Погружение разрешаю

В этом погружении я понял, что проблема соответствия (адекватности) результатов визуальных наблюдений природной действительности – одна из важнейших в подводных исследованиях. Понял также опасность экстраполяции наблюдений, сделанных в одном месте, на соседние места. Без осторожности в выводах подводные наблюдения немногого стоят, а то и прямо дискредитируют себя. Наглядным уроком мне послужил случай с мерлузой.

… Мы дошли до глубины 150 м. Течение прекратилось. На дне лежал зеленовато-серый ил, исчерченный следами офиур и голотурий. И сами они, оранжевые тонколучевые звездочки-змеехвостки и плоские голотурии, похожие на хрустящий язычок из кондитерской, безмятежно ползали по дну, собирая органические частицы с поверхности ила. Спокойно сидели скорпены, суетились маленькие камбалы. От всего ландшафта веяло покоем.

Идиллия нарушилась внезапно. На глубине 180 метров вдруг возникло такое сильное течение, что аппарат поволокло вдоль дна, как лист бумаги ветром. Течение било нам в левый борт, снося «Тинро-2» на север. Я увеличил обороты двигателя, пытаясь справиться с течением. Безрезультатно. Аппарат неудержимо несло вправо. Тогда я решил не бороться с течением, а использовать его, для чего пошел под острым углом к течению, чтобы оно подгоняло аппарат. Получилось!

Я посмотрел на дно. Оно было словно выметено веником: чистый песочек, без ила. Над самым дном плавали маленькие головастые рыбки – макрурусы. Они изо всех сил работали длинными хвостами, стараясь удержаться головой против течения. Некоторым макрурусам не удавалось противостоять течению, и их уносило потоком.

Внезапно луч прожектора выхватил из темноты серебристо-серую рыбу с тройным спинным плавником. Мерлуза! За ней еще одну, потом еще и еще. Мы вышли на целую стаю мерлуз. Рыбы держались метрах в двух одна от другой в шахматном порядке. Когда ближайшая рыба оказалась в центре светового пятна, она мощно рванулась вперед против течения. За ней, как по команде, стартовали другие. На границе света замелькали серебристые тени – стая уходила от нас.

По звукоподводной связи я сообщил о мерлузе и о плотности рыб в скоплении. Затем мы прошли еще минут тридцать под уклон дна и с глубины 205 метров стали всплывать. Энергия аккумуляторных батарей иссякла.

Как только я выбрался из подводного аппарата, Марлен Павлович, следуя своему правилу, позвал меня в свою каюту. Я рассказал об увиденном. Главное его внимание привлекла мерлуза. Недалеко от «Ихтиандра» работали наши промысловые суда, которых очень интересовали результаты подводных исследований.

– Давай прикинем, какой улов может иметь промысловое судно на скоплении мерлузы, – предложил Аронов.

– Плотность рыб в скоплении известна довольно точно, – сказал я.

– А ширина полосы, в которой встречались рыбы?

Это простой вопрос поставил меня тупик. Глубину, на которой я впервые увидел мерлузу, я записал, но где кончилось скопление – упустил из виду. Это была распространенная ошибка среди подводных наблюдателей, не имевших большого опыта. Увлекаясь наблюдениями за поведением рыб, наблюдатели зачастую забывали о таких простых вещах, как оценка плотности скопления рыб, ее изменение по маршруту, границы скопления, а как раз эти-то данные имели первостепенный практический интерес. Для того и нужен был рейс в Атлантику, чтобы набраться опыта, отшлифовать методику подводных исследований, научиться работать в сложных условиях.

– Повторяю для всех наблюдателей, – подытожил Аронов. – Не забывайте записывать скорость хода подводного аппарата, время и глубину начала и конца скопления рыб.

Итак, первое погружение в Атлантическом океане дало мне богатую пищу для размышлений. Я занялся составлением протокола и описал все увиденное с максимальной подробностью. Пожалуй, самым удивительным для меня оказалась неожиданно низкая численность крупных беспозвоночных животных, живущих на дне. В зоне интенсивного апвеллинга я ожидал увидеть густые поселения донных беспозвоночных. Ничуть не бывало! Первое необходимое для этого условие – обильная пища – было, но второго – твердого грунта – не было. На мягком песчано-илистом грунте могла существовать в большом количестве только инфауна, то есть животные, живущие в толще грунта. Следы, оставленные животными инфауны (воронки, ямки, норы, холмики, бороздки), я видел во множестве, но не самих животных. Да и как их увидишь, если, например, некоторые двустворчатые моллюски закапываются в грунт на 20 сантиметров и даже глубже. Только конусообразная воронка (след от сифона) выдает обитателя норы.

