Погружение разрешаю

Погружения в «Тинро-2» шли за погружениями. Перед каждым гидронавтом стояла своя задача, для решения которой нужно было опуститься в глубины моря. Наконец дошла очередь и до меня. Марлен Павлович как начальник экспедиции определил мое задание на первое погружение, как мне показалось, слишком просто: «Учись смотреть, записывать наблюдения, фотографировать под водой. Если останется время, попробуй управлять аппаратом». Однако выполнить это задание оказалось совсем не просто.

Я пришел в ангар к назначенному часу. Капитан подводного аппарата Валентин Дерябин был уже в ангаре. Я забрался внутрь подводного аппарата, устроился возле иллюминатора. Следом спустился Дерябин, закрыл крышку люка. Наверху что-то лязгнуло: аппарат взяли на захваты. Мощная лебедка подхватила нас и вынесла из ангара. «Тинро-2» мягко шлепнулся на воду. Захлюпал насос, накачивающий воду в цистерну, и мы стали медленно погружаться под воду. Перед глазами у меня закружились белые хлопья, похожие на снежинки. Потом появились какие-то длинные бахромчатые нити. Что это такое – я не знал.

За стеклом иллюминатора становилось все темнее. На глубине тридцать метров Дерябин включил прожектор.

– Скажешь мне, когда увидишь грунт, – предупредил он.

Грунт я прозевал, и аппарат плюхнулся на дно. Нас ощутимо тряхнуло. Поднялось облако мути, ничего не было видно. Когда муть улеглась, я увидел на морском дне … помидоры. Они были так похожи на настоящие помидоры, что я замер в полной растерянности, не зная, что записывать в свой блокнот. Ярко-красного цвета, похожие по форме на томаты, неизвестные мне организмы располагались на дне в полуметре один от другого. Ни дать, ни взять – огород под водой.

Внимательно осмотрев морское дно, я заметил еще одно чудо подводного мира: прозрачные длинные, как сосиски, животные слегка покачивались в такт движению воды. Я не знал, что записывать в блокнот, и не нашел ничего лучшего, как зарисовать незнакомцев. На «Тинро-2» еще не установили механическую руку – манипулятор, и мне приходилось рассчитывать только на свои глаза. Они видели некие организмы, но ничего определенного я о них сказать не мог.

Тут я вспомнил про фотоаппарат и решил сфотографировать «помидоры» и «сосиски». Взвел затвор, подсоединил синхроконтакт лампы-вспышки и нажал на спуск. Вспышки не последовало. Я попробовал еще раз: опять осечка. «Что за наваждение сегодня! – подумал я. – Ничего не получается. Не погружение, а одно расстройство». Фотоаппарат у меня был «Зоркий-2С». В результате напряженного разглядывания фотоаппарата я заметил, что выдержка установлена на одной сотой секунды вместо одной тридцатой. Я перевел выдержку и сделал снимок. За стеклом иллюминатора полыхнула голубая молния – вспышка сработала. Я облегченно вздохнул: хоть что-то начало получаться. Я посмотрел на глубиномер: 50 метров.

Дерябин дал ход, и подводный аппарат медленно двинулся вперед. Дно было ровное, илистое, зеленовато-серого цвета. Вначале я никак не мог приноровиться наблюдать и записывать хотя бы то, что я знал: тип грунта, количество мидий, встречаемость створок мертвых ракушек. Однако пока я собирался записать в блокнот то, что видел, «Тинро-2» уходил вперед, и новое впечатление наслаивалось на старое. Тогда я решил воспользоваться магнитофоном и стал наговаривать в микрофон свои наблюдения. Дело пошло на лад.

Мое внимание привлекли щеточки, торчавшие из грунта. Они были похожи на желуди, стоявшие торчком и собранные в кучки. Кое-где среди них виднелись крупные мидии. Что же это за «желуди»? Признаться, мои знания о жизни под водой в то время были довольно скудны. Я упорно пытался вспомнить хоть что-нибудь из этой области – и вспомнил. Я вспомнил, что на глубинах больше 50 метров дно Черного моря заселено фазеолиной. Фазеолина! Ну конечно, это была она. Мелкие, с ноготь величиной, двустворчатые моллюски создали на дне настоящий ковер, правда, с большими прорехами. Их затейливый узор, пожалуй, больше всего походил на рисунок лишайников на скалах. Это было мое первое маленькое открытие.

