Погружение разрешаю

– Посмотри свежим взглядом, есть ли эффект рифа на горе Дасия, или нет.

– Хорошо, посмотрю, но каких рыб учитывать?

– Всех донных и придонных: окуней, налимов, угрей, скорпен, даже ставриду.

– Понятно, постараюсь.

«Ихтиандр» забежал против Канарского течения мили на две от вершины горы, и подводный аппарат спустили над её склоном. Но пока мы опускались в глубину, течение снесло «Тинро-2» сильнее, чем мы рассчитывали. Мы хотели попасть на базальтовый массив, но нас унесло почти в центр вершины подводной горы. Аппарат коснулся дна на песчаной равнине, и я сразу увидел нечто замечательное. Невдалеке от точки «приземления» находилась стая длинных серых рыб. Но рыбы плавали не как обычно, то есть горизонтально, а неподвижно висели в воде почти вертикально, как ремни, едва касаясь хвостами грунта. Они, казалось, не испытывали ни малейшего неудобства от такой позы. Это были рыбы-сабли. Я видел их в траловых уловах, но, конечно, не предполагал, что они так странно ведут себя под водой. Я не удержался и позвал командира подводного аппарата Бориса Иштуганова:

– Борис, рыба-сабля на хвосте стоит!

Он протиснулся ко мне в носовой отсек.

– Вот это да! – вырвалось у него. – Никогда не видел такого!

– Давай попробуем подойти поближе и сфотографируем, – попросил я.

Борис согласился и полез обратно на свое место. «Тинро-2» дал ход. Рыбы тотчас среагировали на его движение. Не успели мы приблизиться на дистанцию фотосъемки, как они одна за другой стали уплывать в темноту. При этом рыба-сабля так и не принимала горизонтального положения, а плыла по диагонали – вверх и в сторону. Из-за дальности дистанции мне так и не удалось сделать хорошего снимка, получились только размытые контуры рыб.

«Тинро-2» прошел немного вперед, и я увидел окуня с яркими полосами на боках. Его занятие нельзя было назвать типично рыбьим: окунь рыл яму. Видимо, он хотел соорудить себе убежище. Никаких скал вокруг не было, но окунь все-таки выбрал для своего убежища укромное местечко среди негустых зарослей прутовидных горгонарий. Вырытая окунем яма напоминала лисью нору в кустарнике. «Как быть с теорией Выскребенцева? – подумал я. – Скал нет, но убежище явно есть». Я занес рыбу в графу «живет на песке» с пометкой «роет яму». Заметив пришельцев, вторгшихся на его территорию, окунь прекратил свою работу и уставился на нас с далеко не дружелюбным видом. Казалось, он готов был боднуть аппарат головой, если мы попытаемся двинуться дальше в пределы его «усадьбы».

– Не будем мешать окуню, пусть трудится, – предложил Иштуганов.

– Ладно, давай его объедем. Переключи на меня управление.

Получив управление на свой пульт, я сделал циркуляцию, оставляя окуня в центре дуги, и двинулся в сторону базальтовой гряды.

– Держи курс девяносто градусов, – передал мне Иштуганов в переговорную трубу.

Шум от вертикальных двигателей был почти невыносимым. Разговаривать можно было, лишь надрывая голосовые связки, поэтому гидронавты придумали маленькую хитрость: протянули от пульта командира к наблюдателю толстый гибкий шланг, который служил переговорной трубой.

Пейзаж по курсу подводного аппарата не радовал изобилием жизни. Мы шли над песчаной равниной, слегка всхолмленной течением и роющими морскими животными. По песку с черепашьей скоростью ползали уже знакомые мне черные морские ежи с длинными тонкими иглами: диадема лонгиспинус (то есть, длинноиглая диадема), которых я видел на шельфе Африки. Но ежей было гораздо меньше, чем на африканском шельфе. Вряд ли тому стоило удивляться. Вблизи Африки действовал мощный апвеллинг, поддерживавший на очень высоком уровне продуктивность шельфовой экосистемы. Над подводной горой Дасия, несмотря на все наши старания, подъема глубинных вод – локального апвеллинга – мы не обнаружили. Канарское течение просто переливалось через вершину горы, как через мелководный порог. Теория подсказывала, что перед горой, со стороны набегающего потока, и за горой, в «тени» течения, должны быть микроапвеллинги. Но теория теорией, а наши измерения не показывали сколько-нибудь значительного понижения температуры воды в этих зонах. Значит, существенного подъема холодных глубинных вод не было. Не было и его биологического последствия – значительного повышения продуктивности планктона и бентоса. Одиноко бродившие морские ежи служили наглядным подтверждением, что экосистема подводной горы Дасия была не слишком богатой.

