Страница 12 из 27
Помощница роженицы принимала младенца в старую рубашку мужа, «чтобы отец любил ребенка». Изредка это трактовалось иначе: «Чтобы спал лучше» (Там же, д. 490, л. 62). Иногда ребенка последовательно заворачивали сначала в рубаху мужа, а потом – в старую юбку матери («чтобы и мать любила»). В тех случаях, когда у женщины рождались несколько раз подряд мертвые дети, очередное дитя принимали в решето, застеленное рубашкой мужа. Если роды оказывались удачными, далее поступали точно так же. Пуповину новорожденному перевязывали ниткой (иногда – шелковой, но обычно льняной домашнего прядения, а с 1930-х гг. – и фабричной хлопчатобумажной), которую свивали с волосом матери. Перерезали пуповину ножницами для стрижки овец или портняжными ножницами на высоте трех пальцев (5 см), а затем завязывали в узелок. Если роженица бывала одна, то она лишь перевязывала и отрезала пуповину, а пупок ребенку уже потом завязывала опытная повитуха. Изредка пуповину лишь перевязывали ниткой и завязывали в узел, но не перерезали, а ждали, когда пуп выше узла высохнет и сам отпадет (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 63). Пуповина в старину сохранялась. Ее высушивали и хранили под изголовьем младенца, пока его держали на лавке у печи, а позднее – в зыбке (Там же, д. 404, л. 167). В традиционном сознании пуповина, которая связывала мать с ребенком в утробе, продолжала исполнять эту же функцию и после родов. Знахарка Л. Н. Сухова, когда работала в пудожском роддоме, «перевязку» изготовляла из полоски марли, из которой удаляла бахрому, затем скручивала в жгут и обмакивала его в спирт. При завязывании пупка она отмеряла от живота младенца примерно 15 см (на высоту своей ладони) и отрезала ножницами, а узелок завязывала в одном сантиметре от кожи живота (АНПВ, № 2/73, л. 15). В родильных домах пуп новорожденного теперь иногда и не завязывают, а используют специальную прищепку.
После обрядовых действий с пупком для ускорения отхода последа роженице в старину на месте родов давали пить коровье молоко, в которое опускался ее волос, чтобы вызвать позывы к рвоте (Там же, д. 490, л. 63). Дождавшись выхода последа, его подбирали, намывали в чистой воде и, завернув в чистую тряпочку, хоронили пуповиной вверх в подполье или во внутренней завалине дома, где даже зимой земля талая. Хоронить послед вниз пуповиной не полагалось из опасений, «что младенец умрет» (Баранов, 1997, с. 48). Захоронение последа (плаценты) с мифо-ритуальной точки зрения означало отправление детского места назад в Иномир, в результате чего рождение и похороны оказывались связаны друг с другом «не только на уровне представлений, но и на уровне обрядовых действий» (Байбурин, 1992, с. 42). И действительно, бросать послед на месте родов или в помойку запрещалось. Послед не должны были найти и растерзать собаки. Считалось, что от этого будет плохо матери, а новорожденный может даже умереть (АНПВ, № 2/73, л. 15–16). В исключительных случаях в землю закапывали также и «рубашку», в которой рождался младенец, хотя, по поверьям, она «приносила счастье». Делалось это с магической целью – уберечь дитя от поражения оспой (АНПВ, № 1/85, л. 4). В норме «рубашку» новорожденного намывали чистой водой, высушивали и хранили между страниц библии: «Чтобы Иисус Христос заботился о ребенке и сохранял новорожденного от разных напастей» (НАКНЦ, ф. 1. оп. 6, д. 404, л. 167). Верили, что она будет приносить счастье ребенку в течение всей его жизни, даже может уберечь на войне от пули. В наши дни в родильных домах «рубашку» (послед) и пуповину выбрасывают в мусорные баки, которые потом вывозятся на свалку, где их разыскивают и поедают бродячие собаки.
Если ребенок рождался без признаков жизни, а попытки оживить его не имели успеха, мертвое тело намывали чистой водой, заворачивали в тряпочку и хоронили в коробочке из луба или бересты (в глубокую старину – просто в лапте) на «жальниках» – участках выморочной земли около деревни, поросших можжевельником (То же, л. 166). Жальники в Водлозерье в старину были местом погребения всех детей, умерших в возрасте до года, а также выкидышей.
