Страница 3 из 51
В этой части полуострова, составляющей всего около 8 % его территории, концентрировалась по крайней мере половина его населения, то есть около 3,5 млн оседлых жителей, горожан и земледельцев. Здесь насчитывалось не менее десятка крупных городов с населением 15–25 тыс. человек, с монументальными общественными и жилыми зданиями и мощными оборонительными стенами. Общее же число городов Йемена пока не поддается учету, тем более что крупные селения по типу застройки мало отличались от городов. Ремесленная продукция Йемена – ткани, изделия из кожи и металлов – обеспечивала потребности почти всей остальной Аравии.
За пределами Йемена и горных районов Хадрамаута земледелие без искусственного орошения, как и ныне, возможно было лишь в отдельных пунктах, где выпадало достаточно осадков или высокий уровень почвенных вод позволял культивировать финиковые пальмы без полива. В большинстве же случаев в мелких оазисах, разбросанных по всей территории Аравии, посевы под дождь сочетаются с дополнительным поливом из колодцев или запруд, скапливающих дождевую воду. Площадь этих оазисов совершенно ничтожна по сравнению с необозримыми пространствами песчаных и каменистых пустынь, безотрадных голых гор и скал и солончаков – менее одной тысячной всей площади, поэтому Аравия всегда воспринималась как царство кочевников-бедуинов и их верных помощников – верблюдов.
О верблюде стоит сказать особо: без него весь образ жизни обитателей Аравии и степень освоения ее кочевниками были бы другими. Он – незаменимое средство передвижения в условиях жары, безводья и скудного подножного корма. Аравийский одногорбый верблюд, дромадер, способен обходиться в жару без питья 4–5 суток и нести до четверти тонны груза, верховой верблюд беговой породы способен за сутки пробежать 120–130 км, а на коротких дистанциях развивает скорость до 20 километров в час. Ни в одном из этих отношений лошадь не в состоянии конкурировать с верблюдом, поэтому ее использовали лишь в военных целях и как престижное верховое животное. В походах воины ехали на верблюдах, а на коней пересаживались только перед боем. Кроме того, земледельцы использовали верблюдов как тягло на пахоте и для подъема воды из колодцев. Верблюд обеспечивал хозяев молоком, шерстью, кожей и мясом. Правда, рядовым бедуинам нечасто приходилось забивать их на мясо, так как, судя по современным аналогиям, количество их в одной семье в среднем не превышало десятка. Больше было поголовье овец и коз. Таким же незаменимым спутником жизни, как верблюд, для бедуина, для жителей оазисов была финиковая пальма, снабжавшая их плодами, и древесиной, и листьями, которые шли на различные поделки. Пальму считали стоящей между растительным и животным миром, а то обстоятельство, что они делятся на женские и мужские особи, приближало их к человеку; существовало даже убеждение, что разнополые пальмы могут испытывать влечение друг к другу и чахнут при разлуке. Достоинством пальмовых рощ, кроме высокой урожайности (не менее 50–60 ц с га), было то, что в ее негустой тени можно было выращивать зерновые и овощи. Повредить пальму считалось тяжким проступком, и уж никак не могло быть, как в известном стихотворении М. Ю. Лермонтова, чтобы караван, остановившийся на ночлег под тремя бесхозными пальмами, без раздумья срубил их для костра.
Определить численность кочевого населения чрезвычайно трудно. Исходя из разных подсчетов, можно предположить плотность кочевого населения в степных и полупустынных землях примерно 1,5 чел./кв. км, что даст примерно 3 млн кочевников.
И все же население Северной и Центральной Аравии не было сплошь кочевым. Крупным земледельческим районом была Йамама, представляющая собой семисоткилометровую цепь небольших оазисов, особенно плотную на севере. По подсчетам путешественников первых десятилетий нашего века, в южной части Йамамы имелось не менее 3500 га орошаемых земель, которые составляли лишь часть того, что имелось в древности. Это доказывается существованием на рубеже древности и средневековья в ныне пустынном районе южнее вади ад-Давасир большого города, столицы Киндитского царства в III в., что позволяет думать, что в раннем средневековье площадь орошения южной Йамамы была больше, чем в начале нашего века. Особенно много орошаемых земель было в лучше обеспеченной водой центральной части Йамамы. Не будет грубой ошибкой предполагать, что в раннесредневековой Иамаме было около 25 тыс. га орошаемых земель. К этому надо добавить 15–20 тыс. га в Омане, примерно столько же в крупных оазисах Хиджаза, Неджда и Бахрейна (таких, как Иасриб, Таиф, Тайма и др.) и до 10 тыс. га в двух-трех сотнях мелких оазисов в тех же областях. Всего в Аравии за пределами Йемена и Хадрамаута было по меньшей мере 75 тыс. га орошаемых земель, которые могли обеспечить существование 300 тыс. земледельцев.