Мы прошли под водой четверть часа, и всюду я видел одну и ту же картину: дырявый ковер из фазеолины, живые и погибшие мидии, а также красные «помидоры» и прозрачные «сосиски». Донный пейзаж почти не менялся на протяжении километра, пройденного под водой. Я выключил магнитофон и попросил Дерябина дать мне поупражняться в вождении аппарата.

– Хорошо, передаю управление на выносной пульт, – разрешил Дерябин.

Я повернул клювик задатчика скорости вправо до цифры «50». Подводный аппарат стал потихоньку двигаться вперед. Спустя некоторое время я доложил капитану: «Прямолинейное равномерное движение освоено».

– Попробуй сделать циркуляцию, – задал он новый урок.

Потянув ручку управления на себя, я приподнял аппарат над грунтом, потом повернул ручку вправо. Ожидаемого поворота вправо не произошло. Я положил ручку управления до упора вправо, и – зря: подводный аппарат как раз среагировал на первую команду, но, получив дополнительный импульс, стал стремительно поворачиваться вправо. Я резко повернул рукоятку управления влево, но аппарат по инерции продолжал двигаться вправо и проскочил линию нужного мне курса.

– Учитывай сопротивление воды и инерцию аппарата, дай ему время среагировать на команду, – подсказал капитан.

Я уже и сам все понял. «Тинро-2» необходимо было четыре-пять секунд, чтобы отработать заданную команду. Чтобы набрать скорость, аппарат должен был преодолеть сопротивление воды и инерцию предыдущего движения. С непривычки вначале казалось, что он не подчиняется управляющей команде, но поупражнявшись полчаса, я вполне свыкся с подводной обстановкой и стал маневрировать довольно уверенно. Аппарат хорошо слушался управления, поднимался над грунтом перед воображаемым препятствием, выполнял циркуляции, давал задний ход.

На теоретических занятиях нам рассказывали, что рулей в обычном понимании у «Тинро-2» нет. Вместо горизонтального руля – поворотная насадка, похожая на обыкновенную бочку с выбитым донцем, положенную набок. Насадка поворачивалась вправо или влево гидравликой. Струя воды от винта горизонтального движителя ударялась о внутреннюю поверхность насадки, отбрасывалась в сторону, и в ту же сторону поворачивался подводный аппарат. Если струя воды уходила влево от диаметральной плоскости аппарата, то и сам аппарат шел влево. Если, не меняя положения насадки, дать задний ход, то аппарат пойдет в другую сторону.

Маневр в вертикальной плоскости производился только вертикальными винтами: ни насадок, ни рулей не было. Небольшие, вращающиеся в разные стороны винты тоже не вдруг отрывали десятитонную махину от грунта, требуя на разгон несколько секунд. Всем сложным движением аппарата управлял один небольшой ящичек с рукояткой, которая называлась «ЕРУ» – единая ручка управления. Двигая одной этой рукояткой и задавая переключателем скорость, я совершал всевозможные пируэты под водой.

После того, как «Тинро-2» подняли на борт «Ихтиандра», Аронов вызвал меня к себе в каюту, где в сборе была вся научная группа, а также гидронавты. Я стал рассказывать о том, что видел на грунте, как управлял подводным аппаратом, ожидая порицания Марлена Павловича за «помидоры» и «сосиски». Ничуть не бывало! Напротив, он похвалил меня за образное описание этих организмов. «Главное – точно схватить характерные черты животного и наблюдать за его поведением, – сказал начальник экспедиции. – Не нужно пытаться с ходу определять все виды животных под водой. Это должны делать специалисты – гидробиологи и ихтиологи после того, как поймают их тралом. Наблюдатель же должен как можно подробнее описать каждый организм и сделать фотографии. И не надо фантазировать. Описывать нужно только то, что видел под водой». Аронов подвел итог моему рассказу о погружении: «Считаю, что наблюдатель со своей задачей справился».

Эти слова Аронова ободрили меня. Однако для себя я все-таки решил лучше познакомиться с животным миром Черного моря. Для начала я взял определитель и стал разыскивать своих незнакомцев. Это оказалось не так уж трудно сделать. Красный шаровидный «помидор» я нашел в самом начале книги: губка рода суберитес. Прозрачная «сосиска» именовалась в определителе асцидией циона интестиналис.