Страница 11 из 15
Аристократы были самой развитой, самой мобильной частью гражданского коллектива, обладавшей наиболее широким кругозором. Более, чем кто-либо, они были восприимчивы ко всем новым веяниям. Не случайно во главе любых реформ, любых прогрессивных перемен и сдвигов всегда стояли в то время именно представители знатной элиты.
Положение же незнатного большинства населения, демоса в узком смысле слова (в широком смысле слово «демос» означало весь гражданский коллектив), в начале эпохи архаики оставалось еще, повторим, весьма приниженным. Политическая роль его была минимальна; с ним попросту не считались, да, собственно, демос еще и не предпринимал ничего такого, что бы заставило с ним считаться. Что же касается социально-экономической сферы, то в ней положение рядовых общинников тоже никак не могло быть сопоставимым с положением аристократов. Последние, опираясь на свои крупные земельные владения, проявляли тенденцию к закабалению незнатных и бедных сограждан, к постановке их в зависимость от себя.
На протяжении первой половины эпохи архаики эта зависимость крестьян от аристократов только усугублялась. В среде знати (да и не только ее) общераспространенным явлением становилось стремление к богатству. Об этом стяжательстве как о настоящей «болезни века» неоднократно говорит в своих элегиях Солон, современник и чуткий наблюдатель происходящих событий (Солон, фр. 1 Diehl, 7 слл., 43 слл., 71 слл.; фр. 3 Diehl, 5 сл., 11 слл.; фр. 4 Diehl, 9 слл.; фр. 14 Diehl; фр. 23 Diehl, 13 слл.). Разумеется, материальные ценности нужны были аристократам не для накопления, а для демонстративного потребления, увеличивавшего их престиж. Но получать их приходилось только путем усиления эксплуатации незнатных сограждан.
Приблизительно с середины архаической эпохи «ветер меняется». Аристократия очень медленно, но неуклонно начинает утрачивать свои позиции. Можно назвать много различных факторов, способствовавших этому. Чрезвычайно важную роль сыграли преобразования в военном деле, а именно складывание фаланги гоплитов. Изначально, насколько можно судить, гоплитское вооружение и построение фалангой появились в среде аристократов и использовались ими, что уже само по себе продвинуло вперед искусство ведения войны. Но вскоре выяснилось, что доспех и оружие гоплита, в отличие от боевого коня или тем более колесницы, доступны по своей цене также и достаточно зажиточному крестьянину. Греческий полис, как известно, практически никогда не снабжал своих граждан военной экипировкой, предоставляя им вооружаться за свой счет. Теперь аристократам пришлось «потесниться», дать место в фаланге незнатным и не столь богатым общинникам. В целом для полисного ополчения такое численное возрастание тяжеловооруженных пехотинцев было, бесспорно, только на пользу: для фаланги размер являлся одним из ключевых параметров. Однако развитие в военной сфере неизбежно влекло за собой перемены в сфере политической. Война и политика вообще всегда были теснейшим образом связаны в жизни полисов; в частности, роль гражданина в политической жизни определялась его ролью на полях сражений. Новые крестьяне-гоплиты, получив подобающее им место в фаланге, естественно, ожидали получить соответствующее место и во властных структурах; их политическая сознательность возросла.
С развитием ремесла и торговли из среды демоса начала выделяться наиболее зажиточная верхушка, которая со временем стала проявлять тенденцию если не уравняться по политическому статусу со знатью, то, во всяком случае, приблизиться к ней. Этот факт нельзя отрицать: сетования по поводу того, что «дурные» (kakoi) богатеют, оттесняют «добрых» (agathoi), нередки в сочинениях лирических поэтов эпохи архаики (того же Солона и особенно Феогнида). Но опять же не обойтись без нескольких важных оговорок. Во-первых, речь у лириков идет не об одном процессе, а о двух параллельных, но противоположно направленных: «дурные» богатеют, а «добрые» беднеют (Солон, фр. 4 Diehl, 9), «худые» становятся «добрыми», а «достойные», в свою очередь, – «худыми» (Феогнид. 53 слл.). Иными словами, следует говорить не только о возрастании состоятельности верхушки демоса, но и о разорении аристократов. Очевидно, демонстративное расточение знатью своих богатств в престижных целях постепенно подрывало ее экономическое могущество.