При удачном исходе родов «на родимном месте» младенцам «зачерчивали» пупок и «заколачивали» грыжи (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 167; д. 628, л. 30, 39, 81). «Зачерчивала» пупок мать, брызгая крест-накрест сначала из правой, а потом из левой груди на место перерезания пупка струйкой грудного молока. «Крест» получался всегда косым. Кроме того, на месте родов протирали грудным молоком ребенку глаза, чтобы они не загноились, а также уши. Иногда практиковалось «зачерчивание» пупа и промывание глаз подслащенной водицей (Там же, д. 490, л.63). Получить объяснение, почему подслащенная вода заменяла в этой ситуации грудное молоко матери, нам не удалось. В роддомах использование самого первого грудного молока в качестве ранозаживляющего средство теперь (не то, что в советский период) не игнорируют, но часто смазывают живот вокруг пупа еще и зеленкой. Многие утверждают, что первое грудное молоко содействует заживлению много лучше, чем медицинская зеленка. Во избежание заболевания младенца стоматитом рот новорожденному в старину иногда смазывали медом (Там же, д. 628, л. 105).
Если при родах присутствовала опытная повитуха, то обрядовые действия по заговариванию младенческих грыж и «забиванию грыж» происходило по полной форме на месте родов. Вот как об этом вспоминала знахарка Л. Н. Сухова: «Кинут тряпку, ребенок лежит пуповиной вверх, а бабка заговаривает в пяту матери: “Мать дитя носила, мать дитя родила, а я раба Божья Лидия заговорила грызь головну, грызь лобную, грызь глазну, грызь ушну, грызь сердцеву, грызь ручну, грызь пупову, грызь пахову, грызь подлобочну, грызь ногову, грызь подпятну. Не грызи грызь младеня. Грызи материну постелю и котовы яйца”» (АНПВ, № 2/77, л. 1; АНПВ, № 1/85, л. 4). Далее она пояснила, что слова надо повторять три раза и водить пятой матери от головы ребенка вниз и к каждой грыже прижимать. Заговаривая своих собственных детей, Сухова меняла первые слова заговора. После этого они звучали так: «Сама дитя носила, сама дитя родила, сама грызь заговорила раба Божья Лидия у раба Божьего младеня», а далее – по тексту. Для «забивания грыж» мать прикасалась своей правой пяткой сначала к родничку («полому месту») на голове младенца, затем к его пупку, после – к правому и левому плечу. Приведем еще один заговор, в котором мать сама заговаривала своего новорожденного: «Сама дитя носила, сама родила раба Божьего. Я рабу Божьему грыжу заговариваю. Двенадцать грыз заедаю щучьим зубом, щучьими железными клыками. Грыжи вы грыжи, двенадцать грыж, нет вам, грыжи, у раба Божьего места. А есть вам место в зыбучем болоте. В зыбучем болоте стоит осина. Грызите осину от корня до вершины. Во веки веков аминь!» (Русские заговоры и заклинания, 1998, с. 94). Простейшая формула заговора при «забивании» грыжи в Водлозерье были такой: «Сама дитя носила, сама дитя родила, сама и грызь пуповую и подпятную застила», после чего роженица прикасалась трижды своей пяткой к пупку новорожденного (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 62). Далее следовал еще один приговор: «Спи, дитя, от пяти перстов до пяти годов», после которого требовалось прикоснуться пальцами правой ноги к губам новорожденного (То же, л. 62). Изредка пяткой матери проводили по пуповине «сукресь накресь», т. е. крест-накрест, пока она еще не была отрезана (АНПВ, № 1/85, л.5). Присутствовала ли при родах повитуха или нет, знала ли роженица слова заговора на грыжу или не знала, «забивание» грыж троекратным прикосновением пятки матери к определенным частям тела новорожденного (хотя бы только к пупку) производилось в старину непременно.
На месте родов водлозеры «забивали» не только грыжи, но и золотуху. Заговор Л. Н. Суховой при этом звучал так: «Ехал Павел с чистого поля, спускал Павел стрелу с правого уха в левое ухо, в черную печень. Аминь» (АНПВ, № 2/77, л. 1). Произнося слова заговора, она нажимала трижды безымянным пальцем на пяту матери. Затем пяткой матери прикасалась трижды к правому уху младенца, потом – столько же раз к левому уху.