Правда, численность кормовых беспозвоночных, особенно полихет, была велика, и они были вполне доступны для рыб-бентофагов. Значит, понял я, продуктивность водной экосистемы не обязательно должна выражаться в пышных формах донной жизни. Напрашивалась аналогия с сушей: самые плодородные районы Европейской России, черноземные степи, тоже выглядят не слишком импозантно по сравнению, например, с таежными лесами, однако по урожайности сельскохозяйственных культур, черноземы несравненно богаче подзолистых почв тайги.

И еще одно любопытное наблюдение: почему я ни разу не видел на дне мертвой рыбы? Да и никто из наблюдателей в других погружениях этого не видел, несмотря на то, что на африканском шельфе обитает много видов рыб с коротким жизненным циклом (сардина, морской бекас, рыба-пятак и другие). Ответ на этот вопрос я получил из анализа своих же наблюдений: останки рыб немедленно съедали беспозвоночные-некрофаги, или проще, трупоеды. Мертвой рыбой как раз и кормились стада морских ежей-диадем и многочисленные рачки-галатеиды. Таким образом, все звенья морской экосистемы оказались взаимно увязанными.

Главный итог моего погружения с позиций общей биологии был таков: если на суше раскинулась безжизненная пустыня, то соседний с ней район океана может быть очень богат жизнью.

И еще один вывод, важный для морского ландшафтоведения: высокая биологическая продуктивность водной экосистемы не обязательно приводит к обилию донной эпифауны, то есть, донных беспозвоночных, живущих на поверхности грунта.

Верно и обратное: если на дне океана мы не видим изобилия жизни, это ещё не означает, что водная толща в этом районе малопродуктивна, и в ней не могут быть обнаружены промысловые скопления пелагических рыб.

Вот сколько выводов общего характера мне удалось сделать после только одного погружения в подводном аппарате на шельфе Северо-Западной Африки.

Глава 5

Мертвый зацеп

Вначале февраля 1975 года «Ихтиандр», после перехода через Атлантический океан, приближался к Багамским островам, двигаясь по самому краю рокового Бермудского треугольника. В то время о Бермудском треугольнике еще не писали так много, как сейчас, но что там пошаливает «нечистая сила», уже было известно.

Погружение подводного аппарата «Тинро-2» должно было состояться именно в Бермудском треугольнике. Таково было непременное желание начальника рейса Марлена Павловича Аронова, который, видимо, хотел доказать, что наши ученые выше всяких предрассудков. Доказывать пришлось мне. Из капитанов подводного аппарата выбор пал на Николая Сурова.

И вот мы подошли к краю Большой Багамской банки. Перо судового эхолота вычертило на серой ленте очень крутой, почти отвесный склон, уходящий в бездну. Вершина банки была ровной, как стол, и штурману пришлось быть крайне внимательным, чтобы судно не село на мель, так как глубины на банке были около 10 м, а местами и того меньше. Для начала с «Ихтиандра» спустили шлюпку, и группа водолазов отправилась собирать экспонаты для выставки «Инрыбпром-75». Руководил сборами Борис Выскребенцев, у которого был очень простой принцип сбора коллекции: каждой «твари» по паре. Водолазы работали целый день, и к вечеру шлюпка вернулась нагруженная известковыми и роговыми кораллами, губками различной формы, огромными раковинами – стромбусами, называемыми «слоновье ухо».

Научная группа занялась разбором коллекции, а команда стала готовить подводный аппарат к спуску. Было решено погрузиться на склон Большой Багамской банки, чтобы определить, до какой глубины распространяются мадрепоровые кораллы. Обычно считалось, что они проникают вглубь океана до нижней границы распространения света, поскольку в их тканях живут симбиотические микроводоросли – зооксантеллы. Водоросли без света жить не могут, значит, и кораллы тоже, поскольку кораллы частично питаются за счет этих водорослей. Но это в теории, а как на самом деле? Этот вопрос очень интересовал Аронова. Меня привлекала и другая, более масштабная задача: сравнить донные ландшафты у африканского и американского берегов, благо мое предыдущее погружение у мыса Кап-Блан и место планируемого погружения на Большой Багамской банке находились на одной и той же широте (20° с. ш.) и на одинаковых глубинах (90–205 м). Идеальный вариант для сравнительного анализа! Чем различаются донные ландшафты – «африканский» и «американский»? В каком секторе океана – западном или восточном – богаче донная фауна? Так я определил для себя вторую цель погружения, помимо той, которую поставил начальник рейса. Ни о каких таинственных явлениях перед погружением никто не думал.