Страница 7 из 13
Проползла минута. И тут раздался треск, звон разбитого стекла, и откуда-то из глубины дома долетел до Васи крик:
– Руки вверх!
Дверь вздрогнула, заскрипела, кто-то бухнул в неё изнутри. Запели несмазанные петли, и на крыльцо выскочил человек с пистолетом в руке.
Вася зажмурился.
Глава шестая
Три богатыря
На крыльце стоял капитан Болдырев.
А дом был пуст.
То есть, конечно, в нём была печка, были стол, стул, шкаф, тумбочка. На столе стояла сковородка, в которой имелись остатки жареного мяса, а на стенке висела маленькая картина «Три богатыря».
Всё это было. Не было только человека. Того, что стрелял. Исчез.
Когда капитан разбил окно и крикнул: «Руки вверх!» – дом был уже пуст.
Болдырев обошёл весь дом неслышным милицейским шагом, заглянул в шкаф и под кровать.
Вася шёл за ним, каждую минуту ожидая пулю в лоб. Но пули не было, и человека, который только что стрелял, не было.
– Ушёл, – сказал Болдырев. – А как ушёл? Окна закрыты. Постой! Что это над печкой?
Над печкой, прямо в потолке, виден был люк, который вёл, очевидно, на чердак.
По приставленной к печке лесенке Болдырев дотянулся до люка.
– Эй! – крикнул он. – Вылезай!
Никто не ответил, и тогда Болдырев потихоньку полез наверх. Вот в люк ушла его голова, вот уже только ботинки капитанские торчат под потолком. Вася остался в комнате один.
Бух-бух!.. Что-то тяжело загромыхало над головой. Болдырев ходил по чердаку, и шаги его глухо отдавались в потолке. Но вот и они затихли.
Васе стало совсем неприятно.
«Проклятый Курочкин! – думал он. – В какую историю меня втравил! Чуть пулю в лоб не схлопотал, а теперь вот сижу неизвестно где. Того гляди, сейчас кто-нибудь ножом ахнет. Вылезет из погреба какой-нибудь косматый! Болдыреву на чердаке небось хорошо. Чего он там сидит? Слезал бы! А то сейчас войдёт кто-нибудь».
Совсем тихо стало, а в комнате не было даже и часов-ходиков, чтоб оживить тишину.
Вася присел на краешек стула и тревожно стал разглядывать картину «Три богатыря».
Пристально смотрел с картины Илья Муромец, поставив над глазами ладонь козырьком.
«Что ты делаешь в чужом доме, Вася? – спрашивал вроде Илья. – Зачем влез ты в эту историю?»
«Глупо, Вася, глупо», – говорил будто бы и Добрыня, равнодушно взглядывая в окно, где виднелись яблони и ульи между ними.
Алёша Попович глядел печально. Единственный из троицы он, кажется, Васю жалел.
Скрип-скрип… – заскрипело что-то на улице. Это запели ступеньки, и у Васи охладело сердце.
На крыльце послышались шаги.
Глава седьмая
Йод из Тарасовки
Медленно-медленно приоткрылась дверь, и тут же сердце Васино ахнуло и полетело куда-то в глубокий колодец. Вася – хлоп-хлоп – прихлопнул его ладонью, пытался удержать на месте, но не сумел.
Дверь распахнулась пошире, и стал виден человек в сером костюме, а Вася уже и сообразить не мог, кто это.
– Жив? – спросил капитан, прикрывая дверь.
Вася молчал. Он всё ещё соображал, как же это так: улез на чердак, а вошёл в дом с улицы?
– Видишь, какие дела, – сказал Болдырев, – через люк над печкой неизвестный попал на чердак, а к чердаку с той стороны дома приставлена лестница. По ней он и ушёл.
– Куда ушёл?
– Откуда я знаю! – сказал Болдырев и махнул рукой.
И вот, когда Болдырев махнул рукой, Вася наконец успокоился, сердце его шмыгнуло на своё законное место, точь-в-точь кошка, которая вбегает в дом с мороза и первым делом – на печку.
– Что же будем делать? – бодро уже спросил Вася.
– А! – сердито сказал Болдырев. – Упустили! Теперь его не найдёшь! А те-бя кто просил влезать со своими «водопроводчиками»? Кто?
– Не знаю.
– «Водопровод хотим починить»! – передразнил Болдырев. – Если ещё раз сделаешь что-нибудь без разрешения, пиши пропало.
