Страница 18 из 45
Я посмотрел все ревю, в конце концов признавшись себе, что получаю удовольствие. В программе был номер из тех, под обаяние которых я всегда подпадаю, — выступление иллюзиониста-неумехи. Все его фокусы заканчивались неудачей: яйца в цилиндре разбивались, колода карт оказывалась не та. Сценарий был неизменен: прилежная трудоемкая подготовка и внезапное фиаско. — Престо! — возглашал он, и фокус не удавался. Но финальный трюк — единственный, казавшийся опасным для жизни фокусника — проходил без единого сбоя и оставался полной загадкой для публики.
Самую печальную песню артисты приберегли для финала. Она была о любви, но в этой обстановке казалась апологией национализма. Сентиментальная, слезливая, вселяющая надежды баллада Айвора Новелло[29] звучала на конце пирса, который подрагивал, сотрясаемый прибоем. Я уже слышал эту песню в других приморских городках. Она была далеко не нова, но в том году стала самым популярным шлягером на взморье:
И снова мы будем жасмин собирать по весне,
И по тенистой аллее пройдем мы рука в руке…
ТИПИЧНО
Во время моего последнего долгого перехода, огибая огузок Англии — шагая по Норфолкскому побережью к Саффолку, я подумал: «В Британии каждый холмик не похож на другие, и у каждой квадратной мили — свое настроение». Я говорил: «Блэкпул», и люди отзывались: «Ну конечно же!» Я называл Уортинг, и они вопили: «Даже не думайте!». Характеры приморских курортов накрепко устоялись в сознании людей, и, хотя лишь немногие из этих городков соответствовали своей репутации в реальности, каждый из них был уникален. И потому мое круговое путешествие приносило радость: каждое утро я пускался в путь не понапрасну. Возможно, впереди меня ожидало что-то неприятное, но, как минимум, оно было не такое, как все остальное, а в пяти минутах ходьбы от самого унылого и голого портового города мог обнаружиться залив с зелеными берегами.
Вот почему в Англии слово «типичный» считалось очень обидным. И однако, на побережье кое-что было типичным — но в глазах иностранца типичное может быть не менее интригующим, чем мечети на берегах залива Золотой Рог.
В любом городе непременно имелась Эспланада, а на ней обязательно — Летняя эстрада. Всегда наличествовали Памятник павшим воинам, и Розарий, и скамейка с маленькой эмалевой табличкой «В память об Артуре Уэзерапе». Всегда имелись База спасательных катеров, и Маяк, и Пирс, и Поле для гольфа, и Поле для Боулинга, и Крикетное Поле, и Лодочная станция, и церковь, о которой путеводитель сообщал: «выдержана в — перпендикулярном стиле»[30]. В газетной лавочке продавались открытки с надписью «Привет из …» двух разновидностей, одна с котятами, а другая с двумя упитанными девушками, резвящимися в брызгах прибоя; там же имелся широкий выбор юмористических открыток со слегка сальными подписями; в сувенирной лавке торговали так называемыми «каменными» леденцами; а местное агентство недвижимости рекламировало убогий коттедж как «шале-бунгало, оч. самобытный, автобусное сообщение, великолепный вид на море, идеально для пенсионеров». Всегда имелся увеселительный парк, который никогда не веселил, а у видеоигровых автоматов всегда толпилось больше народу, чем у пинбола или «одноруких бандитов». Всегда имелся один индийский ресторан, непременно называвшийся «Тадж-Махал», причем его хозяева непременно были родом из Бангладеша. Из трех точек, где торговали любимым лакомством англичан — «fish and chips», рыбой с жареной картошкой, две непременно держали греки, а третья всегда была закрыта. Китайский ресторан, «Сады Гонконга», обязательно пустовал; на его вывеске значилось «Еда навыносная». Пабов всегда было четыре, причем один непременно звался «Красный лев», а самый большой принадлежал вспыльчивому лондонцу — «настоящий кокни», — говорили о нем люди; и лондонец этот был отставной военный.
