Страница 15 из 22
В целом в Харбине, военнопленные находились в несколько лучших условиях, по крайней мере по сравнению с хайларскими «собачьими ящиками». Первоначально они были заключены в местной тюрьме, а затем в так называемом «Приюте» («Хогоин») – созданном в конце 1937 года центре временного содержания для пленных и перебежчиков из СССР, расположенном в доме № 2 по улице Кубанской. Опубликованные сведения об этом лагере весьма скудны и противоречивы, их недостаточно даже для определения фактической подчиненности этого учреждения харбинской Японской военной миссии (токуму кикан), разведывательному отделу штаба Квантунской Армии или военной жандармерии (кэмпэйтай). Более вероятно первое, однако охрану лагеря несли жандармы (кэмпэй).
К моменту появления первых военнопленных, на Кубанской, 2 содержалось по крайней мере три советских авиатора. Двое из них, летчик ГВФ Борис Филиппович Гусаров и синоптик[59] Лев Николаевич Попов, входившие в экипаж почтового самолета П-Зет, 19 декабря 1937 года при выполнении рейса Хабаровск – Владивосток вследствие навигационной ошибки вынужденно приземлившегося у станции Гаолинцзы (на территории Маньчжурии). Третьим был воентехник 2-го ранга Михаил Андреевич Домнин, стрелок-радист СБ, сбитого 14 марта 1938 года в районе Уху, в Центральном Китае.[60] Позже, в начале сентября, к ним присоединился командир эскадрильи 5-го истребительного авиаполка капитан Александр Николаевич Алаткин, самолет которого, при выполнении высотного маршрутного полета 27 августа 1939 года пересек советско-маньчжурскую границу и произвел вынужденную посадку в районе Дунина.[61] К моменту появления в лагере «халхингольцев» выглядели они неважно – худыми и оборванными.
Свое отношение к вновь прибывшим администрация харбинского лагеря сформулировала на первом построении прибывших военнопленных: «…мы вас выручили от сталинского терроризма и мы к вам будем относиться хорошо, а если кто сделает побег, то мы вас будем расстреливать» (Григорий Топилин).[62]
В «Хогоине» военнопленные были размещены в комнатах (по крайней мере в своих объяснительных они не именовали их камерами), туалет находился за пределами здания и туда можно было даже попробовать сходить без разрешения, можно было выйти к ограде и поглазеть на работающих «напротив» китайцев. Все это, правда, могло закончиться избиением. Помимо ежедневных построений и поверок, пленным разрешали прогулки. Рядовых красноармейцев и младший командный состав иногда выводили на улицу на хозяйственные работы по лагерю: «рвать траву, мыть окна и т. д.». Командиры были отделены и на прогулку выводились также отдельно.
Кормили в лагере несколько лучше чем в хайларской тюрьме, но все равно неважно. Бывшие военнопленные описывали питание в «Хогоине» так:
«…Кормили нас очень плохо, примерно в сутки хлеба давали грамм 250 или 300 и три стакана чаю, вот наша была пища».
«…Кормили очень плохо, утром дадут кусок хлеба и кружку чая, в обед граммов 250 хлеба и четверть литра супа, в котором попадет только картошка величиной с голубиное яйцо и капусты ложка; еще спрашивают – хорошо?» (Ефим Кустов).
«…Кормили плохо: утром один стакан чаю в обед суп очень плохой, вечером суп постный тоже плохой». (Тимофей Вертлюгов).
«…Кормили плохо: супу давали как малому ребенку, хлеба тоже мало, чай без сахара, так что переживали очень». (Егор Валов).
«…Нам давали мяса один килограмм на 90 человек, хлеба грамм 300[63] серого, капуста да вода, а их солдаты кидаются до этого несчастного супа, как волк до махана». (Николай Шатов).
Рацион военнопленных, состоявший из хлеба и чая, иллюстрируется фотографиями, предположительно сделанным во дворе лагеря «Хогоин» 14 июля 1939 года. Интересно отметить, что на столе перед пленным с забинтованной рукой, можно различить три онигири. Онигири представляют собой шарики из спрессованного пресного риса; это традиционная крестьянская пища, входившая в рацион солдат Императорской Армии. Никто из пленных в своих объяснительных при описании питания в лагере «Хогоин» об онигири (и вообще о рисе) не упоминает, предположительно они были доставлены с кухни жандармерии для постановочной фотографии.