Во-вторых, богачи из демоса старались улучшить свое положение с помощью в основном не деструктивных, а конструктивных действий, то есть не путем открытого конфликта с аристократией, а через легитимную инкорпорацию в ее среду. Лучше всего этой цели служили матримониальные связи с аристократами. Не случайно Феогнид (183 слл.) упрекает своих знатных сограждан за то, что они, прельстившись богатством, берут себе «дурных» (естественно, в социальном смысле) жен. Видимо, ситуация была типичной.
В-третьих, значение противостояния аристократов – крупных землевладельцев – и незнатной торгово-ремесленной верхушки все же не следует преувеличивать. Это противостояние могло в каких-то ситуациях подрывать стабильность в полисе, выступая причиной гражданской смуты, но само по себе не порождало позитивных преобразований. В любом хотя бы сколько-нибудь мобильном социуме (а архаическая Греция, бесспорно, была весьма мобильным социумом) старой элите периодически приходится делиться властью с отдельными представителями более низких слоев, так сказать, включать их в свой «клуб». Но создавать принципиально новые реалии, то есть выступать в революционном качестве, такого рода процессы могут в двух случаях: либо когда место старой элиты целиком стремится занять новая и преуспевает в этом, либо когда в борьбу элит втягиваются широкие массы населения, что сразу сообщает событиям совсем иной масштаб.
Имело ли место какое-либо из этих двух условий в архаических греческих полисах? Названное первым – явно нет. Старая аристократическая элита не была полностью отстранена от власти даже в наиболее интенсивно развивавшихся государствах греческого мира. Причем этого не случилось не только к концу эпохи архаики, но и на протяжении доброй половины эпохи классики (имеем в виду прежде всего Афины, политическая эволюция которых пошла более радикальными, чем где-либо, путями, но в которых, несмотря на это, политическая элита оставалась аристократической вплоть до конца V в. до н. э.).
А что можно сказать об участии масс демоса в политической борьбе? В целом для архаического периода приходится говорить о двух моделях такого участия. Первая из этих моделей, традиционная, – практически нулевое участие, роль пассивных зрителей происходящего, послушно следующих за вождями. Вторая модель – спонтанный взрыв социального недовольства, сметающий все элиты, как старые, так и новые, и приводящий, по сути дела, к анархии. Такой вариант развития событий случался нечасто. Наиболее известный пример – Мегары начала VI в. до н. э., где установилась «необузданная демократия» (Плутарх, Греческие вопросы. 304e), режим, нахождение которого у власти сопровождалось разного рода эксцессами, изгнанием политических противников, произволом по отношению к состоятельным гражданам, подрывом внешнеполитических позиций полиса.
Такого рода примитивные демократии («беспорядок и безвластие» – так вполне оправданно характеризует их Аристотель, Политика. 1302b32) вряд ли могли сыграть в греческой истории какую-либо позитивную роль. Не случайно в тех же Мегарах после свержения демократии установилось олигархическое правление, оказавшееся весьма прочным и долговечным, и политическое развитие фактически остановилось. На протяжении эпохи архаики демос еще трудно назвать конструктивной, созидательной силой. В большинстве полисов он в массе своей не стремился еще к политическому полноправию, ограничиваясь экономическими требованиями (эти требования были двоякими, обычно составлявшими пару: отмена долгов и передел земли). А если демос добивался каких-то политических прав, каких-то уступок со стороны знати, то так получалось, скорее, не по причине его борьбы за эти права, а в силу иных перипетий. Аристократы в полисах непрерывно боролись за власть и влияние друг с другом. Случалось, что в этом противоборстве то одна, то другая из группировок привлекала на свою сторону такого мощного союзника, как демос, осуществляя реформы, улучшавшие его положение. Наиболее известный пример подобного развития событий – реформы Клисфена в Афинах в конце VI в. до н. э.