Страница 34 из 45
— Чего вы желаете от Даляня? — спросила Цветок Вишни.
Я сказал, что приехал сюда отогреваться после дунбэйских морозов[62]. Мне также требовался билет на теплоход, который следует из Даляня через пролив Бохай в Яньтай. Может ли она достать мне билет?
— Постучите по дереву, — сказала она и как сквозь землю провалилась.
Я отыскал одну старинную гостиницу, выстроенную в аристократическом японском стиле, довоенных времен, но там меня поселить отказались. Я нашел пристанище в кошмарной новой китайской гостинице наподобие «Рамада-инн», с затхлым декоративным прудом в вестибюле. Весь день я разыскивал антикварные магазины, но нашел только один, да и тот не оправдал моих ожиданий. Мне попытались продать кубок за победу в состязаниях по метанию копья, прошедших в некой японской средней школе в 1933 году.
— Натуральное серебро, — нашептывал продавец. — Династия Цин.
На следующий день я увиделся с Цветком Вишни. Насчет моего билета пока ничего не было известно.
— Выше нос! — посоветовала она.
Мы договорились встретиться попозже. Она пришла, улыбаясь.
— Получилось? — спросил я.
— Нет! — опять заулыбалась она.
После этой дурной новости я заметил, что щеки у нее пухлые и слегка прыщавые. На ней был ядовито-зеленый шерстяной шарф — в тон шапочке, которую она собственноручно связала в общежитии (она делила комнату с четырьмя соседками) Даньвэя трудящихся женщин.
— Я потерпела полную неудачу!
Так почему же она улыбается? Господи, какая у нее идиотская шапка.
— Но, — обронила она, взмахнув рукой, — подождите!
Говорила она отрывисто, и каждая фраза в ее устах была восклицанием. Она полезла в свою пластиковую сумочку.
— Вот билет! Это был полный успех!
Уставившись на меня, она встряхнула головой, и ее кудряшки затрепетали, как пружины.
Я спросил:
— Цветок Вишни, вы пытались меня обмануть?
— Да!
Мне захотелось ее ударить.
— Это такой китайский розыгрыш?
— О да, — захихикала она.
Но разве не всякий розыгрыш — упражнение в садизме?
Я пошел на Свободный Рынок, открывшийся в 1979 году. На продажу была выставлена всевозможная рыба, моллюски и водоросли. Фунт крупных пухлых креветок стоил примерно четыре доллара, но то был самый дорогой товар. Торговали также кальмарами, морскими ушками и морскими огурцами, устрицами и мидиями. Моллюски и камбала лежали огромными грудами. Плосколицые рыбаки больше напоминали монголов, чем китайцев; возможно, то были маньчжуры — на этом полуострове и в северных районах Китая их насчитывается пять-шесть миллионов. После посещения рынка у меня разыгрался аппетит, и в тот вечер я поужинал морскими ушками, пожаренными в чесночном соусе — вкуснятина.
Цветок Вишни сказала, что летом в Далянь заходят иностранные круизные лайнеры. Туристы проводят в городе полдня.
— Что можно увидеть в Даляне за полдня?
Она сказала, что туристы всем скопом садятся в автобус и едут смотреть народные промыслы — фабрику резьбы по раковинам, а также фабрику стеклянной посуды и образцовую начальную школу (ученики исполняют песни из мюзикла «Звуки музыки»), а потом возвращаются на свой корабль и отправляются дальше, в Яньтай или в Цзиндао.
— Я хотел бы увидеть площадь Сталина, — сказал я.
Мы пошли туда. В центре площади стоял памятник русской армии, которая заняла город после войны.
— А знаете, Цветок Вишни, в Советском Союзе нет ни одной площади Сталина. Вы об этом слышали?
Она сказала, что не слышала и тетерь очень удивлена.
— Почему так? — спросила она.
— Потому что некоторые думают, что он совершил определенные ошибки, — сказал я. Я не стал упоминать ни о погромах, ни о тайной полиции, ни о чистках, ни о таланте этого монструозного усача организовывать повальный голод, чтобы проучить инакомыслящие области.
— Цветок Вишни, а в Даляне есть площадь Мао Цзэдуна?
— Нет, — сказала она, — потому что он совершил определенные ошибки. Но сняв голову, по волосам не плачут![63]
Я сказал, что где-то читал что в Даляне жил злой гений Линь Бяо.
— Нет, сказала Цветок Вишни, — не может быть. Она всю жизнь прожила в Даляне, но ни от кого не слыхала, что Линь был связан с этим городом.