Санитарное состояние лагеря было, по-видимому, относительно неплохим. По крайней мере, такой вывод можно сделать на основании фотографий, опубликованных в июле-августе 1939 года в иностранной прессе. Пленным разрешили вымыться, их остригли и наголо обрили, сохранив при этом прически командному составу. Даже если это и было сделано в показательных целях, после вонючей хайларской тюрьмы такое мероприятие, несомненно, воспринималось с энтузиазмом.
Стрижка военнопленных снимок предположительно сделан в лагере «Хогоин». Life, 21 августа 1939 г.
Несмотря на существенное улучшение условий жизни, режим содержания в «Хогоине» трудно назвать мягким. От пленных требовалось постоянное выказывания почтения «самурайским офицерам и жандармам». Регулярные поверки сопровождались избиениями (военнопленных били по щекам, наступали на ноги, тыкали пальцами в глаза). Нарушения режима содержания, например, отказ кланяться жандарму, также имели следствием избиения:
«…Привезли, построили нас и давай объяснять, как надо уважать самурайских офицеров. Объясняли, что при встрече им нужно отдавать поклон, но когда пройдет [и] не поклонится, то вызывают в жандармерию и начинают бить…» (Борис Евдокимов).
«…Если в строю посмотришь в сторону, то он в глаз тыкает: смотри прямо, никуда не шевелись. И много еще было издевательств». (Петр Еремеев).
«…Раз зашел в тюрьму генерал и мы ему не поклонились, как после того на проверке жандарм стал бить по лицу и спрашивал «хорошо?»» (Андрей Колчанов).
«…Потом один раз построились, пришел жандарм, начал ногой бить за то что неправильно стоял, нужно широко ноги держать». (Иван Поплавский).
«…Β Харбине заставляли кланяться жандарму, я ответил, что не могу, они зазывают в помещение, берут за голову и начинают бить кулаками, их было 3 жандарма, они били сколько им хотелось». (Иван Горновский).
«…Раз я пошел без разрешения в уборную, это увидел офицер, он привел меня в свою комнату и стал бить за то, что без спроса ходил в уборную…» (Борис Евдокимов).
«…в Харбине, я лежал, пришел офицер, начал бить по голове и по лицу ладонью, говорит – нельзя лежать». (Иван Поплавский).
«…Когда мы сидели в тюрьме тоже били, если не поклонишься ихнему офицеру, а офицер пройдет 10 или 15 раз в день, то каждый раз ему кланяешься…» (Павел Рогожников).
«…чуть что неправильно сделаешь, вызывают в жандармерию, все жандармы становятся в круг и начинают бить…» (Григорий Топилин).
«…Офицеры и жандармы входили в комнату и ревели как звери, как тигры. Придет, увидит, что не так сел, то начинает бить по щекам и бьет до тех пор, пока не устанет рука, или неправильно в строю поставил ноги, то начинает каблуком давить ноги, или как пойдешь оправляться и не поклонишься, то бьет по щекам». (Тимофей Воронин).
«…Заставляли кланяться офицерам, я не кланялся, а они били. Били и за то, что не прямо смотришь на офицера. Били кулаком, палкой, пальцами тыкали в глаза…». (Яков Хомутов).
59
Так в документах, возможно, бортмеханик самолета.
60
В документах ошибочно именуется Домник, Домнинский, Минский, а также значится старшим лейтенантом.
61
ΡΓΒΑ ф.34912 оп.1 д.1824. Обстоятельства интернирования капитана Алаткина остаются неясными.
62
Автор этой фразы, само воспроизведение которой представляло собой состав преступления, репрессирован не был.
63
В машинописной копии объяснительной Николая Шатова значится 800. Вероятно это опечатка, так как все остальные военнопленные пишут о выдаче 200–300 граммов хлеба в день.