Страница 5 из 12
Мне захотелось рассмотреть эти породы получше, и я направил «Тинро-2» к ближайшей скале. Но мне не удалось вовремя погасить инерцию аппарата, и он ударился о скалу. Нас сильно тряхнуло.
– Что случилось? – встревожился Гирс.
– Ничего страшного, слегка зацепили склон, – беззаботно ответил я.
– Будь осторожнее, сбоку у аппарата пластиковая цистерна, она может треснуть от удара.
От моей лихости не осталось и следа. До меня вдруг дошло, что если бы удар пришелся в иллюминатор, то … мы могли бы остаться на морском дне навсегда.
После удара о скалу Гирс взял управление на себя. Он повел аппарат по касательной к склону. Как ни старался Михаил Игоревич, все же «Тинро-2» время от времени клевал носом – садился «хвостом» на дно и наклонялся вниз. Меня прижимало к иллюминатору. В этот момент я мог видеть, что происходит на склоне. А там происходили любопытные вещи. Вниз по склону сползал мутьевой поток! Ударившись хвостом о грунт, «Тинро-2» нарушил устойчивость осадочного чехла, и вся толща осадков поползла вниз по склону. Впереди струился поток черного ила, над ним клубилось серое облако мути. Это был настоящий мутьевой поток, созданный подводным аппаратом. Но он не был похож на те, что описывались в учебниках по морской геологии, таких как книга известного американского геолога Фрэнсиса Шепарда «Морская геология». Самым знаменитым и изученным считался мутьевой поток, случившийся на склоне Большой Ньюфаундлендской банки в 1929 году и оборвавший несколько телеграфных кабелей, проложенных между Европой и Америкой по дну океана. Американские геологи сумели подсчитать скорость того мутьевого потока. У них получилось, что мутьевой поток мчался по склону Большой Ньюфаундлендской банки со скоростью курьерского поезда, сметая все на своем пути, как лавина или сель.
Я смотрел на медленно текущую вниз по склону грязевую реку, которая никак не походила на грозный подводный сель или лавину. Да и откуда ему было взяться? Для того, чтобы образовался мощный мутьевой поток, нужна была очень большая толща осадков. Такие толщи могут накапливаться в верховьях подводных каньонов (в том же Анапском каньоне) или на не очень крутых участках материкового склона. Но на крутом склоне черноморской впадины ил не успевал накапливаться и, по-видимому, сползал вниз, как только достигал несколько десятков сантиметров толщины. После отрыва от склона ил смешивался с водой, и получался примерно такой же водно-грязевой поток, который я видел. Но в таком случае на склоне должны были остаться хоть какие-то следы даже слабых мутьевых потоков.
Я стал внимательно рассматривать поверхность материкового склона. В одном месте я заметил ложбину шириной метра три, которая уходила куда-то вниз. Потом мне попалась еще одна такая же ложбина. Она была врезана в склон всего на полметра. В ложбине я заметил обнажение черной слоистой породы, похожей на аргиллит. «Значит, – подумал я, – ложбина врезана в коренные породы». Мы стали спускаться вдоль одной из таких ложбин. Она уходила вниз метров на пятьдесят и заканчивалась на пологой площадке насыпью ила с обломками аргиллита. Все это было очень похоже на лоток и конус выноса небольшой снежной лавины где-нибудь в Хибинах. Я мысленно представил себе, как могли образоваться эти ложбины. Сначала на склоне накапливается толща рыхлых отложений. Потом масса ила обрушивается вниз по склону, выпахивая небольшую бороздку. Там, где уклон дна резко уменьшается (пологие ступени я видел своими глазами), илистый поток замедляет свой бег, и образуется конус выноса, похожий на конус выноса песка из оврага. Этот процесс многократно повторяется, ложбина углубляется, конус выноса растет. В результате создается форма, похожая на трассу схода снежных лавин в горах. По-видимому, ложбины на материковом склоне Черного моря были созданы именно таким образом.
