Поддай пару!

– Так Отсвет на Луне уже может выйти из укрытия?

– Прости, – осторожно ответила Ангва, – я не расслышала за треском башни, что ты сказала.

Тишина в кабинете лорда Витинари была абсолютной. Поступь приближающихся шагов Стукпостука еще сильнее подчеркивала эту тишину. Секретарь вручил патрицию листок бумаги и сообщил, что еще одна семафорная башня была сожжена теми, кто называл себя, в переводе, «Единственные Истинные Гномы».

Стукпостук ждал. Ни один мускул не дрогнул на лице лорда Витинари, а потом патриций сказал:

– Доведи до общего сведения, что за вражеские атаки на семафорные башни мы будем карать смертью не только непосредственных участников, но и заказчиков, кем бы они ни оказались. Разошли эту информацию по всем посольствам, консульствам и главам государств. Сегодня же, пожалуйста, – и все так же невозмутимо Витинари продолжал: – Пожалуй, пришло время темным клеркам разобраться с нашими необычными подозреваемыми. Надеюсь, вердикторий дал нам необходимые зацепки, и тебе, Стукпостук, будет оказано любое посильное содействие. Король-под-горой наверняка… огорчен происходящим. Удар пришелся на наши башни, но понятно, что проблема обязательно скажется и на самом короле. Так что отправь ему сообщение черными кликами, дай знать, что лично я готов поддержать любое решение, которое он сочтет наилучшим, и за поддержку леди Марголотты я тоже ручаюсь. Граги в очередной раз нарушили торжественное соглашение, а это, Стукпостук, на корню расшатывает основы мира. Ведь если нельзя доверять собственному правительству, кому тогда остается доверять?

Стукпостук тихонько откашлялся. Его улыбка сейчас больше напоминала гримасу. Прежде чем секретарю разрешили вернуться в его личный кабинет и приняться за плетение интриг, лорд Витинари, продолжая ловить рыбку в собственном потоке сознания, сказал:

– Ты знаешь, Стукпостук, я редко злюсь, но сейчас я очень зол. Буду признателен, если ты пошлешь за командором Ваймсом в его второй ипостаси – Дежурным по Доске Ваймсом. Мне нужна его помощь. И вряд ли он этому обрадуется, что, с моей точки зрения, как нельзя более кстати в сложившихся обстоятельствах. И пожалуйста, отправь сообщение господину Труперу, намекни ему, что сейчас не время великодушничать.

Витинари добавил:

– Это не война. Это преступление. Наказание последует.

Рыс Рыссон, гномий король-под-горой, был гномом большого ума, но иногда и он задавался вопросом, с чего бы гному такого ума лезть в гномью политику, не говоря уж о том, что становиться королем гномов. Лорду Витинари достались такие цветочки, что он, наверное, и не задумывался о существовании ягодок! Король считал людей… как бы так выразиться… достаточно благоразумными, в то время как старинная гномья пословица в переводе гласила: «Диспут между тремя гномами всегда приведет к четырем точкам зрения».

«Сейчас все не так уж запущено, но близко к тому», – размышлял король, обводя взглядом собравшихся членов совета, в котором согласно закону он был первым среди равных. Где-то в старинных свитках он вычитал, что они считались его вассалами, что бы это ни значило. Звучало как что-то неаппетитное.

Когда Арон, его секретарь, вернулся после недавнего визита в Анк-Морпорк, то описал королю игру в футбол, на которой он успел побывать. Так вот, в центре той игры был судья. И в эту минуту Рыс испытывал что-то похожее на то, что должен был чувствовать судья, поскольку все мячи летели в его сторону. Как прикажете быть королем-под-горой в стране, где даже внутри партий были свои партийки, а в тех – свои партиечки? Он завидовал – о, как он завидовал – алмазному королю троллей, который раздавал повеления и советы своим многочисленным подданным. После чего они говорили ему спасибо – слово, которое король-под-горой нечасто слышал в своей жизни. Алмазный король всегда представлял интересы всех троллей. Но гномья раса раскололась почти до неразберихи, а ему, королю-под-горой, приходилось решать эту проблему.

Сегодня на повестке дня – или, точнее, на повестках, число которых было пугающе велико, – стояло по вопросу от каждой фракции. Рыс мрачно задумался, каким словом обозначить множество повесток дня, и остановился на термине «повестерия с летальным исходом».

Из-за глубинных грагов его мучили кошмары по ночам. Чувствовалось нечто агрессивное в их массивных кожаных одеяниях и колпаках. Он думал: ведь, в конце концов, все мы гномы. Так не говорил ничего такого о том, что гномы должны прикрывать свои лица в обществе семьи и друзей. Рыс находил этот обычай демонстративно провокационным и, конечно, оскорбительным.