Но водитель — представитель старшего поколения — сказал, что Линь Бяо действительно жил в Даляне. Линь Бяо, великий военачальник, теперь был не в почете, так как очень много сделал для укрепления власти Мао: это Линь придумал «Маленькую красную книжечку» и отобрал все цитаты для нее, а под конец (так, по крайней мере, говорили люди) когда Мао ослабел и стал похож на Слонопотама, составил заговор, чтобы его убить. Линь пытался бежать за границу («искал защиты у своих московских хозяев… решил переметнуться к советским ревизионистам, предать партию и родину»), но его самолет очень удачно разбился в Ундур-Хане — это где-то в Монгольской Народной Республике. Никто и не высказывал подозрений, что авария была подстроена нарочно. Безвременная смерть этого гелиофоба воспринималась как возмездие самой природы.
Мне захотелось увидеть дом Линя именно потому, что он страдал гелиофобией. Этот щуплый маленький человечек панически боялся солнца. Я воображал, что дом у него, верно, был без окон, а, может, с особыми ставнями; или он вообще жил в подвальном бомбоубежище?
Цветок Вишни сказала водителю по-китайски: «Я не знала, что Линь Бяо жил в Даляне», а мне по-английски: «Слишком темно, чтобы искать дом. Поедемте лучше на пляж».
Мы отправились в южную часть Даляня, в местечко под названием Пляж деревни Фу. Дорога вилась вдоль обрывистого берега, и водитель ехал очень медленно.
Цветок Вишни сказала:
— Эта машина ползет, как холодная патока в январе.
— Черри, да вы знаете кучу цветистых выражений.
— Да. Я странная, как Мартовский Заяц, — и она захихикала, прикрыв рот ладошкой.
— Лучше будьте счастливой, как кошка, которая съела канарейку, — сказал я.
— О, я так люблю это выражение! Когда его слышу, чувствую себя на миллион долларов.
Эти жеманные жемчужины фразеологии мне быстро приелись, но я все равно наслаждался нашим общением — среди китайцев так редко попадаются люди, склонные валять дурака. Более того, мне импонировало, что Цветок Вишни не относится к себе чересчур серьезно. Она отлично сознавала, что слегка переигрывает.
Дорога начала спускаться к Деревне Фу: громадные скалистые обрывы, желтый песок пустынного пляжа, январский ветер, который дул с моря и гнал перед собой волны. Вдалеке — пять клякс: острова, чернеющие посреди пролива. На пляже обнималась парочка. Китайцы обжимаются стоя, в защищенных от ветра местах — где-нибудь за утесом или за углом дома, — и буквально липнут друг к другу. Но они только целуются, больше ничего. Увидев меня, парочка бросилась наутек. Пьяный рыбак брел по пляжу к своей большой деревянной весельной лодке, точно сошедшей с древнего свитка: днище сильно выгнутое, страшно неуклюжая на вид, похожая по форме на деревянного башмака — и наверняка очень остойчивая.
Я спросил, возит ли Цветок Вишни сюда свои тургруппы. Нет, — сказала она, — у туристов слишком мало времени.
— У некоторых туристов смешные лица, — сказала она.
— А какое самое смешное лицо вам довелось видеть, Цветок?
— Ваше! — пропищала она, закрыла глава руками и засмеялась.
— Опять ваши шаловливые шутки, Цветок Вишни?
Сильно посерьезнев, она сказала:
— Но, если честно, самые смешные лица у тибетцев. Такие смешные, что мне страшно.
— А американские лица?
— Американские лица — прелесть.
Мы вылили чаю в огромном пустом ресторане, где были единственными посетителями. Ресторан находился на вершине одного из утесов в Фу. Вид оттуда открывался панорамный.
— Хотите посмотреть Драконью Пещеру?
Я согласился. Меня повели на второй этаж и показали ресторан, отделанный наподобие пещеры. Стены из стекловолокна, «каменные выступы» из бурой пластмассы, пластмассовые же сталактиты, подсвеченные изнутри лампочками; каждый столик был установлен в зеленовато-черной расщелине, облепленной фальшивым мхом и поддельными валунами. Возможно, идея была неплоха, но китайцы, как всегда, воплотили ее безо всякого чувства меры. Получилось нечто бесформенное, топорное, даже не китч, а гротесковая пародия на него; некое замысловатое уродство, сморщенное и вонючее, точно громадная пластмассовая игрушка, которая начала плавиться и дурно пахнуть. Сидишь на кривых камнях, ушибаешь голову об сталактиты и ешь щеки трески с гарниром из свежего имбиря.