«К ЦЕНТРУ ГОРОДА», гласил указатель у Приморской набережной, близ вазона с геранью. На втором значилось «ПОЛЕ ДЛЯ ГОЛЬФА, а на третьем — «ОБЩЕСТВЕННЫЕ УДОБСТВА». В дверях «Мужской комнаты» всегда стоял какой-то мужчина и, когда вы входили, пытался встретиться с вами взглядом, но неизменно молчал. У входа в «Дамскую комнату» топтался мужчина с шваброй. 3а городом имелся жилой комплекс под названием «Счастливая долина». В войну там квартировали янки. Позади «Счастливой долины» был трейлер-парк под названием «Золотые Пески». Лучший отель назывался «Гранд-Отель», худший — «Морской», а один из пансионов — «Беллависта». Но самым разумным было снять комнату в пансионе «У Блоджеттов». В «Гранд-отеле» на одну ночь останавливался Диккенс, в окрестных холмах совершал прогулки Вордсворт; Теннисон как-то провел лето в громадной усадьбе близ полоски песка, которую именовали Стрэндом; а в «Грачевнике» скончался малоизвестный политик. Знаменитый убийца (он медленно умерщвлял свою жену, подсыпая ей яд) был арестован на Фронт-стрит, где совершал моцион вместе со своей молоденькой любовницей.
Грязная часть берега называлась «Flats», заболоченная — «Levels», каменистая — «Shingles» галечный пляж — «Reach», а на расстоянии мили всегда имелось местечко, прозванное «Crumbles». Господская усадьба, когда-то чрезвычайно величественная, теперь служила детским приютом. Ежегодно на Пасху две банды из Лондона дрались между собой на Приморской набережной. В истории городка большую роль сыграли контрабандисты: имелся залив под названием Гавань Контрабандистов и паб под названием «Таверна контрабандиста».
Из четырех высоких холмов неподалеку один находился на территории частного поля для гольфа, второй был под охраной Комитета национального наследия — по его склонам вилась грязная тропка, а на самых крутых подъемах были выстроены деревянные лесенки; третий холм — воистину впечатляющий — принадлежал Министерству Обороны и использовался как полигон; там висели таблички «ОПАСНАЯ ЗОНА»; а четвертый, скалистый, именовался «Сапожник и его Гномы».
Пирс был обречен. Его грозились сломать. Создано общество в его защиту, но на будущий год пирс все равно взорвут. Там, где на берег высадились римляне, теперь автостоянка. Дискотека называлась «Блеск». В тот день, когда я попадал в этот город, в Музее непременно был выходной, Плавательный бассейн был закрыт на ремонт, зато Молельный дом баптистов-евангелистов — открыт; перед кучей разбитых валунов и разрушенных стен, которая именовалась Замком, стояло девять туристических автобусов. В кафе близ входа в Замок четырнадцатилетняя девочка подавала чай в надтреснутых кружках и печенье в целлофановой обертке, а также черствые фруктовые кексы и холодные пирожки со свининой. Она говорила: «Сандвичей не держим» и «Ложки у нас кончились», а когда ты просил картофельные чипсы, она спрашивала: «С каким вкусом?» и перечисляла пять вариантов, в том числе со вкусом креветок, «Боврила»[31], бекона, сыра и лука. Столы в кафе покрывала липкая пленка джема, и, уходя, ты уносил ее кусочек, прилипший к твоему локтю.
Железная дорога закрылась в 1964-м, а рыбные комбинаты прогорели пять лет назад. Кинотеатр, выстроенный в стиле арт-деко, теперь служит залом для игры в бинго, а в былой конторе шипчандлера разместился «Киноклуб», где весь день напролет крутят шведские порнофильмы («вход только членам клуба»). Имелась американская радиолокационная станция — а может, ракетная база? Никто точно не знает. Это в нескольких милях, на отшибе. Американцы стараются не высовываться с тех пор, как один солдат изнасиловал местную девушку в своем автомобиле (летним вечером, уже в сумерках, она, в одном купальнике, ловила попутную машину). В миле к югу от Сапожника в ближайшем будущем планируется построить атомную электростанцию под старомодным названием Торнклифф. В «Лидо» однажды дали концерт «Балл Хейли и кометы». Новый торговый квартал себя не оправдал. Все собаки — породы джек-рассел-терьер, и обязательно зовутся Энди. Новый павильон на автобусной остановке уже испоганили вандалы. Город славится местными моллюсками-трубачами. Дождь идет беспрерывно.