– Пишу, – сказал Вася, моргнув.
Капитан прошёлся по комнате, заглянул зачем-то ещё раз под кровать. Потом взял с подоконника пепельницу, сделанную в виде фиолетовой рыбки, и стал рассматривать окурки-бычки, которые лежали в ней.
Вынув из кармана целлофановый пакетик, капитан аккуратно сложил туда окурки.
С удивлением смотрел Вася на такие действия.
Капитан тем временем открыл тумбочку, стоящую у кровати. В тумбочке тоже не нашлось ничего особенного. Болдырев вынул мыло, повертел его в руках – «Детское», потом достал бритву. Бритва как бритва – безопасная. За бритвой показался из тумбочки маленький пузырёк тёмно-коричневого стекла.
Болдырев принялся рассматривать этот пузырёк, крутя его в пальцах.
– Как думаешь, – спросил он, – что это?
– Йод, – сказал Вася. – Каким раны мажут.
– Откуда он?
– Из тумбочки.
– Прочти этикетку.
На этикетке было написано: «Тарасовская аптека. Настойка йода».
– Ну и что? – спросил Вася.
– Ничего, – ответил Болдырев. – Йод из Тарасовки.
– Ну и что?
– «Что» да «что»! – рассердился Болдырев, засовывая пузырёк в карман. – Запомни, и всё! Может пригодиться.
– Да зачем нам йод? Пуля-то мимо пролетела.
Болдырев открыл рот и, видимо, хотел сказать что-то сердитое, но вдруг закрыл рот и приложил к губам палец:
– Т-ш-ш-ш…
На крыльце послышались шаги.
Глава восьмая
Рашпиль
Ступеньки перестали скрипеть – человек на крыльце остановился.
– Ox, – сказал он, отдуваясь.
Потом донеслось звяканье ключей и бормотанье:
– Хлеба взял, соли взял, бутылку взял. Надо было бы воблы взять, да где ж её возьмёшь?
Он замолчал и всё звенел ключами, никак, видно, не находя подходящего.
– Что это? – послышалось вдруг на крыльце, и в дырке от пули что-то зашебаршилось.
В неё всунулся заскорузлый палец, и Васе захотелось схватить его, но палец, покрутившись, ушёл обратно.
– Воры! – закричал человек на крыльце. – Дырку просверлили!
Дверь распахнулась, и в комнату влетел человек. Он выскочил на середину комнаты, размахивая сумкой-авоськой и тяжело сопя, и тут же у Васи над ухом грянуло:
– Р-Р-РУКИ ВВЕР-Р-РХ!
Вася даже не понял, что это крикнул Болдырев, таким страшным показался капитанский голос. Он рявкнул с силою пароходной сирены. От этого ужасного и неожиданного звука человек выронил авоську, ахнула об пол бутылка, а руки вошедшего вздёрнулись вверх так резко, будто он хотел подтянуться на турнике.
Болдырев тут же подошёл к нему сзади и, похлопав его по карманам, вытащил оттуда ключи и пачку папирос «Беломор».
Не опуская рук, вошедший обернулся. И лицо-то его оказалось знакомым – рябое, изъеденное оспой.
«Стекло! – вспомнил Вася. – Двойное бэмское!»
– Рашпиль! – сказал Болдырев. – Старый знакомый! Можешь опустить руки.
Стекольщик, по прозвищу Рашпиль, опустил руки. Глаза его были глубоко упрятаны под бровями и глядели оттуда, как мыши из подвала.
– Смотри, Вася, – говорил Болдырев, – вот это Рашпиль, старый вор, который сидел в тюрьме триста или четыреста раз.
– Два, – глухо проворчал стекольщик, а потом ткнул в Васю пальцем: – Эта морда мне тоже знакомая.
– Что ты здесь делаешь, Рашпиль?
– Kaк – что, гражданин начальник? Домой пришёл.
– Это твой дом?
– А чей же? И дом, и сад, и ульи – всё моё. Наследство от родителя, Иван Петровича. Помер родитель. Добрый был.
– Жаль родителя, жаль Иван Петровича, – сказал капитан. – Значит, дом теперь твой. А кто же стрелял?
– Да мне откуда знать, гражданин начальник? Я в магазине был. Пришёл – дырка.
– Интересно получается, – сказал Болдырев. – Дом твой, а кто был в доме, ты не знаешь. Я бы на твоём месте подумал.