человека. Ты заслуживаешь моих даров, ведь и моя вина есть в том, что случилось.
В руках у мойры появилась небольшая шкатулка из зеленого камня. Она открыла крышку, и я увидела круглую полупрозрачную пластинку, переливающуюся всеми цветами радуги, золотой гребень и маленькую темно-красную веточку с несколькими лиловыми листочками.
- Что это такое? - спросила, разглядывая странные дары.
- Это все поможет тебе сделать новую жизнь радостнее, - загадочно ответила мойра. - О назначении даров ты догадаешься сама, когда придет время. И еще одно... Лично от меня.
Мойра взмахнула рукой, и у меня на шее появился серебряный кулон в виде паучка на тоненькой цепочке.
- Запомни, Амари, у высших сил бесполезно что-то просить для себя самого. Но этот амулет ты можешь подарить дорогому тебе человеку, и он исполнит одно его самое заветное желание. Амулет ты можешь отдать только добровольно. Отнять или украсть его нельзя.
- У меня нет больше дорогих людей, - прошептала я, бездумно глядя на серебряного паучка.
Глаза застилали слезы, а в голове был туман, не дававший думать и чувствовать. Очнулась я, лежа в траве возле злосчастной избушки. Мойра исчезла, и теперь все произошедшее казалось мне лишь видением. Однако в руках я держала тут самую шкатулку с непонятными дарами, а на шее висела серебряная цепочка. Уже совсем стемнело, и я побрела прочь из леса, с трудом разбирая дороги. Ночной лес совсем не пугал. Феечки сидели на ветвях деревьев и разбрасывали в воздухе светлячков, освещая мне путь.
С чувством безысходности побрела в родительский дом, так как не представляла, что мне теперь делать. А дальше все было, как в тумане. Кажется, я прервала праздничный семейный ужин, на котором мне больше не было места. Помню, сидела в гостиной на диване и рыдала, прижимая к себе зеленую шкатулку. Говорила про дом в лесу, про мойру, но взрослые не обращали внимания на детские рассказы. Вскоре в дом пришли городские констебли, и остаток ночи я провела в участке. Я без конца повторяла, что меня зовут Амари Брайт, что я живу в Виноградном переулки с родителями, сестрой и братом... Констебли опросили всех в округе, но никто меня не узнал, естественно. И родители тоже...
На следующий день меня отправили в Дом скорби, посчитав сумасшедшей. Я даже обрадовалась сначала, ведь целители, обладающие магией, вполне смогли бы серьезно отнестись к моей истории. И тогда я впервые увидела Стражей судьбы... Их было трое... Высоченные и худые, словно жерди, закутанные в белые одежды. У них не было лиц - просто гладкая кожа. У них были длинные скрюченные пальцы, которые тянулись ко мне. Я лежала на узкой неудобной кровати в палате вместе с другими детьми, смотрела на ночных гостей, и мне хотелось закричать от ужаса. Но вместо крика из горла вырвались лишь хрипы. Один из стражей поднес палец к тому месту, где у человека находится рот, будто прося меня молчать.
И я молчала... Побыв пару дней среди очень странных детей, я поняла, что еще немного - и я в самом деле сойду с ума. Целителям я не стала рассказывать о мойре, да и о родителях говорить перестала. Сказала, что ничего не помню из прошлого, вот и все. Меня лечили травами и заклинаниями, но от них лишь болела голова и накатывала слабость. Да и не от чего было меня лечить-то... Я перестала плакать и говорить вещи, которые не нравились взрослым. Наконец, целители Дома скорби решили, что меня вполне можно выпускать к здоровым детям.
Так я оказалась в Императорском сиротском приюте, находившемся здесь же, в Дианите, что меня очень радовало. Мысль о том, что семья рядом, согревала и немного скрашивала унылые дни. Я не могла больше носить фамилию Брайт, а потому мне сделали новые документы, в которых родители мои числились неизвестными. Мне дали новую фамилию Тай-Лин в честь древнего названия летнего месяца, когда я поступила в приют. Хорошо хоть имя оставили прежнее...
В приют свозили детей, оставшихся без родителей, со всех семи островов. А содержался он лично Его Величеством. Надо сказать, что жилось мне там весьма неплохо. Нянечки очень хорошо относились к детям, не обижали, да и обделены мы ничем не были. И еды всегда вдоволь, и одежды, и игрушек. А в праздничные дни, когда жители столицы собирались на площади послушать торжественную речь императора, сироток наряжали понаряднее и выстраивали поближе к монаршему шатру. Император любил лично разговаривать с нами и даже угощать сладостями. Так пролетели долгих семь лет моей новой жизни.