И теперь на бесконечной повестке дня гномы из каждой шахты жаловались на миграцию молодежи в большие города. И конечно, у всех имелись свои теории, чем это могло быть вызвано, и все были ошибочными. Всякий гном, который предпочитал не жить в темноте, во всех смыслах слова, знал, что причина, по которой молодые гномы заполонили, к примеру, тот же Анк-Морпорк, крылась просто-напросто в самих этих брюзгах и их обычаях. А те, кого Рыс считал прогрессивными гномами, – те, которые могли спокойно дружить с троллями, наседали на него, короля, потому что их раса-де отгородилась от мира непроницаемым занавесом.

В зале короля-под-горой сгустилась туча взаимного несогласия, которое со всех сторон казалось воплощением своенравия, словно в любом споре, даже самом незначительном, противник должен быть изничтожен до последнего клочка. Так мыслили гномы. «Мы слишком много времени проводим взаперти», – подумал Рыс. Он вздохнул, заметив, что слово взял Пламен, чей голос звучал невыносимо громко.

Пламен был гномом, которого король не отказался бы увидеть во время обвала в шахте, желательно в качестве жертвы. Однако у Пламена были последователи, много узколобых последователей, а еще – много могущественных друзей. Вот, собственно, и все. Политика. Политика походила на такие деревянные игрушки-мозаики для детей, где нужно передвинуть все квадратики в поисках одного-единственного правильного варианта, и только тогда у тебя сложится целая картинка.

В данный момент Пламен намекал, что на самом деле добыча жира в шмальцбергских жировых шахтах не была исконно гномьим занятием, в ответ на что один престарелый гном, в котором король узнал Сулина Геддвина, вскочил на ноги.

Геддвин взялся за рукоятку своего топора и сказал:

– Мой отец был жировым шахтером. И моя бабушка, она была ну очень жировым шахтером. И я был жировым шахтером, когда был моложе. Матушка дала мне в руки крошечную кирку, как только я выучился ее держать. Все мои родичи, с того самого времени, как упал Пятый слон, были жировыми шахтерами, и я вам так скажу: доход от нашего чистейшего жира, экспортируемого на Равнины, не дает этому городу загнуться. Так что я не потерплю подобных оскорблений от какого-то б’зугда-хьяра[20], который боится даже выглянуть на солнце.

В зале раздался лязг железа, а потом тишина, и все замерли в ожидании того, что случится дальше. А значит, нарушить тишину предстояло Рысу Рыссону. В конце концов, был он королем-под-горой, то есть королем всех гномов, или нет?

Он улыбнулся, прекрасно отдавая себе отчет в том, что одно неверное слово разнесется катастрофическим эхом по пещерам, и результат, каким бы он ни оказался, будет на его совести. Такова судьба тех, кто работает на благо мира в противовес войне, и путь ответственного руководителя всегда утыкан шипами.

Он посмотрел на рассерженных членов совета, которые, сидя за огромным столом, размахивали топорами. Как будто быть гномом значило вечно жить в состоянии, которое попросту не передавалось в полной мере словом «брюзгливость». Совет гномов всегда был, выражаясь их собственным языком, смятением гномов.

Рыс спокойно заговорил:

– Ради чего стал я вашим королем? Я отвечу вам. В мире, где официально признаны равные права троллей, людей и прочих существ, даже гоблинов, отсталые элементы гномьего сообщества неуемно продвигают идею, чтобы граги блюли чистоту всего гномьего. – Он строго посмотрел на Пламена и продолжал: – Везде, где проживает ощутимое количество гномов, гномы пытались модернизироваться, но без особого результата, за исключением Анк-Морпорка. К нашему стыду, те, кто вознамерился держать расу гномов во тьме, исхитряются внушить своим последователям веру в то, что перемены любого рода есть святотатство – не посягательство на что-то конкретно святое, но так, вообще, святотатство, витающее в атмосфере, кислой, как море уксуса. Так быть не должно! – Он повысил голос и обрушил на стол кулак. – Я здесь, чтобы донести до вас, друзья и, конечно, мои улыбающиеся враги, что, если мы не выступим плечо к плечу против сил, которые желают удержать нас во тьме, раса гномов впадет в ничтожество. Мы должны работать вместе, общаться, обходиться друг с другом как следует, а не брюзжать без конца, что мир теперь принадлежит не только нам, чтобы в итоге испортить его для всех. В конце концов, кто в мире новых возможностей захочет иметь дело с такими, как мы? Я говорю серьезно. Мы должны вести себя как существа разумные! Если мы не будем идти в ногу со временем, оно растопчет нас и подомнет под себя.

20

Пер. с гномьего – «садовое украшение».