Дальнейшие наблюдения убедили меня в правильности этого вывода. Я видел нависающие козырьки ила, готовые вот-вот сорваться от малейшего сотрясения. Небольшое землетрясение, каких немало случается на побережье и в море у берегов Крыма, – и сорвется подводная лавина. Я видел трещины отрыва, какие бывают у оползней перед их смещением. Таким образом, мне удалось наблюдать комплекс форм рельефа, созданных одним процессом – подводным оползнем, переходящим в мутьевой поток. Видимо, эти явления происходили достаточно редко, иначе материковый склон вовсе был бы лишен осадочного покрова, как это раньше и предполагали геологи. В действительности же примерно 90 % поверхности склона черноморской впадины было покрыто илом, и только десятая его часть представляла собой голые уступы и ложбины.
Тем временем Гирс переключил управление подводным аппаратом на выносной пульт, находившийся у меня под рукой. «Тинро-2» продолжал спускаться вниз по склону. Я взглянул на глубиномер (фактически это манометр – измеритель давления воды за бортом) и увидел, что стрелка прибора приблизилась к цифре «400». Мы были у цели. И тут я услышал треск, сухой и отчетливый. Я резко обернулся к Гирсу. В моих глазах он прочел, по-видимому, тревогу.
– Это корпус обжимается, вот и трещит, – с напускным спокойствием, как мне показалось, ответил он.
А у меня от страха душа в пятки ушла. «Вдруг сейчас корпус треснет по шву? Или иллюминатор лопнет?», – с ужасом думал я. В моем сознании мелькнула картина: мощная струя воды врывается внутрь подводного аппарата, быстро заполняет его, и мы падаем в бездну…». Спина у меня похолодела. Рука, лежавшая на ручке управления (ЕРУ), как-то сама собой потянула ее назад. «Тинро-2» взмыл над грунтом.
– Ты куда? – услышал я окрик Гирса. – Давай вниз! Еще немного надо пройти.
Мы вышли на узкую, почти горизонтальную площадку. Стрелка глубиномера замерла, не дойдя одного деления до заветной цифры «400». Слева по борту крутой склон уходил в бездну. Я всё медлил поворачивать аппарат влево, в глубину. Над моей головой опять раздались сухие щелчки, словно треснул прочный корпус подводного аппарата. Гирс, заметив мою тревогу, сказал:
– Ничего страшного, так и должно быть. Давай, жми вниз, еще метров десять надо пройти.
Он мог бы взять управление аппаратом на себя и сам повести его к рекордной отметке, Но Михаил Игоревич, видимо, хотел, чтобы я сам преодолел психологический барьер – боязнь предельной глубины погружения. Красная черта на циферблате глубиномера угрожающе светилась. «Не влезай – убьет!» – вспомнилось мне. Усилием воли я преодолел нерешительность и надавил на ручку управления. «Тинро-2» послушно покатился вниз по склону. Я заглянул в иллюминатор и заметил нависающий козырек ила над ложбиной. Он был недалеко, и я направил к нему аппарат. Дойти мне до него не удалось. «Тинро-2» вдруг перестал слушаться управления, вернее, моей рукоятки. Гирс, следивший за моими действиями, незаметно переключил управление на себя, как только стрелка глубиномера перешла красную черту.
– Всё, дошли, – сказал он. – Программа выполнена!
Я посмотрел на глубиномер: 408 метров!
Мы быстро пошли наверх.
«Тинро-2», всплывший на поверхность, был чёрен, как сажа. Сероводород, словно маляр из царства Нептуна, выкрасил его черной краской – сульфидом железа. Аппарат долго не опускали на кильблоки. Матросы подтянули в ангар пожарный шланг и полчаса отмывали корпус аппарата от черноты, пока он вновь не засверкал белой и синей красками.
Эта картина была весьма символичной: мы выбрались живыми из царства смерти, но риск стоил того.
В результате нашего погружения появились все основания внести поправку в геологическую карту Черного моря, впервые составленную академиком А. Д. Архангельским, а именно: там, где была показана область, лишенная современных осадков, нужно обозначить зону с прерывистым слоем современных донных отложений мощностью менее 1 м. Таким было моё маленькое геологическое открытие, сделанное в погружении подводного аппарата «Тинро-2» летом 1974 года.
Ну, а второе моё геологическое открытие касалось мутьевых потоков. Оказалось, что такие потоки не обязательно бывают быстрыми. Если мощность осадочного покрова на склоне небольшая (около метра), то такой ил, смешиваясь по пути с водой, может довольно медленно ползти даже по крутому материковому склону, примерно с такой скоростью, с какой едет трамвай на повороте, но уж точно не как курьерский поезд.