Впереди прямо по курсу «Тинро-2» показался уступ полуметровой высоты. Приблизившись, я заметил, что этот уступ сложен слоистой породой белого цвета. Можно было разглядеть створки раковин моллюсков, когда-то обитавших на вершине горы Дасия и послуживших затем строительным материалом для образования горной породы. Не подлежало сомнению, что известняк отложился на небольшой глубине.

Возле уступа плавал окунь-полосатик, точно такой же, как в самом начале погружения. Этот окунь был в пользу теории «эффекта рифа». Окунь держался в полуметре от уступа и тоже копал ямку. Ему, видимо, мало было уступа как средства защиты – нужна была еще и ямка. Заметив подводный аппарат, он бросил свое занятие и медленно поплыл нам навстречу, как бы показывая всем своим видом: «Убирайтесь-ка ребята отсюда подобру-поздорову!» Соотношение масс между «Тинро-2» и окунем было такое же, как между слоном и моськой, но по характеру рыбу, скорее, можно было сравнить с бойцовой собакой. Я нажал на спуск фотоаппарата. Мощная вспышка импульсной лампы не произвела на отважную рыбу никакого впечатления. Решимость окуня изгнать непрошеных гостей со своей территории внушала уважение, и я повторил свой маневр, обходя рыбу стороной.

Вскоре нам встретился еще один уступ, и опять около уступа оказался окунь, а чуть подальше – два морских налима. «Четыре: один» в пользу теории «эффекта рифа». С этой теорией был полный порядок, в отличие от теории апвеллинга на подводных горах. Оставалось проверить последнюю теорию: о понижении уровня океана в ледниковую эпоху. «Где же следы великого падения уровня океана? – думал я. – Где высокие обрывы древних берегов? Где древние пляжи?». Увы, я не находил их. Вдруг меня осенило: «А почему, собственно, уступы должны быть высокими? Ведь океанские волны могли срезать их. Известняк – не столь прочная порода, чтобы противостоять натиску штормовых волн. Небольшие уступчики, возле которых плавали окуни и налимы, – вот и всё, что осталось от некогда высокого вулканического острова. Да еще базальтовая гряда, которую видел Аронов. Базальт – порода прочная, и гряда устояла в схватке с океаном. Вот только бы её увидеть, эту гряду».

Чем дальше мы шли на восток, тем больше встречалось мне низких уступов и каменных плит. Верхушки их были словно спилены. «Постой, постой, – подумал я, – да ведь вся поверхность вершины подводной горы Дасия – это не что иное, как древняя абразионная платформа. Здесь разбивались валы прибоя, круша известняковые берега бывшего острова. В конце концов, волны, наступавшие на остров со всех сторон, сомкнулись вокруг базальтовой гряды, срезав известняковую вершину, словно пилой. Было это, видимо, тогда, когда уровень океана находился гораздо глубже современного, примерно на 120 м. Именно такой была глубина по нашему глубиномеру. Так и получилась из вулканического острова банка, то есть мелководная (относительно) плосковершинная подводная гора.

Между тем, я продолжал подсчеты рыб, встречавшихся на песке и возле уступов. Как только аппарат подходил к скале, пусть даже самой маленькой, сантиметров двадцать в высоту, около нее со стопроцентной вероятностью оказывалась какая-нибудь рыба – либо окунь, либо морской налим. А вот на открытых песчаных пространствах я встретил всего лишь двух окуней, да и то возле зарослей горгонарий. Рыбам явно нравилось возле укрытий. Очевидно, это была защитная реакция. В то же время сами окуни вели себя довольно агрессивно. Борис Выскребенцев рассказывал, что окуни принадлежат к оседлым рыбам, живущим на определенной территории и не пускающим на нее чужаков. Мои наблюдения полностью подтверждали его слова. Поведение такого типа имеет много аналогий на суше. Взять, например, тигра. Каждый тигр имеет свой охотничий участок, на который другие тигры не заходят. Нечто подобное происходит и в подводном мире. Каменные окуни захватывают себе охотничьи участки и охотятся на мелких рыб. На охотничьем участке должно быть убежище для самого охотника: либо естественное – уступ, заросли макрофауны, либо созданное самой рыбой – яма, лунка. Видимо, рыбам больше подходили естественные убежища. Именно поэтому возле скал я насчитал в совокупности более 50 окуней и налимов, а на ровном песчаном дне всего 2 окуня. Торжество теории «эффекта рифа» было полным!