Страница 29 из 58
В одном из первых приказов я дал поручение «в установленном порядке внести на рассмотрение законодательных органов предложения по созданию правовой основы и усилению контроля за использованием в определенных видах оперативно-розыскной деятельности наружного наблюдения, оперативно-технических и других средств. Внести необходимые изменения в инструкции КГБ СССР, регламентирующие порядок их использования». При разработке этих законодательных предложений юристы Комитета использовали и имевшиеся в самом КГБ здравые наработки, внимательно изучали мировой опыт правовой регламентации оперативно-розыскной деятельности, активно взаимодействовали с соответствующими комитетами в Верховных Советах Союза и РСФСР.
Беда заключалась в том, что эти законы некому и некогда было принимать. Клубок нараставших проблем в социально-экономической, государственно-политической областях, стремительная дезинтеграция Союза вынуждали российских законодателей заниматься неотложными проблемами выживания республики, а союзных — вопросами собственного выживания. У парламентариев не нашлось времени для определения каких-либо правовых основ деятельности спецслужб. А. был ли парламент?
По существу, все изменения в законодательстве об органах госбезопасности, которые произошли во второй половине 1991 года, были связаны лишь с деятельностью Комитета конституционного надзора СССР во главе с Сергеем Алексеевым. Еще в июле комитет признал несоответствующим Конституции пункт 19 статьи 12 Закона СССР о советской милиции, согласно которому правоохранительные органы имели право выносить «официальные предостережения» о недопустимости нарушения законности в сфере экономики. Узаконенная форма запугивания и шантажа предпринимателей. После моего прихода в КГБ с удивлением узнал, что и там действовала инструкция, которая подобную практику разрешала. Инструкцию я отменил.
В декабре Комитет конституционного надзора проанализировал указы и законы об органах госбезопасности и милиции и признал, что многие их положения входят в противоречие с международными обязательствами нашей страны, нарушают права человека и нуждаются в изменении. Так, члены комитета сочли необходимым оградить частные и государственные предприятия от неограниченных проверок органами госбезопасности и милиции, в ходе которых они имели право изымать документы, опечатывать предприятия и склады. Тогда же ККН принял постановление о признании не имеющими силы ряда пунктов в законах о милиции и госбезопасности. В частности, это касалось права беспрепятственного входа в квартиры граждан, пользования их телефонами и т. д. Скажем прямо, изменения эти были очень важны, но совершенно недостаточны для создания надежной правовой основы для деятельности спецслужб.
Что оставалось делать? Оставалось взывать к гражданской совести своих подчиненных, как я это делал на одном из совещаний руководства Комитета: «Работая в правовом вакууме, мы должны обладать достаточным внутренним чувством общей демократичности, общей правовой культуры, пониманием прав гражданина, человека, чтобы не перешагивать нормы и рамки, которые у нас пока определены только подзаконными актами, подзаконными ведомственными инструкциями». Оставалось также менять сами эти инструкции.
Одно из главных нарушений прав человека, которое допускало КГБ, заключалось в бесконтрольном прослушивании телефонных разговоров граждан. Законодательной основы для подобного рода деятельности в СССР не существовало никогда. Был подзаконный акт, утвержденный Советом Министров в 1959 году, который оставлял широкое поле для злоупотреблений.
В принципе, я мог бы запретить прослушивание вообще. Но я полагал, что тем самым парализовал бы разработки по многим опасным преступникам, которые вели и КГБ, и МВД. Надо было проявить выдержку. Подождать, когда будет принят закон, четко очерчивающий круг преступлений, по которым прослушивание допустимо, и круг лиц, имеющих право дать санкцию на прослушивание. Например, в Англии, если мне не изменяет память, таким правом обладают всего три министра — иностранных, внутренних дел и по делам Ольстера. Правильно было бы также выделить 12-й Отдел из КГБ в самостоятельное ведомство, действующее строго с санкции уполномоченных на то законом лиц.
Однако закона не было. Пришлось наводить хоть какой-то порядок самому, исходя из реалий. Запросил список всех прослушиваний. Откровенно говоря, я ожидал большего беспредела. Оказалось, что всего прослушивают 700 телефонов, причем в представленном мне списке каждый случай был вроде бы благопристойно обоснован: подозрение в шпионаже, махинаторы, террористы, валютчики. В списке не было и намека на тех лиц, которые, как выяснилось позднее, прослушивались по политическим мотивам до и во время путча.
26 августа я издал приказ, которым приостановил до особого распоряжения исполнение заданий на проведение мероприятий, осуществляемых по линии 12-го Отдела, за исключением мероприятий по делам оперативного учета, заведенных на разведчиков и агентов иностранных государств, а также по делам с окраской организованная преступная деятельность в сфере экономики и управления, контрабанда, терроризм. Уровень санкции был поднят до начальников и первых заместителей начальников управления КГБ. Инспекторское управление получило задание осуществить проверку оперативной деятельности 12-го Отдела в период с 15 по 22 августа.
Через месяц в связи с ограничением функций и сокращением объема оперативной деятельности 12-го Отдела я отдал приказ о сокращении его численности на 30 процентов.
Проверки, проведенные Инспекторским управлением, комиссиями Олейникова и Степашина, выявили полную картину существовавшей практики использования Комитетом госбезопасности оперативно-технических средств, перечень которых далеко выходит за рамки только аппаратуры прослушивания. Были вскрыты факты, для меня не неожиданные, подтвердившие ранее отрицавшуюся и замалчивавшуюся практику неправомерного проведения негласных оперативно-технических мероприятий, в ходе которых нарушались конституционные права и свободы граждан, осуществлялось вмешательство в частную жизнь, ставилась под угрозу личная безопасность, велась политическая слежка. КГБ фактически проигнорировал принятые в 1990–1991 годах решения Комитета конституционного надзора о прекращении действия всех неопубликованных правовых актов и продолжал осуществлять прослушивание и другие оперативно-технические мероприятия на основании постановлений и инструкций, которые почти никто за пределами КГБ никогда не читал.
По результатам проверок появился приказ Председателя КГБ от 9 октября 1991 года. Согласно ему, категорически запрещалось использование оперативно-технических средств для получения информации, не относящейся к компетенции органов госбезопасности и не связанной с выявлением фактических обстоятельств по конкретному делу. Любые оперативно-технические мероприятия могли проводиться только по делам оперучета и уголовным делам в целях выявления и пресечения разведдеятельности иностранных спецслужб, преступлений, борьба с которыми относилась к ведению органов госбезопасности в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством, а также тяжких форм организованной преступности, включая терроризм, наркобизнес, хищения в особо крупных размерах, совершенных должностными лицами, коррупцию, контрабанду и незаконные валютно-банковские операции.
Этим же приказом я прекратил порочную практику, согласно которой, в нарушение конституционного принципа равенства всех перед законом, запрещалось проведение оперативно-технических мероприятий в отношении лиц, занимавших руководящие посты в КПСС и государственных органах. Сколько преступлений, выходящих на верхние (и даже не самые верхние) эшелоны власти, никогда не были расследованы, прекращались из-за того, что существовали подобные инструкции, ограждавшие «крупных птиц»! Вместе с тем приказом было предписано строго выполнять предусмотренные законом нормы о депутатской неприкосновенности, неприкосновенности судей и народных заседателей.