Впрочем, механическое деление жителей Аравии на оседлых и кочевников не совсем точно: непроходимой границы между ними не существовало. Здесь имелось много типов смешанного хозяйства: кочевники, имеющие небольшие участки обработанной земли около источников воды, служащих водопоем для скота; племена, часть которых кочевала, а часть в основном занималась земледелием, не прерывая родственные связи и обмениваясь продуктами; в то же время жители оазисов сами имели скот, пасшийся в степи. Чистые кочевники составляли подавляющее большинство только в особо пустынных районах.
Итак, если брать Аравийский полуостров в целом, то большинство его населения (более 4 миллионов) было земледельческим и только 3 миллиона – по преимуществу кочевым. Это должно приниматься во внимание при оценке уровня развития социально-экономических отношений в Аравии накануне рождения ислама. Если же учитывать арабоязычное население Заиорданья, Сирии и Приевфратья, то удельный вес носителей оседлой культуры окажется еще выше. Главное, пожалуй, заключается даже не в том, какой процент населения Аравии был оседлым, а в том, что кочевой мир Аравии находился не на периферии цивилизованного мира, как другие большие регионы обитания кочевников, а в его окружении. По крайней мере 18 веков через пустынный (вернее, в то время саванный) центр Аравии осуществлялись торговые связи наиболее развитых стран древнего и средневекового мира, берега Персидского залива были покрыты торговыми колониями. Кочевники так или иначе были частью всего древневосточного мира.
Население Аравии вследствие ее географической изолированности было чрезвычайно стабильно, ни о каких вторжениях в нее больших инородных масс в историческое время неизвестно – движение шло только из Аравии, – а мелкие этнические группы, попадавшие сюда случайно извне, ассимилировались и бесследно растворялись в основной массе. Однако само население Аравии издревле делилось на две большие этнические группы: обитателей Южной Аравии, носивших в раннем средневековье собирательное название «химйариты», и в основном кочевое население остального полуострова, которое соседи (по крайней мере с VII в. до н. э.) называли «арабами».
Химйариты, создатели древней цивилизации Йемена, говорили на языке, относящемся к южносемитской группе, а обитатели степной Аравии – на другом языке, относящемся к северосемитской группе. Несмотря на наличие большого фонда общесемитских корней и взаимопроникновение лексики в ходе многовековых связей, взаимопонимание носителей этих двух языков, видимо, было затруднительным. Различия между ними еще больше подчеркивались несходством образа жизни. Поэтому они до VII в. считали себя разными народами.
Насколько можно судить по имеющимся источникам, существовало деление на южноарабские (йеменские, или кахтанитские) племена и североарабские (низаритские). Йемениты в первые века нашей эры расселились по всему полуострову, продвинувшись до Сирии (йеменитами были, например, Гассаниды). Однако это деление было нечетким. Места их обитания были перемешаны, а различия в языке постепенно стирались.
Арабы долгое время не имели собственной письменности. На юге они пользовались южноарабским письмом, а на севере – различными вариантами арамейского. Лишь около V в. на базе арамейского письма вырабатывается собственный арабский алфавит, учитывающий особенности фонетики арабского языка. Установить, где именно он зародился, у Лахмидов или у Гассанидов, пока не удается. Возможно, что в обоих центрах приблизительно одновременно сложились два различных стиля (или почерка) арабского письма. Для нас сейчас важно то, что к моменту, когда арабы вышли на широкую историческую арену, они имели собственную письменность, наличие которой в момент сложения новой религии и государства сыграло огромную роль в формировании средневековой арабской культуры как особого этапа развития культуры Средиземноморья и Среднего Востока.